Я снова погрузился в тяжёлые размышления о своих непростых отношениях с женщинами. Я всё чаще вспоминаю первую женщину, которую встретил в этой жизни. Моя мать. Что дало мне взаимодействие с ней? Какие черты и комплексы появились у меня тогда? Что было определено именно тогда, в детстве, благодаря ей или вопреки, а что лично моё? Как на самом деле я с ней общался? Какие на самом деле у нас были отношения? Как это повлияло на меня?
Она прожила 48 лет. Когда она умерла, мне было 22 года. Когда ей было столько же лет, сколько мне сейчас, я был 11-летним школьником. Странно, но именно этот период детства я помню хуже всего.
Впрочем, начать нужно с начала. Всё-таки медицинское образование въелось в мой мозг основательно.
Родители приехали учиться в Пермь из разных городов и поженились. Обычно и отец и мать говорили мне, что вступили в брак по любви. Но история их взаимоотношений, насколько я понимаю, была сложная, тёмная и скрытная. Где-то в 14 лет я случайно нашёл в шкафу документы о том, что этот брак у отца не первый и что от первого брака у него есть дочь. Гораздо позже, уже перед смертью мама рассказала мне, что и у неё это был второй брак, намекнув, что до моего появления в их жизни всё было весьма драматично (расставания, выстрелы, шрамы и т.п.). И в первый и во второй раз я воспринял открывшуюся мне информацию спокойно (может всё же с лёгкой непродолжительной тревогой) и предпочёл не настаивать на том, чтобы из шкафа достали всех скелетов. Почему я не задавал вопросов, почему не интересовался историей своих родителей? Боялся или чувствовал интуитивно, что на меня вывалятся такие тайны, с которыми я не справлюсь? Уже тогда был безразличным к чужим переживаниям эгоистом? Или психотерапевтично уважал личное пространство других, предлагая им высказывать только то, что они хотят и могут? Я уже не помню.
Так, или иначе, я родился. Когда папа хотел записать меня Тимофеем, мама сказала, что мол: «моего сына не будут звать, как кота!» (да простят меня все Тимофеи). Якобы моё имя они придумали, когда ходили по улице Глеба Успенского. Возможно, на этой улице происходило что-то значимое для моих родителей. Мне говорили, что это какой-то революционер, но всё оказалось очень психоаналитично – писатель, закончивший жизнь в сумасшедшем доме (узнал об этом только что). Родился я крупным по тем временам ребёнком (53 см, 3500 вес) при том, что мама у меня была худая и ростом 159 (во время беременности она с трудом набирала вес, и врач-гинеколог ругался, что она мало кушает). Это произошло в начале февраля утром. Роды были тяжёлые физически, но не осложнённые и не затянувшиеся. Мама рассказывала, что всем новорождённым надевали кофточки с зашитыми рукавами. У ребёнка её соседки по палате оказались сросшиеся пальцы или ещё какой-то атавизм на руках. Когда маме в первый раз принесли меня на кормление, она в панике распорола кофточку, пересчитала и осмотрела все мои пальцы, а затем и всего меня.

Эта история будет полна неопределённых слов: «наверное», «возможно», «вероятно», «по-моему», «кажется», «насколько я помню», «якобы», «или» и др. и пр. Не стоит воспринимать её как исторический документ. В психологии есть модное слово «нарратив». Википедия говорит, что русским синонимом может быть «повествование» или «рассказ». Мне нравится слово «эссе». В любом случае ЭТО обо мне и моей матери (хотя от многих-многих других персонажей тоже никуда не деться). Кавычек и терминов уже слишком много, так что называйте, как хотите, а я продолжу в следующий раз. На картинке ярлык, который мне выписали при родах. Примерно такой же дают после смерти.
[700x527]