В детстве я с братом очень любил ходить на Шелковичную улицу, потому что там рос тутовник. Мама давала нам маленький зеленый тазик, и мы шли набирать в него ягод. Было раннее утро выходного дня, солнце уже встало, но люди ещё не проснулись. Пели птицы, молчали дороги. Нельзя было точно сказать, от чего щурились мои пухлые тогда щеки – от теплого солнца, которое приятно пощипывало мою кожу, или от предвкушения наслаждения, которое я получу с тутового дерева. Наконец то мы подошли к заветному месту. Улыбка расплылась по моему лицу, и я медленно, с чувством обнял тутовник. "Давай собирать" – радостно кричал брат и лез на дерево. Я смотрел на ветки и говорил, где видел много тутовника, а сам очень завидовал взрослому брату, которому уже разрешали лазить по деревьям. Он ел тутовник прямо на дереве. Но, наконец, и миска была полна. По дороге домой я наслаждался вкусом ягод. До сих пор помню ярко-алый цвет моих рук и губ. Это сок пачкал их. Мама с папой угощались тутовником, набранным специально для них в отдельную банку, наверное, для того, чтобы я на него не зарился. По дороге брат рассказывал мне, что это улица названа "Шелковичной" потому, что императрица Екатерина высадила на этой улице огромный сад из тутовых деревьев. Каждый мог вдоволь насладиться ягодами тутовника, как это делаю я. Но сад был таким большим, что люди со всего города наедались ягодами только с самой малой его части. И тогда там устроили питомник (теплый сарай) для разведения шелковичных червей, которые кормятся тутовыми листьями. Шелководство в Саратове не привилось, конечно, ведь каждый хотел есть ягоды, а не заниматься этим занятием. Таким образом, денег на содержание сада не хватало, поэтому питомник сломали, а сад зарос. Шелковичные черви перестали есть листья, и деревьям не хватало сока для заросшего сада, поэтому ягод почти не было. Тогда сад вырубили, осталось только пара деревьев. Я видел только одно, но потом и этот тутовник высох, его спилили, но, как говорят в добрых американских фильмах, он остался жив и живет в моем сердце.