Как Кирюха стебается

Постетил я давеча спектакль своего давнего приятеля Кирюши Ганина "Золотой теленок".

- Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко… - такими целомудренными словами из известной композиции Крылатова начался спектакль «Золотой теленок». Ностальгические слезы навернулись на глаза. Ничего не предвещало пахабщины. Особенно от Ганина. Высоконравственный зритель приготовился к соприкосновению с прекрасным.

И вдруг, О, нет! Чудо! На сцену выскочили две девочки пубератнтного возраста (топлесс) в странноватых оранжевых несвежих (от частый репетиций) трусах: дырочки спереди и сзади, позволяющие видеть сокровенные места. Нормальное человеческое сознание воспринимает трусы, как предмет туалета, позволяющие скрыть срамные чудеса. А тут – наоборот. Тогда вообще – зачем трусы? Это просто был коварный замысел режиссера Кирюхи Ганина. Ошарашил! Перегнул палку с трусами. Надо было все-таки Юдашкина пригласить. Он бы решил проблему с трусами. А тут, внимание зрителей было приковано к этим дырочкам в трусах, а от текста они отвелкались. И напрасно. В тексте были навороты, которые следовало бы воспринять. Остап Ибрагимович Бендер вступил в сексуальное противоречие с Александрой Корейко. Да! Корейко, в воспаленном сознании Ганина оказалась женщиной. Видимо, «Код да Винчи» Джеймса Брауна оказал решающее влияние на мировоззрение российского режиссера. А вот сознание российского режиссера не оказало влияния на сознание Дэна Брауна. Тут уж ничего не поделаешь.
Девочки танцевали какой-то микс, из чардаша, галопа, польки, яблочко и сиртаки. А Остап, в отместку танцевал степ.

Нынешний театр допускает разные вольности. Если Большой ставит Сорокина, то Ганиным трудно сегодня кого-то удивить. Но эстетическая концепция Ганина предлагала нам орально-вагинальное решение проблем Остапа Бендера. Остап пытается овладеть бедной Корейкой. Бедная Корейка пытается отвязаться от Остапа.
Дальше – больше. Скумбриевича выбрали из зала. Голосистая (в смысле топлесс) девочка споро оседлала незадачливого Скумбриевича и поехала на нем в автопробег по сцене. Видели бы выражение лица Скумбриевича! Это сказка! Такое вольное либретто повергло бы в шок даже таких разнузданных драматургов как Шекспир и Генрих Ибсен.

В антракте спешу за кулисы в актерскую уборную. Девочки словно не видят во мне мужчину: спокойно ходят голышом мимо нас. А я- тоже хорош, словно не вижу в них девочек без трусов. Стоим, так мило беседуем с ними и даже не пытаемся реализовать наше либидо. Никогда себе этого не прощу
- Ну, Кирилл! Ну, позволь мне совершить половой акт сегодня на сцене! – умоляет Александра Корейко режиссера.
- Нет. – отвечает целомудрунно Кирилл. - Никакой буффонады!
Конец пьесы был бесчеловечно жесток. Вышла девочка в форме румынского пограничника с пристегнутым искусственным фаллосом и попрала Остапа по полной программе прямо в зад. Страстная близость сцены и зрительного зала о которой писал Герцен, определалась не только выбором драматургической коллизии, но и трагедией героя, которым чудовищным изощренным образом овладели иноземцы (впрочем, даже если бы это были земляки, это бы не снизило драматизма ситуации).

Можно ли предъявлять какие-то эстетические требования к спектаклям Ганина, в условиях, когда формирование человеческого сознания зависит от рубильника Чубайса. Нас сегодня радуют, беспокоят и тревожат черты человека новой формации. В искусстве неразрывно связаны «что», «как», «куда», «во что», «по сколько» и «по чем». Движение в будущее не должно быть сокращением недостатков имманентной человеческой природы (чиво-то мы тут загнули!). А посему если есть Виктюк, то пусть будет и Ганин.