Саша Мешков

ЗАПРЕЩЕННОЕ СЛОВО


С утра парило. Город словно вымер. В такую погоду и червяк жалит, со злобой говорили портовые грузчики, имея в виду то, что в это время, все в порту становятся раздражительными и нервными. Спастись от изнурительной жары можно было только в местах с хорошим кондиционером.
В одном из таких укромных местечек, в портовом баре с вызывающим названием «Fuck you" в шесть часов вечера было людно. В основном доминировала безобразная половина человечества. Два русских матроса-педика с греческого гавновоза с безвкусно накрашенными губами громко и по-детски нелогично выясняли отношения, густо перемежая речь зазорными выражениями.
Глухонемой подслеповатый вьетнамец Исмаил неподвижно уставился в экран телевизора, где круглые сутки нон-стоп шла жесткая непристойная порнуха, от которой выворачивало наизнанку даже искушенных в подобных забавах, видавших виды портовых грузчиков, славившихся своими пристрастиями к гнусным извращениям.

За стойкой сидели два чумазых лоха, по всей видимости: отец и сын. Несмотря на жару, они были в одинаковых щегольских кожаных жилетках. Из колонок доносился хриплые блюзовые откровения Mudy Waters. Кто-то в глубине бара гнусаво и фальшиво подпевал Уотерсу, бессовестно привирая ритм, мотив и слова. Сквозь блюз и дым сигарет в сизом мареве земного пространства возникали и исчезали, словно мелкие окаянные облака, простые человеческие слова и мысли:

- Жил я чисто и изысканно. Словно в ритме вальса. С девицами обращался осторожно. Не повесничал. В бане мылся каждую неделю…
- Сиськи у нее были большие, что твоя голова, а ума не было вовсе. Жила с вечно пьяным кухмистром. С такой-то красотой…

- Я могу обойтись в этой жизни малым.
- А я нет. Мне еще и женщина необходима…
- I gonna get my baby one time… Someday I’m gonna make he mine!
- Помню, был Йом Кипур и все пейсатые сидели по домам…

- Дантес на дуэли с Пушкиным стрелял в себя! И не промахнулся. Он убил себя на много веков вперед…

Усатый бармен, мексиканец Хуан, что-то подсчитывал, возведя очи к небу, бормоча тихонько себе под нос.
-М-м-м-м… Да… Ага… Так вот. Хорошо… шесть... Ну… Ну, в общем, х..й с ним!
Под глазом у него был небольшой, с доллар, синяк. Перед ним, в бутылке из-под виски, вызывающим символом торжества Добра и Красоты стоял одинокий цветок белой мимозы. Один из щегольских мужиков вдруг неожиданно громко перднул, вздрогнул, и, оглянувшись по сторонам: не заметил ли кто, смущенно улыбнулся. Сидящий рядом с ним парень склонил голову в поклоне и учтиво сказал:
- Будьте здоровы, тато! Да благословит вас Господь!
- Не быкуйте, парни! – строго заметил Хуан. – У меня приличное заведение.
- Пробило мине! Раскумарило! – оправдывался мужик, показывая коричневым, корявым, как сучок, пальцем куда-то во Вселенную, на некую трансцендентальную, невидимую причину его конфуза.
- Да ладно. Что ты мне паришь. – недоверчиво, но снисходительно ответил Хуан, проследив движение его пальца. В это время дверь отворилась и в бар вошла невысокая кудрявая девушка, нешибкогрудая и нешибкобедрая, по-детски угловатая и притягательная. Глядя прямо перед собой невидящим взглядом, она уверенно прошла к стойке бара и ловко взгромоздилась на высокий стульчик. Несколько пар полупьяных взглядов обхватили со всех сторон хрупкую фигурку в коротком платьице из сиреневого шифона. Ее появление в этом баре было довольно неожиданно и неуместно. Она не была похожа на тех потаскушек, которые заполняли бар после двенадцати ночи. Бар «Fuck you" был не самым изысканным местом во Вселенной.
- Рылом не целься! – сказал бармен пареньку в жилетке. Кадык у паренька под пупырчатой кожей ходил ходуном.
- А ты прямо разводной! Всех развел! - обиженно пробурчал паренек. Но тихо так. Чтобы никто не слышал.
–- В чем проблема, крошка? – спросил Хуан незнакомку, пропустив замечание малого сквозь уши.
- Небо падает на добрых. – сказала негромко девушка, рисуя пальцем на стойке какой-то замысловатый узор.
- Что-то я не пойму тебя малышка. Какое-такое небо? На кого оно падает? – напрягся Хуан, чуть наклонившись к лицу девушки. От нее пахнуло дорогими духами и покоем домашнего очага.
- В грезах лишь человек становится самим собой. Наедине с собой он достигает Бога. – ласково улыбнулась она бармену.
- Э-э-э. Да, ты, дочка, пьяна, что ли? – нахмурился Хуан. - А деньги у тебя есть?
Девушка разжала маленький свой кулачок. На грязной ладошке лежал темный комочек.
- Что это? Гавно, что ли? – Хуан склонился над комочком. Понюхал и сморщился. - Точно - говно. Зачем ты его принесла??? Педро! Поди-ка сюда! – позвал он кого-то.
- Пойдем со мной, малышка! Оттопыримся по полной программе! – озорно сказал вспотевший от возбуждения паренек в кожаной жилетке, сверкнув безобразной беззубой улыбкой.
- Обоссут тебе крючок и три дня не сможешь баб ибати! – сказала на это ему девушка. Отец глумливо захихикал. За столиками громко расхохотались мужики. Прыщавый пододвинул стул, картинно и изысканно обняв девушку за талию, победоносно оглянулся на сидящих за столиками мужчин.
- А у медведя отлив вдвое жиже. Почти как океан! – продолжала девушка.
- Пойдем со мной! Я всажу тебе по самые яйца! – оскаблясь, громко повторил малый, адресуя свой дерзкий порыв зрителям, и чмокнул девушку слюнявым поцелуем в губы.
– Музыкант рождает безымянную мелодию без мук. – девушка ласково провела пальцем по его малопривлекательному лицу. - Но оплодотворяет его Небо. Мелодия устремляется во Вселенную. Туда, где она была рождена. А имя ей дают люди. А имени музыканта никто не вспомнит. Потому что у каждого своя музыка.
- Педро! Пойди сюда! – сердито крикнул Хуан. Из темного угла поднялся смуглый, худой, давно не бритый, взлохмаченный мужчина в черной майке с белыми разводами подмышками и, не спеша, приблизился к стойке.
- Забери ее от греха. – сказал ему Хуан, кивнув на девчонку. Малый уже шарил своей грязной рукой у нее между ног - Отведи ее куда-нибудь, в участок что ли…
Педро бережно взял девушку под локоток.
- Пойдем, прогуляемся, малыш. – сказал он. – Тебе надо подышать свежим воздухом.
- Эй! Приятель! – недовольно воскликнул малый в жилетке. - Она останется со мной!
Педро, не глядя резко и сильно ткнул парня пальцем в глаз, отчего тот глухо взвыл и, соскочив со стульчика, закрутился на месте.
- Вам не нравится моя шляпа? – спросила девушка Педру, когда они, сопровождаемые одобрительным улюлюканием и свистом, вышли на улицу.
- Отличная шляпа. – одобрил он и бросил восхищенный взгляд на непокрытую, кудрявую шевелюру девушки.
- В Космосе понятия справедливости совсем другие.
- Какие же?
- Не такие, как здесь. Они отличаются от понятий Моисея. Они ближе к Христу. Моисей призывает к мести. Он жесток, но справедлив. Но, он не понял того, что возмездие свершится и без участия человека. Человек своим участием пытается подменить Закон Вселенной. В этом смысле к истине ближе Иисус , с его идеей непротивления. Кара все равно настигнет виновного в каком-нибудь виде.
- Так ты, выходит, прикалывалась? – спросил он задумчиво.
- Что?
- Ну там, в баре… Ты же прикалывалась? – он внимательно взглянул ей в глаза. Глаза были голубые и светились насмешкой.
Девушка засмеялась, запрокинув голову назад и обнажив красивые белые мелкие зубки.
- Нет. Я стебаюсь! У меня задание такое. – ответила она, вдруг прекратив смех и став серьезной. – У Виктюка в театре стажируюсь.
- У Виктюка! – протянул со значением Педро. – У Виктюка, значит… Здорово! Пошли тогда ко мне? – без всякой видимой связи предложил он.
- Логично. – неожиданно легко согласилась она.
Они прошли два квартала вниз к порту. Спустились по каменным ступенькам к деревянному двухэтажному домику, прошли, держась за руки, по брусчатке небольшого дворика и поднялись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж.
- Ты один живешь? – спросила девушка, разглядывая незамысловатые рисунки на дверях и стенах комнаты. Рисунки изображали, по видимому, сцены Страшного суда.
- Не всегда. – ответил он уклончиво, доставая из холодильника запотевшую в одночасье бутылку красного вина. - А тебя как звать?
- Ганною!
- Ганна! – повторилПедро. – Ганна. Хохлушка, стало быть?
- Только я попрошу тебя об одной вещи… - сказала она, когда он привлек ее к себе.
- Об какой? Об этой? – Педро показал ей яркую упаковку презерватива.
- Да нет. Не об этой. Это ерунда. Только пообещай, что сделаешь это ради меня.
- Ну, хорошо, хорошо…
- Слово скаута?
- Слово скаута! - добродушно рассмеялся Педро, целуя ее в губы.
- Только ты не смейся, пожалуйста, ладно?
- Ну, говори же, говори!
- Слушай внимательно! Никогда! Слышишь! Никогда не говори при мне слова «жопа». Хорошо? – Ганна выпалила последние слова поспешно, словно санитарка выплеснула остатки туберкулезной блевотины из тазика в раковину.
В воздухе повисал напряженная тишина. Было слышно, как в тишине пукнула спросонья муха и где-то за стеной надрывно орал свою песнь солист AS/DS Брайан Джонсон. Педро разжал объятия. Отошел к окну. Нервно закурил. Некоторое время задумчиво смотрел на улицу, где серый котенок, самозабвенно гонялся за легким гусиным перышком. Ганна легко тронула его за плечо.
- Ты обиделся?
- Я просто не понимаю! Почему? – заволновался Педро. - Почему я не должен говорить слова…
- Тс-с-с-с – испуганно приложила палец к его губам девушка. – Человек тем и отличается от животного, что может отказаться от земных благ и сиюминутных удовольствий ради высокой цели, во имя будущего…
- Нет. Я определенно не понимаю, почему я не могу говорить слова ж…
- О! Молчи! Молчи! Умоляю!
Девушка крепко зажала ему рот ладошкой, чуть не плача от отчаяния.
- Любимый! Я все сделаю для тебя! Только не говори слова «жопа»!
- Но ты объясни хотя бы, почему я не могу произнести слова «жопа» если мне оно нравится! Почему? Что это за блажь? Кто это оценит? Кому это нужно?
- Нам! Прежде всего, нам, любимый! Поверь мне! – девушка ритуально сложила руки на груди в мольбе.
- Дьявольщина какая-то… Эзотеризм имманентный какой-то прямо!
- Так надо, любимый! – Ганна легко скинула сиреневое платье из шифона, оставшись в одних парусиновых (по 3 су за локоть) трусиках. Ладное тело ее было слегка тронуто ласковым загаром. На левом плече была маленькая родинка.
- Ах, так! – вдруг вызывающе воскликнул Педро и упрямо топнул ногой. - Не хочешь говорить! А вот так, не хотела? Жопа! Жопа! Жопа! Жопа! Жопа! Жопа! Жопа! Опа! Попа! Задница! Очко! Жопенция! Сральник! Пердун! Серун! – озоруя заорал он во всю глотку голосом Брайана Джонсона, подпрыгивая в нелепом танце.

В тот же миг раздалось легкое шипение, из ноздрей и ушей девушки повалил густой черный дым, глаза ее налились кровью, выпучились до предела и вылезли из своих орбит. Она дико закричала и, словно взбесившаяся птица, нелепо и некрасиво взмахнув руками, внезапно с грохотом взорвалась. Ошметки ее недавно соблазнительного нежного тела мгновенно разлетелись по всей комнате. В лицо Педро шмякнулись окровавленные кишки. На люстре повисла очаровательная загорелая женская ножка. Словно в замедленном синематографе глухо стукнулась дымящаяся кудрявая девичья головка о крышку пианино и покатилась по дощатому полу. Пианино отозвалось мелодичным звоном. На кровати остался лежать лишь окровавленный неровный кусок верхней части ее тела с маленькими, острыми грудками серны, с очаровательной родинкой на плече.
- …твою мать! – дрожащими, посиневшими губами шептал Педро, брезгливо соскребая с волосатой груди горячую, скользкую, зловонную массу. – Это что же это такое… Срань господняя! Фу! Во - дела! Чудеса какие-то! Никогда еще такого со мной не было! Во дела! И не пое…лся даже толком…

КОНЕЦ

Во! блин! Бывает же такое! Всегда! Слышите! Всегда делайте то, о чем просит вас девушка!!! Не то и не такое может приключится!