Это странно и страшно, когда едва ли не всем, что образует мой мир, опричь животных инстинктов - язык, образ мыслей, большая часть culture générale - я обязан Петру. Петра сейчас все стали вразнобой защищать от вчерашних путинских примазываний. Мол, тот "окно в Европу" рубил, а этот заколотил. Тот модернизировал, а этот поворачивает страну вспять. Этот создавал империю, когда это еще было относительно своевременно (на век позже Франции и на полтора века раньше Германии), а этот пытается что-то состряпать, когда век империй в классическом понимании давно прошел. Воюет за княжества, как какой-нибудь Людовик XIV. Скоро наверное наймет своего Вобана, чтобы тот ему крепостей настроил вокруг границ. Несмотря на то, что вроде бы всё так, но это только поверхностный взгляд. И узкий.
Петр Первый - читер. Он во имя своих внешнеполитических хотелок, в которых он верно следовал Ивану Грозному, закрепостил крестьянство почти так, как сделал этот Сталин два века спустя. Всякое САМОуправление, ГОРИЗОНТАЛЬНОСТЬ были растоптаны ради САМОдержавия, ВЕРТИКАЛИ. Какие платья при этом носили и какой кофий кушали совершенно не важно. Земских соборов больше не созывалось. Патриаршество было отменено. Церковь стала всего лишь отделом по идеологии при ЦК. Старообрядцам устроили нехилый геноцид. (На Западе многое в сторону политической самостоятельности подтолкнули религиозные конфликты. Потому что самостоятельность религиозная требует самостоятельности политической. И даже вис верса - пример Галиканская-англиканская церкви).
Петр делал именно то, что делал и делает Путин - дарил красивые в блестящей мишуре подарки элитке, тем, кто с ним. Путин дарит чемпионаты мира, олимпиады, Депардье и бутики, полные шмоток. Петр дарил фейерверки, построенные иностранцами дворцы, самую чудовищную в истории хотелку Питер, завезенных иностранцев "числом поболее, ценою подешевле", напомаженные парики и прибамбасы, скрывающие чудовищную милитаризацию, отравившую Россию на столетия вперед. Петр, которого Бердяев по праву назвал "первым большевиком", вполне мог бы подписаться под словами Сталина, сказанными на конференции пром. работников в 1931 году: "Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут." И все побежали. И сам забег стал самоцелью. Вестернизированная элита, особенно после разлагающего манифеста Екатерины "О вольности дворянства", окончательно уверовала в свою избранность и право гнать неразумную чернь вперед в забеге, начатом Петром. (Надпись на "Медном всаднике" красноречиво подчеркивает эту связь). Лишь немногие образованные люди хватались за головы и панически искали выхода. И были справедливо окрещены властью бунтовщиками хуже, чем какие-то грабящие и бузящие банды, наслушавшиеся фейк-ньюз. Пугачевское восстание несло ноль угрозы для самодержавия. "Путешествие из Петербурга в Москву" хоть непосредственной опасности тоже не несло, но было опасным прецедентом. А что если образованный класс массово откажется от работы погонщиками и эта книга лишь первый звоночек? Но тут слава богу подоспел Наполеон и безвольные хлебопашцы слились в экстазе со вчера еще поровшими их до смерти и проигрывающими их в карты офицерами. Каратаевщина. Без сопливых корсиканцев разберемся. Так жены забирают заявление на бьющего мужа из милиции - не сейчас, не до получки, вот Вася в школу пойдет... Потом были прожекты один краше другого, но все они стремились модернизировать политические институты, не трогая фундамента. Вся дальнейшая история - декабристы, народники, первые марксисты - это последовательное увеличение разрыва между возникшим при Петре вестернизированным классом, который рос от дворян до разночинцев и основной массы по преимуществу крестьянского населения. По меткому высказыванию Николая Первого, Россией правили столоначальники. Вяземский добавил бы, что немцы. Если уж не всегда этнические, то всегда ментальные. Правили они так неэффективно, потому что приводные ремни госаппарата висели в созданной Петром пустоте. Так что чиновничий аппарат из тех же немцев в Пруссии мог казаться Гегелю идеальным воплощением мирового духа в истории, а во многом схожий аппарат в России приводил в ужас всех - от Гоголя до маркиза Де Кюстина.
Искусственностью разрыва объясняется и вторичность русской культуры после Петра, которая была преодолена лишь на излете Серебряного века. Тут важно пояснить о чем речь. Вторичность в данном случае ни в коем случае не оскорбление. Просто всё прорывное и новое создавалось в Европе, в России подхватывалось, обряжалось в местный колорит и потом уже предлагалось на суд удивленной Европе. Пушкин наше всё, потому что он отзеркалил махом всю европейскую литературу - от рыцарских романов и сказок до Шекспира, Парни, Байрона и Гюго. Русские обычно тут обижаются, и ссылаются на непереводимость сладчайшего пушкинского слова. Но Гете, Данте и Шекспира читают по всему миру несмотря на подчас вздорные переводы. А вот Пушкина не читают. Он прекрасен, но вторичен. Достоевский вышел из Эжена Сю, как утверждал когда-то Набоков. Он дозагрузил Сю религиозной философией, чем сделал его интересным для иностранцев. Толстой, прекрасный знаток современной ему литературы, опираясь на первые главы написанной за двадцать лет до него "Пармской обители" ("Ватерлоо") создал роман на 1600 страниц. Иностранцы в восторге! Тургенев, не вылезавший из-за границ мимикрировал почти идеально. Мы видим, тут расстояние сократилось уже до нескольких десятилетий. Бодлер публикует "Цветы зла", а в России еще "Шепот, робкое дыханье..." Но как только действительно догнали и стали авангардом - да-да! Предсмертно красным, но стали! - пришел сталинизм, а за ним мещанство, пошлость и посредственность. Угольки фейерверка, зажженного Петром, остывали по Парижам, Берлинам и Прагам. Про музыку давайте пропустим. Глинка, Чайковский, Римский-Корсаков прекрасны, но глубоко вторичны. Глинка написал итальянскую оперу на русский сюжет, Чайковский зеркалил Верди, Римский-Корсаков - Вагнера. Догнали тут тоже только в канун революции и после нее (пока Сталин на задушил своим мещанским вкусом). Первое прорывное искусство в живописи тоже авангард и так же задушенный убогим соцреализмом.

Спор вокруг русской культуры упирается сейчас в то, что может быть и не стоило ломать через колено страну, чтобы через сто лет появились ребята, которые могят не хуже, чем Байрон, Россини и Делакруа. Может быть у нас не было бы Пушкина, Чайковского и Брюллова, но были бы другие имена. Другой, не окарамзиненный язык (не "беседовский", однако). Не шли ресурсы всей страны на то, чтобы "не смяли", чтобы "не смели". На вечные каналы, стройку которых так прекрасно описал Андрей Платонов в "Епифанских шлюзах". На выращивание в лицейских инкубаторах улучшенных модификаций уже живших и бывших, сотворивших своё писателей, музыкантов, художников, зодчих. Модификаций, у которых и выбора-то толком не было, как солидаризоваться с их создателем, единственным в России европейцем. А кто прозревал оказывались в ловушке еще более страшной - ловушке убеждения, что чудовищный петровский разрыв можно перескочить. Через крестьянскую общину, как думал Герцен. Через сознательного рабочего Путиловского завода, как думал Плеханов. Через террор, как думал русский интеллигент Ульянов.

А что делать теперь, когда в голове одно "робкое дыханье", "я вас любил" и "ариозо Онегина"? Запечатление, как в животном мире, когда птенец следует за первым кого увидел, считая его мамой. Мы все - птенцы гнезда читера Петра. Либо "лишние", распознавшие обман люди вроде Чацкого или Печорина. Либо невольники вскормившей нас имперской двуглавой птицы.


Илл. Портал дворца резиденции, Дрезден. Пеликан кормящий своей кровью птенцов. Аллегория власти.


UPD: Именно через этот портал въезжал во дворец-резиденцию Петр Первый, посещая своего незадачливого союзника по Северной войне курфюрста Саксонии и архимаршала Священной Римской империи Августа Сильного.