... Он пришел с запада, этот человек (человек ли?) в потасканном черном плаще и старомодной потертой шляпе. Клянусь, глядя на него легко было представить салун Дикого Запада или опиумный притон Нового Орлеана - впалые, почти черные глаза, щетина на живописно изуродованном шрамами лице, улыбка, как будто прорезанная ножом.
За всем этим чувствовалась некая тоска, впрочем, мало кто мог смотреть ему в глаза достаточно долго (и остаться в живых), чтобы понять это. Он часто доставал из внутреннего кармана плаща сложенный вчетверо листок бумажки с почти стершимся изображением некоей девушки - в одном месте этот листок был пробит пулей, так что во лбу, на плечах и на груди девушки зияли четыре пулевых раны. Он смотрел на него несколько секунд, и лишь на это время забывал вытирать со лба пот, дымить дешевой сигарой или наполнять стакан - в который уже раз за вечер.
Мал о кто мог похвастать длительным знакомством с ним. Честно говоря, думаю, я единственный живой, с кем Калеб был знаком дольше пятнадцати минут. Мы разговорились с ним в старом баре на задворках портового квартала - заведение испытывало не лучшие времена, и компанию нам составляли только угрюмый бармен и расплодившиеся во множестве насекомые. Стояла удушливая летняя ночь, и мой собеседник очень органично в неё вписывался, постоянно утирая испарину со лба и шеи, дымя огрызком вонючей сигары и снова и снова прикладываясь к бутылке. Глядя на него, не приходилось даже сомневаться в том, что под этим поношеном плащем скрываются на бедрах пара кольтов-миротворцев, которые означенный субьект был готов пустить в ход не раздумывая.
Ка к я оказался у него за столиком, останется загадкой для меня самого. Думаю, я был ровно на той грани, когда в человеке возникает стремление делать страшные, и потому столь соблазнительные вещи - и вдобавок силы его бренного организма не до конца покинули его. Итак, я плюхнулся на свободный стул и проницательным взглядом уставился в горящие притягательным огнем безумия глаза моего собеседника. Против ожиданий, вместо выстрелов я услышал слова. Калеб заговорил со мной.
Ви жу, мой рассказ кажется вам запутанным и непонятным. Не понимаю, для чего мне вообще делиться с кем-то событиями той ночи - не понимаю, и в то же время делюсь. Я буду делать это так, как получается, уж не взыщите. Итак, Калеб заговорил со мной. Голос оказался под стать владельцу - сухой, с хрипотцой, тяжелый, без малейших следов опьянения. Он спросил у меня, не видел ли я этой девушки (в очередной раз глянув на портрет). Я ответил, что в жизни не встречал её, но, если бы встретил, непременно бы запомнил - в тот момент я и впрямь готов был запомнить все, что угодно, лишь бы оказаться полезным ему.
Ан гел. Так он называл её - или моё богатое воображение само вложило это слово в его уста? Во всяком случае, он говорил о неё именно как об ангеле. Мы проговорили несколько часов, пока Калеб не поднялся, давая понять, что аудиенция окончена. Он бросил на стойку россыпь мелочи, и пока я завороженно глядел на танец монеток по лакированному дереву, дверь открылась, выпуская Калеба в ночь. С тех пор я не слышал о нем.