Я шла к нему каждое утро. Я каждое утро знала, что он меня ждет, что он меня хочет, я знала, что это опять произойдет. Это будет как вчера, как завтра, как в первый день – но с ним никогда не бывает одинаково, природа нас наделила способностью к разнообразному восприятию, пусть он делает все, как обычно – но я всегда буду чувствовать что-то новое. Это не надоедает.
Я шла к нему той походкой, на которую способна только женщина. Женщина, которая знает, что ее ждет – и хочет этого. Женщина, которая знает, что ее ждут. Я шла так, как ему нравилось, как мне когда-то показали наши с ним друзья – я шла ногами вперед, спиной вниз, руки назад. Я несла ему себя, стараясь шире раздвигать колени, предвкушая встречу. Я почему-то всегда в этот момент закусывала нижнюю губу, мне это нравилось.
Идти было довольно далеко, но я делала это в одном порыве, на одном дыхании. Раньше я не всегда могла дойти за один раз, даже, стыдно вспомнить, садилась передохнуть на попку – тогда наши друзья больно ругали меня и заставляли начинать с начала.
И каждое утро я приближалась к его органу. Я всегда немножко замедляла движение на последних шажках, старалась растянуть эти мгновения. Я ничего не могла и не хотела с собой поделать – от первого же прикосновения у меня всегда начинались судороги, я его чувствовала, я была для него. Он очень подходил мне по размеру, я к нему привыкла, раздвоенный кончик мягко и упруго заходил сразу в оба мои отверстия. Когда-то нам помогали друзья, потом я немножко подправляла его руками, но сейчас мне не нужно было никакой помощи – я не сомневаюсь, что смогла бы поймать его обеими своими дырочками хоть с закрытыми глазами.
Я продвинулась на максимальную глубину, замерла, наслаждаясь привычным чувством устойчивости и уверенности. Чуть дальше откинулась назад, выпрямила ноги, потом слегка согнула колени и сильно сдавила его ногами. Это была наша церемония приветствия, по моему телу прокатывались легкие волны возбуждения, данные еще первым толчком, первым прикосновением.
Подошел мой помощник, позевывая, привязал мои ноги к органу. Потом обошел вокруг и завязал веревки на моих запястьях, свободные руки мне бы только мешали. Еще раз зевнул и начал крутить ручку – началась мистическая процедура поднятия.
Я подалась вперед – от меня требовалось определенное мастерство, особенно в первые мгновения отрыва от палубы. От этого движения я ощутила новую волну его присутствия в себе. Когда-то я замечталась и осталась сидеть, полулежа во время начала подъема, потом было очень больно, он чуть не вышел из меня прямо через мой живот. Больше я никогда так не делала, всегда теперь стараюсь крепко держать его коленями и хочу быть повыше.
Подъем – медленный, внешне спокойный, но с каждым поворотом рукоятки лебедки его положение во мне меняется. Я балансирую на нем, танцую, веревки рук не натянуты, я делаю много лишних движений, я живу.
На высоте нескольких футов появляется солнце. Оно еще очень низко над океаном, красное, гордое. С солнцем мы не очень дружим, оно часто делает мне очень жарко, бывало так, что я даже не помнила, как меня снимали вечером. Первое время, когда я еще не привыкла и всего боялась, солнце делало мою кожу ярко-розовой – в такие дни было особенно больно, если меня вечером ругали плеткой.
В утреннем подъеме мне особенно нравится самый верх, самая высота. Здесь можно не танцевать, можно опустить руки, мне так очень удобно, за долгое время мое тело приспособилось, мне комфортно и легко быть прямым продолжением его органа. Я оглянулась, окинула взглядом сильное тело моего корабля. Он был спокоен и уверен, большинство наших помощников еще спали, за штурвалом на мостике стояла неподвижная тень. Мы с моим кораблем шли под половиной парусов, ветер развевал черный флаг на бизань-мачте, за кормой неторопливо кружились чайки. Красота. И я.
Помощник у лебедки поплевал на руки и начался спуск. Я опять ощутила, как во мне шевелится раздвоенный орган моего корабля. Я начала готовиться к броску. Этот момент один из наиболее сильных по ощущениям – я танцую на органе моего корабля, держу равновесие, но в какой-то момент, почувствовав достаточный наклон его органа, нужно просто броситься вперед.
Нужно поверить веревкам, что они есть, что завязаны правильно, броситься вперед всем телом – и замереть в позе установленного бушприта, с гордо поднятой головой, с оттянутыми назад руками, с красивой грудью над волнами океана – нужно стать естественным продолжением своего корабля.
В первые мгновения после броска я всегда закрываю глаза от наслаждения, прислушиваюсь к своему телу, чувствую, как орган моего корабля занимает окончательное удобное ему положение. Чувствую вибрации, это помощник закрепляет веревки.
Я готова.
Мы с моим кораблем никуда не спешим.
У нас снова будет вместе целый бесконечный день, похожий на вчера, похожий на завтра. Мы будем вместе.
Мне не хотелось открывать глаза. Океан был спокоен, мой корабль слегка покачивался из стороны в сторону, как бы любуясь мной, рассматривая меня на своей вытянутой вперед вилке. Сегодня он будет иметь меня мягко. От легких движений его органа в моей утробе мной начал овладевать знакомый озноб, я постаралась крепче сжать его собой, готовясь отдаться. В месте нашего контакта я чувствовала все его большое тело, мачты, пушечные порты, запах пищи из его камбуза, хлюпанье воды в трюмах... Мне нравилась бортовая качка, его орган поворачивался вместе со мной, но чуть раньше меня, нажимал на мою плоть мягко и настойчиво. Я почувствовала, что увлажняюсь. Я задрожала сильнее, корабль словно понял меня, и попытался слегка вынуть свой орган. Мое тело следовало за ним, опускалось вниз, волны стали ближе. Выждав паузу внизу, мой корабль начал быстро вводить свой орган обратно, нанизывая меня на свою вилку. Я чувствовала его силу, она поднимала меня вверх, к облакам и чайкам. Вскоре его давление ослабло, мы оказались на высоте волны. Корабль слегка покрутил мной из стороны в сторону, потом снова опустил и снова начал вонзаться в меня. Я чувствовала, что соки из меня текут все обильнее, я не хотела отвлекаться, я не хотела сдерживаться. Я хотела и ждала моего любимого первого утреннего оргазма, мы с моим кораблем никуда не спешили. После пятой или шестой волны у меня начали постукивать зубы, я задрожала всем телом, дорога назад стала невозможной. Я опустила голову, посмотрела на свою торчащую грудь, мне вдруг захотелось, чтобы корабль к ней прикоснулся, чем угодно, какой-нибудь своей веревкой или хоть бы руками любого своего помощника. Почему меня не привязывают к нему за грудь? Почему не догадаются привязать ко мне парус, ух, как бы я чувствовала его трепещущую силу на своей груди! Я захотела удара, захотела боли, пусть бы корабль бросил меня вниз, ударил лицом по волнам океана, как он иногда делал это в дни бурных отношений.
Я постаралась согнуть руки в локтях, отклонилась назад, почувствовала с новой силой его орган в своей утробе и задергалась в длительном оргазме, пропуская через себя волны облегчения.
Есть...
Мой корабль высоко поднял меня и долго держал так, гордясь своей очередной победой над моим естеством. Потом продолжил ласку, покачивая мной из стороны в сторону и не позволяя забыть о себе. Я ощущала, как вышедшая из меня влага пузырится на его деревянном органе, образует пену, на которую раньше очень любили смотреть помощники моего корабля. Когда-то, когда я еще понимала их речь, мне нравилось слушать, как они гадали по пенистому бушприту – определяли погоду, характер волн, состояние корабля и даже качество пищи в камбузе.
Сегодня, кажется, никого не было. Помощники отдыхали после вчерашней попойки, во время которой зачем-то все время совали в меня свои члены. Я их не очень прогоняла, иногда даже делала вид, что мои органы способны почувствовать их смешные палочки – но получать с ними удовольствие уже давно не могла, я посвятила себя моему кораблю, моему суженному, ничто никогда не сравнится с движениями его раздвоенного органа. Если он отдает меня для шалостей своим маленьким друзьям – он имеет на это право, я принадлежу ему.
Мой корабль продолжал крепко держать меня изнутри, слегка покачивая и подбрасывая, явно готовил к следующему оргазму. Однако я вдруг ощутила, что с моим кораблем происходит нечто необычное, его орган задрожал от далекого топота ног, я затылком ощутила волну напряжения.
Я попыталась оглянуться и тут же все поняла.
Помощник на мачте что-то кричал и показывал вперед, я тоже посмотрела туда и увидела на горизонте другой корабль.
Похоже, сегодня будет интересно.
Мне всегда было жалко другие корабли, которые были вынуждены общаться с деревянными женщинами на бушпритах. Откровенное извращение, но настолько распространенное, что уже стало нормой. Ну, какой может быть интерес кораблю подбрасывать своим бушпритом куклу? Это же единственное положение, в котором женщина на корабле приносит счастье. Мой корабль обычно топил эти глупые корабли вместе с их деревянными любовницами.
Хотя удача улыбалась не всегда. Помню, как-то мы даже удирали от толстого военного нахала под английским флагом, а тот плюнул ядром прямо по прекрасному телу моего корабля. Я хорошо помню этот толчок его органа в меня – необычный, неласковый, обиженный и растерянный. Я тогда попыталась всеми своими силами помочь моему кораблю, попыталась через его орган проникнуть дальше, к месту пробоины, незримо присутствовать там. Возможно, мне это удалось – по крайней мере, помощники моего корабля довольно быстро справились с бедой, и топать по палубе стали намного меньше.
Сейчас на моем корабле начали раздаваться отрывистые крики команды, все засуетилось, я почувствовала полные паруса раньше, чем их увидела. Мой корабль стал значительно меньше уделять мне внимания, почти не качал, мы неслись вперед, у нас была работа.
Вскоре очертания торгового парусника стали видны совершенно отчетливо, и стало понятно, что никуда он от нас не денется. Стало это понятно и ему. Я была на самом острие погони, я смотрела на жертву во все глаза, жадно втягивала носом воздух. Я утратила чувство размера, я шевелила ступнями ног и была уверена, что этим увеличиваю нашу скорость. Казалось, помощники бегают прямо по моей спине, и, если бы мне развязали руки – я вне сомнения дотянулась бы до жертвы и притянула бы ее сюда. Когда я увидела у себя над головой наше ядро – я легонько подула ему вслед, направляя его не в правый борт, а прямо по центру глупой кормы жертвы. Ядро изменило траекторию, и я почувствовала азартное удовольствие от щелчка попадания.
Купец поднял какие-то флаги, опустил паруса, первая часть работы была сделана.
Помощники моего корабля убавили ход, мы стали приближаться, намереваясь счалиться бортами.
Вдоль чужого борта стояли пассажиры и команда купца, оружие демонстративно лежало перед ними. Там даже были какие-то глупые женщины в глупых одеждах – я уже давно не видела одетых женщин, мне показалось это жутко некрасиво и противоестественно. Надеюсь, их скоро разденут.
Вдруг на купце началось какое-то волнение, я не сразу поняла, что все показывают пальцем на меня. Несколько женщин свалились в обморок, остальные схватились за перила и стояли с широко раскрытыми ртами.
Я им победно улыбнулась всем блеском моих белых зубов.
От этого попадали и остальные женщины, мужчины пришли в большое волнение и вопросительно смотрели на своего старшего.
Улыбка получилась удачной. Моя кожа задубела от солнца и ветра, была красивого медного цвета. Волосы давно выгорели и спутались, развевались сзади жесткой паклей. Я привыкла проводить время неподвижно, часто с закрытыми глазами, все время чувствуя орган моего корабля внутри меня и постоянно получая от этого оргазмы. Мимика не была свойственна моему обветренному лицу, но тут я улыбнулась – вряд ли ошибусь, что эта улыбка напугала жертв не меньше, чем пушки моего корабля.
Перебросили абордажные мостики.
Мужчин отвели в сторону и заперли их в каюте, вероятно, пообещав в обмен на добровольную сдачу сохранить им жизнь и удовлетвориться только товаром. Женщин, к моему удовольствию, раздели прямо на палубе. Некоторые сопротивлялись, одну такую глупую просто зарезали кинжалом, вторую за нерасторопность выбросили за борт. Остальные стали покладистее и довольно резво выстроили свои белые тела в шеренгу. Вероятно, они кричали, но мой слух был очень притуплен от постоянного шума волн о форштевень моего корабля, я уже давно почти ничего не слышала, умела воспринимать только вибрации органа у меня внутри. Все остальное было для меня ватой, даже удары плетки по моей коже, которые в последнее время, кстати, были довольно редко.
Часть стоявших женщин попыталась прикрыться руками или спрятаться за соседок, но когда зарезали еще одну, они поняли, что помощники моего корабля властны надо всем сущим, и перестали стесняться. Даже тогда, когда помощники стали шарить по их телам, а потом приказывали повернуться спиной, нагнуться и широко расставить ноги. Затем их выстроили в ряд.
Шеренга голых женщин мне что-то напомнила, я знала, что будет дальше.
И действительно, женщин по абордажному трапу начали перегонять на мой корабль. На середине трапа заставляли остановиться, и стоящий на нашей палубе помощник в красивой форме долго рассматривал кандидатку, потом трогал ей груди, по одной взвешивая их в ладони, ковырял в паху, заставлял открыть рот. Как перед тем и помощники на захваченном корабле, разворачивал, низко нагибал, а она сама руками разводила ягодицы. После этого либо галантно приглашал рукой на свою палубу, или, что было чаще, красиво размахивался и ударом кулака отправлял ее за борт. На мостик выходила следующая, останавливалась на середине и ждала своей участи.
Когда-то так стояла и я.
Помню, как меня всю тогда охватило какое-то новое чувство, я впервые в жизни стояла голой перед мужчинами, причем перед многими мужчинами, и все они впивались в меня взглядами, рассматривали все мои потаенные места – я ничего не могла сделать, закрываться было бы глупо. Я ждала тогда своей участи совершенно красная от стыда – да, я вспомнила, это называлось стыд!
От этого воспоминания все вдруг стало понятно, простая и страшная мысль прожгла сознание – мой корабль хочет мне изменить! Не может быть!!!
Но сомнений уже не было. В доли секунды я представила всю процедуру, как она сейчас произойдет. Женщин привяжут в доступных позах, и начнется пиратское голосование – новой избранницей корабля станет та, которая соберет наибольшее количество спермы. Потом многодневная оргия и всех остальных – за борт.
А я???
Разве я не любила тебя, корабль? Разве я не подправляла твои ядра и не врачевала твои раны? Разве я была плохим бушпритом? За что???
У меня очень сильно защемило сердце, я несколько раз непроизвольно глотнула ртом воздух и моя голова свесилась на бок.
Я уже не могла услышать разговор за спиной:
– Смотри, умерла таки! А ты говорил – раз быстро сошла с ума, значит, проживет долго. Впрочем – хер с ней, толку от нее последнее время все равно не было никакого.