Александр МЕШКОВ


3.
А в это время, в полутемном, прокуренном баре «Родина», закрыв свои узкие слезящиеся очи надрывным голосом, изредка прерываемый бурными аплодисментами и криками «Браво!», пел незаконнорожденный сын степей Мусареп Секельбаев. Он пел о том, как много лет назад в киргизском маленьком аиле Кугульбаш, что расположен был в ста верстах от святого Иссык-Куля, в ущелье Парахуль, и звезд поток тому свидетель неизменный, родился чудный мальчик. Родился он в тот час, когда палящий вихрь пески вздымал, и плод незрелый на землю сухую он сбивал.

Что разум человеческий о тайне его жизни будущей мог знать? Стремится мысль к вратам запретных тем, но дверь не открывает ни пред кем. Не ведает живущий ни один, что он найдет , там, где покой все обретают. Но там дыханье смертного конца не отличает старца от юнца. Здесь, в маленьком аиле, затерянном средь гор, и было место отправленья в путь далекий влачимых смертью на аркане рока. И это есть закон. Твой вопль и крик к чему, когда тебя Закон настиг!

Мальчишка рос в аиле, постигая тайны и секреты этой жизни от акынов голосистых и от мудрых старцев. И светом правды согревался он от них под музыку старинного комуза. Отец у Мусарепа был богатым человеком, он чайхану и постоялый двор в аиле содержал и занят постоянно был закупками товаров. Мамаша Каргалыш болела астмой и не могла ребенком постоянно заниматься. Поэтому к мальчишке был приставлен дядькой почтенный старец Зарухуль. Он обучал мальца манерам поведенья, обычаям старинным, песням, танцам своего великого народа. Учил его арканом заловить кобылу-однолетку, и замочить овцу одним ударом острого ножа. Мудрец-Зарахуль, мальчишку научил готовить плов и биш-бермек, а по выходным водил гулять на Иссык-Куль. Малыш от старца перенял его манеру пения и виртуозно научился из старинного комуза руками звуки извлекать.

Он научился управлять движением, с коня сбивая на скаку соперника в сухой ковыль одной ногою левой. Он овладел приемами старинного киргизского единоборства и мог убить одним ударом и корову и быка, и лошадь и, конечно, человека. Когда пора мальцу приспела обучение светское пройти, с согласья общего семьи, отдали его в школу-интернат, что под Бишкеком расположена была. Там наш мальчишка рос, в себя вбирая азбуку людских взаимоотношений. В учении малыш преуспевал, порою удивляться заставляя своих учителей. Он в детском хоре пел и танцами успешно занимался. Он Чацкого изображал весьма похоже, и наизусть читал стихи Винченцо Монти. Там, в интернате он расстался с детством, когда физичка молодая, закрыв на ключ входную кабинета дверь, красивыми дрожащими руками проворно расстегнула и спустила вниз его казенные штаны…

Ему приятно было и смешно, но он успешно справился со смехом, боясь обидеть молодую практикантку. С медалью золотой окончив школу-интернат, под заунывный плач прощальный учителей, завхозов, сторожей и поваров, покинул юноша изрядно надоевший мрачный корпус чтобы пуститься в длинное по жизни приключенье, состоявшее из дивных сказок. Как выдержу я тяжкий жизни путь? ( так думал он) Но детства радостного уж не вернуть! Кольчугой знаний прочно защищен, и грузом жизненных ошибок не отягощен, герой наш вышел на тропу войны со злым Шайтаном, что в каждом человеке присутствует с рождения незримо, в решающий момент являясь из дальних закоулков дремлющей души.

Минуя все преграды, поступил наш Мусареп (а это был, конечно, он, вне всякого сомненья) как победитель всех олимпиад республиканских в МИФИ. Он кибернетике там обучаться стал. Еще в студентах пребывая, он знаменитым стал на всю страну, когда однажды вдруг на конференции научной представил он научному совету на обсужденье проект летающей платформы одноместной для продолжительных полетов. Он получил патент, о нем писал журнал «Наука», и даже в передаче «Время» о нем сюжет пятиминутный был показан. На радостях мамаша Каргалыш устроила обед всему аилу, а папа Секельбай не просыхал шесть дней от гордости и счастья. А дядька Мусарепа, старец Зарухуль в нетрезвом состоянии от радости полез купаться в Иссык-Куль, нырнул под воду и не появился больше, оставив о себе на память лишь недолговечные круги на водной глади. Кому-то радость, а кому печаль! Так есть и будет. Так и было встарь…

4.

Мусареп Секельбаев проснулся среди ночи от холода, жажды и вожделения. Первым непроизвольным движением руки он поискал в темноте свой комуз. Рука наткнулась на что-то теплое. Это был не комуз, а чье-то тело. Гладкое. Ага. Кажется это –грудь. Женская! Тело было теплым. Значит, его обладательница была живой. Мусареп с облегчением вздохнул. Он не любил просыпаться с мужчинами и мертвецами. Его это всегда угнетало. В последнее время судьба преподносила ему много сюрпризов, и Мусареп как-то уже стал свыкаться с мыслью о том, что каждое новое пробуждение готовит ему очередной подарок. Поэтому стал нагло тискать лежавшее с ним тело, чтобы разбудить его обладательницу и узнать, хотя бы - кто она? Обладательница тела неожиданно перехватила инициативу и, обняв Мусарепа за шею, прильнула к нему своим горячим телом, застонала от страсти. Мусареп подчинился голосу предков и, тяжело кряхтя, перевалился на женщину. Спросить ее, кто она, где они и сколько время, он не решался. « Потом спрошу!» решил мудро он…


- Где мой комуз? – едва отдышавшись, после непродолжительной паузы, наступившей после того, как стихли последний стоны, спросил Мусареп в темноту.
- Komuz? What does it means – komuz?
- Свет включи! – скомандовал Мусареп по-военному. Совсем как когда-то, в бытность инженером центра подготовки космонавтов. – Light! Insert Light! Switch on! Anderstend?- рявкнул он в темноту, тряхнув свою партнершу за хрупкое плечо так, что захрустели кости.
Когда, наконец, зажегся свет настольной лампы, Мусареп увидел перед собой лежащую в розовых складках шелкового ландшафта обнаженную негритянку, слегка пучеглазую в сравнении с киргизскими красавицами, чем-то похожую на Наоми Кэмпбел. Возможно, это сходство ограничивалось лишь цветом кожи, ведь для вольного сына степей Мусарепа Секельбаева, впервые видевшего так близко обнаженную негритянку, все негры были на одно лицо.
- Komuz! – крикнул Мусареп и нарисовал в воздухе руками грушевидную форму комуза. – La-la-la-la-la! – запел он в отчаянии, подыгрывая себе на воображаемом комузе.


-Komuz! – радостно закивала курчавой головой негритянка. - Komuz! - Она спрыгнула с кровати и, подпрыгивая словно подбитая антилопа-конгони, исчезла вза дверью.

- Komuz! – радостно крича она появилась снова, держа в руках целый и невридимый комуз Мусарепа Секельбаева.
Мусареп облегченно вздохнул.
- Может, у тебя и похмелиться есть? – спросил он на всякий случай девушку, ласково целуя инструмент в шершавую попку.
- Oh! Yes! – оптимистично воскликнула негритянка. Она проворно нагнулась, представив на обозрение Мусарепа блестящую круглую попку, полезла под кровать и достала пузатую бытылку Renault. Мусареп бесцеремонно вырвал бутылку из ее рук и, торопливо приложившись к горлышку, стал жадно поглощать содержимое. Кадык его ходил ходуном под пупырчатой кожей горла. Негритянка с восхищением наблюдала за этой мистерией, словно на божество, взирая на оживающего на ее глазах, восстающего из царства мертвых, комузчи Мусарепа Секельбаева.

Мусареп, оторвался от бутылки, сладко и протяжно отрыгнул, мелодично, как и подобает музыканту, пукнул. Он притворно сморщился и стал отгонять от себя ладошками воздух. Лупоглазая дочь африканских саванн оценила шутку Мусарепа и, откинувшись на спину, залилась искренним, первобытным смехом на непонятном Мусарепу языке. Сам же он, после этого своеобразного ритуала, улыбнулся, обнажив поредевшие и пожелтевшие за полгода зубы, и, взяв в руки камуз, тронул струны. Негритянка устроившись у него в ногах, заворожено смотрела на него преданным взглядом, исполненным вселенской нежности и любви, и внимала его протяжной и такой удивительно близкой и понятной песне, напоминающей ей о знойном небе саваны, о мудрых тенистых баобабах и зонтиковидных акациях, о доверчивых жирафах, о ядовитых буйволах и диких степенных слонах.


Мусареп, сидя на широкой кровати, одинокий в своей первозданной наготе, прикрыв гноящиеся глаза, виртуозно бренчал на комузе, впервые забыв настроить в унисон первую и третью струны. Проиграв небольшое, замысловатое вступление, состоящее из эклектичных цитат Пабло Сарасате и Николо Паганини, он затянул свою нескончаемую песню.
Он пел о том, как странно и бесславно закончился его студенческий триумф. Как после долгих нудных месяцев унылого скитанья по опытным лабораториям Москвы оставил он свою заветную затею создать хотя бы жалкую модель летающей платформы. Все дело упиралось в деньги.

А денег у страны на, никому не нужный, одноместный аппарат не находилось. Его хвалили, восхищались смелостью полета мысли, трепали добродушно по плечу, взъерошивали волосы рукою, подмигивали одобрительно глазами, и виновато руки разводили. Мол, извини, брат! Как часто видел Мусареп в тревожных снах себя летящим на своей платформе над землею. Он в этих снах стал ближе к звездам, ближе к небу и Богам, ему широким жестом подарившим крылья. О! Боги!- так кричал он в снах своих. - Зачем мне лишь идея, коль не в силах ее я в жизни применить? Зачем мне знания, опыт и пытливый ум, коль не находят они в жизни примененья? Вокруг него был мир огромный. А сам он был мечтою опьяненный. Но мир не мог он изменить! Казалось, жизнь утрачивает смысл. Борьба изрядно надоела, но в бой решающий с шайтаном рвется смело наш герой. Взыграл весельем дух его упрямый. Свершилось то, о чем просил.

В нем море поднялось великих сил. Вернулась мощь той силы необъятной, что в юности он взял как долг тот вечный - невозвратный. Когда, закончив обученья курс в МИФИ, с дипломом красным, к работе Мусареп в ОКБ Сухого приступил и думы посвящал проектам новым, он попытался вновь и вновь свое изобретение на суд людской представить. Но у КБ свои поставлены задачи были. В то время разработкой «Беркута» С-37 увлечены все были, и отступать от планов от своих во имя призрачной идеи Мусарепа никто себе не мог позволить.

Наш Мусареп помыкавшись по кабинетам вволю, совсем уж опустить собрался руки, но, вспомнив наставленья Зарухуля-мудреца, почившего в глубинах Иссык-Куля, он приступил к осуществлению проекта своего. В лесу, вдали от шума городского, участок он себе купил, построил дом и стал тихонько воровать детали из КБ Сухого для своей летающей платформы. И года не прошло, как он уже летал. Невысоко летал, на сто лишь метров удалось ему подняться над землею. Но Мусареп уверен был, что это не предел. Он мог бы запросто улучшить показатель, но как-то раз, на проходной попался он надменному вахтеру, который обнаружил у него в кармане плату электронную с деталями из злата. И коллектив КБ Сухого собраньем общим Мусарепа осудил, и вскоре по решенью собранья с позором Мусареп уволен был. Подписывая обходной и оформляя документы на увольнение свое, наш Мусареп успел еще две платы электронных слямзить, тем самым, компенсировав себе ущерб моральный, который коллектив ему нанес своим решеньем. Так завершился тот неравный бой меж обстоятельствами жизни и судьбой.

5.

- А что вы знаете вообще о панталонах? - услышал Мусареп сквозь сон хрипловатый мужской голос.
- Не знаю, может быть, успею еще одного ребенка ей сделать. – ответил другой, бесцветный голос, лишенный всякого эмоционального оттенка.
- Точно такие же, но из сиреневого трикотажа, с секундной стрелкой, взрывателем и механизмом самоуничтожения! – возник еще один голос, где-то рядом с головой Мусарепа.
- Небо падает на добрых! – снова мудро заметил первый хрипловатый голос. – И кухня будет трещать от любви!
Мусареп приоткрыл тяжелые веки. Прямо перед его лицом маячила пупырчатая задница. Задница пошевелилась. Мусареп покрутил головой, стараясь отогнать от себя навязчивое страшное видение.

- Проснулся! – сказал голос, возникший где-то в пространстве, прямо над ним. Мусареп поднял взгляд и увидел склонившееся над ним морщинистое, словно запеченое яблоко, лицо, с устремленными на него добрыми голубыми глазами.
- Где я? – спросил он, но вместо этого простого вопроса из горла послышалось неприличное сипение. Мусареп прокашлялся и повторил вопрос. Сидевшие на деревянных нарах полуобнаженные мужчины добродушно рассмеялись.
- Музыкант! Одно слово! – сквозь хохот сказал, тот, которого он принял за задницу.
- Да. - поддержал его другой, толстячок с отвисшим дряблым брюшком. – Оно ведь как! Музыка – она ведь безымянна! Музыкант воспроизводит своим инструментом некие прекрасные звуки, которые, уносясь во вселенную, образуют мелодию космоса. Никто не помнит ни имени этого музыканта, ни инструмента, которым он создал эту мелодию. Несправедливо! Писатель оставляет имя, композитора будут помнить. Плохого и хорошего, но все равно его вспомнят просто, как часть истории мировой культуры. А музыкант – не оставляет имени своего. Мелодия Вселенной безымянна!

- Я после Москвы сразу примчался к Анжелке, на турбазу, как собака, нагадившая на ковер. – перебил его худой, изможденный человек, с редкими светлыми волосиками, прилипшими ко лбу.

- Обильное потоотделение. Одышка. Ну, прикинь: пять дней бухать без перерыва! Можешь себе представить? Стыд! И еще это нечаянное совокупление в ванной комнате с продавщицей из овощного магазина! Это относится к разряду необъяснимых поступков, продиктованных Космосом. Имея дома юную красавицу жену, которая с нетерпением ждет тебя, вдруг броситься в объятия старой пьяной, потной и развратной женщины! Ужас! Я до сих пор не могу дать происшедшему хоть какое-то более или менее логическое объяснение!

- Это ерунда! – сказал, глумливо рассмеявшись какому-то своему воспоминанию, сморщенный старичок, похожий на печеное яблоко с голубыми глазами. - Я вот вчера выступал на выездном концерте в селе Чабухари, и познакомился с очаровательной девчонкой-танцовщицей. Глазищи, что твои тарелки! Прыщавая, правда. Но так, слегка. Почти что не заметно. Прыщики такие небольшие. Тело упругое. Попка гладкая! И, заметьте, господа, не я был инициатором знакомства! Она сама улыбнулась мне первая. Такая заводная! У нас все произошло на удивление быстро. Как у простейших. Тут же в гримерке, за пять минут до выхода. А потом я отчего-то стушевался и даже телефон у нее постеснялся взять. Боялся показаться навязчивым. Так и расстались! А, может быть, это была моя судьба! Кто знает? Может быть, я бы мог еще успеть одного ребенка сделать! Перед смертью.


- Где я? – уже более настойчиво спросил Мусареп, окончательно проснувшись и убедившись, что это не сон. Он сел на деревянной лавке, интенсивно потер пальцами виски, стараясь отогнать головную боль.
- В вытрезвителе, дорогой! В вытрезвителе! – успокоил его старичок.
- Знаете, я стал с тревогой замечать, что мне становится одиноко и тревожно по вечерам. Это признак старости! В молодости одиночество меня не удручало. – грустно заметил грузный мужчина со своих нар.
- Одиночество прекрасный тайный порок! Но он прекрасен лишь тогда, когда ему альтернатива есть! – ответил ему задумчиво сморщенный старичок.
- В вытрезвителе? А где мой комуз? – тревожно спросил Мусареп.
- Старость безобразна! Она отвратительна! Эти морщины! Запах изо рта. Немощь! Угасание жизни! – раздался тонкий голосок из-за спины Мусарепа.
- Комуз? Так вы комузчи? Комузчи Мусареп Секельбаев? – восхищенно воскликнул грузный мужчина, сидящий в углу.


- Понимаешь, братишка, - сказал сидящий рядом с Мусарепом изможденный худой человек, тот, который загулял с пожилой продавщицей из овощного магазина, и изменил своей неведомой Анжелке. - Зло, являясь разногласием с Божественным Законом, не есть дело самого Бога, и поэтому существует относительно и временно! Добро же, состоит в согласии с Божественным Законом и поэтому - абсолютно реально и вечно!
- Мусареп Секельбаев! Комузчи! Великий Мусареп! – Мусарепа сразу окружили, стали похлопывать ободряюще по спине, поглаживать по голове, по плечам, по шее, по чреслам, лядвеям.

- Расскажу Анжелке – не поверит!
- Я напишу статью – «Ночь с великим комузчи!»
- Я держу за руку Мусарепа Секельбаева! Никто мне не поверит!
- А я – за ногу! Ой!
- Распишитесь, пожалуйста, мне вот здесь, на животике!
- Можно я вас поцелую?
- Спойте, Мусареп! Спойте, пожалуйста!
- Какая у него чувствительная рука!
- Правда, Мусареп! Будьте мужчиной! Ну что вам стоит? Ведь мы сейчас как братья!

- Будьте мужчиной! Ну, пожалуйста!
- Мы сейчас как братья и сестры!
- Я не могу петь без комуза! – вяло отмахнулся Мусареп.
- Выделывается!
- Не уважает! Кто мы для него? Быдло!
- Нет! В самом деле: я не пою без комуза!
- Морду набить ему!
- Подайте сюда комуз! – кто-то яростно забарабанил по железной двери.
- Я щас кому-то по башке побарабаню! – рявкнул из-за двери дежурный.
- Комуз принесите, офицер!
- Комуз принеси, твою мать!
- Я сейчас кому-то устрою – комуз! – рявкнул еще раз дежурный, но на этот раз мягче.

- Сволочь! Комуз принеси!
- Здесь великий Мусареп Секельбаев!
- Я не сволочь! - сказал вдруг спокойно возникший в дверях молодой лейтенант с анемичным, бледным лицом, выдающим в нем человека с богатым духовным миром. В руках он держал завернутый в тряпочку комуз. Он безошибочно подошел к Мусарепу и, опустившись перед ним на одно колено, склонив голову, словно волшебный меч, протянул ему комуз на вытянутых руках.


- Лейтенант Ревяки! Большой ваш поклонник! – тихо сказал он. – Можно я с вами здесь посижу, послушаю?
- Пускай слушает! Он тоже человек! – великодушно разрешил седоватый лоснящийся мужчина, похожий на преуспевающего политика.
Мусареп бережно взял в руки комуз. Осторожно развернул его. Тронул струны. Они отозвались приветливым спокойным звуком. Полуголые мужики одобрительно зашушукали, зачмокали, прищелкивая восхищенно языками. Мусареп привычно подстроил первую и третью струны в унисон, среднюю – на кварту выше. Вздохнул.

- Похмелиться бы… - выдохнул он с мольбой. Все взгляды обратились в лейтенанту. Лейтенант смутился.
- А я на баяне могу. У вас баяна нет? – обратился к лейтенанту седоватый политик.
- Баяна нет. А похмелиться сделаем! Сделаем похмелиться! Слово офицера! Честно вам говорю! – сказал лейтенант Ревяки, смущенно поднимаясь с нар. Через две минуты сияющий, обновленный, похмеленный Мусареп с воодушевлением огласил просторы камеры своим чарующим пением. В редкие моменты проигрыша чьи-то заботливые трясущиеся руки протягивали к его губам бычок, и Мусареп, сладко затянувшись, выпускал дым из ноздрей и вновь затягивал свою бесконечную песнь. Он пел о том, как после позора мелочных обид остался он один, как прежде, в своем лесном убежище, вдали от шума городского. Он по ночам летал над лесом, словно ведьма на своей летающей платформе, полетом и свободой наслаждаясь. Сумел избавить он свою платформу от шумов, сопровождающих ее полет. Он увеличил мощность реактивного мотора, добавил скорости и увеличил потолок еще на сотню метров. Своим уходом из КБ Сухого нанес непоправимый он удар по репутации своей и без работы прозябать был вынужден в теченье года. Потом на фабрику устроился он музыкальных инструментов.

Достиг на фабрике наш Мусареп отличных результатов. Он научился там клепать комузы для народных коллективов. Через полгода ровно стал он бригадиром склеечной бригады. Женился, но потом развелся в одночасье. Не сложилось что-то у него в семейных отношеньях с суровым контролером ОТК, сорокалетней и задиристой Айгуль. Я пью коктейль своих воспоминаний. Две части снов, разбавленных тобой. Но счастье истиной победы ощутил он лишь тогда, когда серьезно занялся комузом. Судьба распорядилась так, что Мусареп, в своей лесной избушке, ночами одинокими себя комуза звуками пытался от мыслей черных как-то оградить. И как-то раз, к нему зашедший путник, бежавший с каторжных работ бродяга, в экстазе биться стал об стол, в восторг придя от песен Мусарепа. И после этого стал Мусареп упорно, методично заниматься игрою на комузе. Купил самоучитель и пластинки с записями виртуозов зарубежных. Игрой своею им вначале подражая, искал среди дорог свою из многих выбирая.

Достиг он совершенства через год. С концертами от филармонии Бишкека в составе оркестра народных инструментов он ездить стал по миру. А вскоре он солистом стал. Один стал ездить, без оркестра. Везде он стадионы собирал, а слава о киргизском музыканте шагала впереди него. Он выпустил пластинок два десятка и в конкурсах международных участье принимал неоднократно. Казалось бы, что надо человеку? Все есть: успех и слава, женщины и деньги. Но страсть к изобретательству покоя не давала Мусарепу. Бывало даже на концерте, во время исполнения сонаты, его вдруг озаряла мысль, и он игру внезапно прерывал, бросал комуз и начинал чертить немыслимые схемы прямо на полу, на сцене, не слушая аплодисментов звуки, и крики возмущенные толпы. Так, на парижской сцене, под сдавленные крики зрителей французских изумленных, к нему пришла навеянная музыкой прекрасная идея: создать оружие немыслимой убойной силы. Так в обозримом мысленном просторе, в пространстве жизни зарождалось горе.

6.

Мусареп, опустив низко голову и подняв воротник кителя, незамеченным миновал широкий двор, благо, на скамейке, перед подъездом, никого не было, кряхтя поднялся на четвертый этаж и осторожно подошел к двери своей квартиры. Прислушался. Что ожидал услышать он? Скорее, это была всего лишь неосознанная осторожность загнанного зверя. Мусареп привычно вставил ключ, повернул его. Вошел в прихожую. Сердце вздрогнуло, екнуло, и тревожно застучало. Он сразу заметил, что в прихожей непривычно чисто. Кто-то был в квартире во время его отсутствия. Мусареп захлопнул входную дверь и в бессильном ужасе перед наступающей трагедией сполз по стенке на пол. На полу, под ним, сразу же образовалась зловонная лужа.

- Ку-ку! – раздался из комнаты нежный, призывный голосок. В дверях возникла дивной красоты девушка. Пышные волнистые волосы спадали на плечи. Голубой свет, падающий из комнаты, делал эту картину нереальной и зыбкой. Она опустилась на колени рядом с Мусарепом и, обвив его шею нежным грациозным движеньем балерины, осыпала его лицо пылкими поцелуями.
- Я тебя целый день жду, жду, а тебя все нет и нет…
- А там… - Мусареп бессмысленно показывал рукой в сторону комнаты.
- Я убирала целый день. Ты зарос по уши в грязи! Свинюшка!- защебетала девушка, расстегивая пуговицы кителя Мусарепа. - Фу какой вонючий! Я ванну наберу! Я сейчас тебя отмою! Откуда на тебе милицейский китель? Ты что – теперь милиционер? Вставай, свинюшка моя! Что это у тебя? Болячка какая-то на губе?

- Я ночевал в вытрезвителе…
Мусареп прошел в комнату, тревожно оглядываясь по сторонам, не узнавая своей квартиры.
- А в спальне? В спальне убирала ты? – сглотнув вхолостую несколько раз, вымолвил он.
- Ой! Ну ты хочешь, чтобы я за один день тебе все успела!
- Нет, нет… - улыбнувшись, воскликнул Мусареп. – Вовсе нет!
Лицо его с каждой секундой становилось все светлее и светлее, пока не стало излучать слабое свечение. Он вдруг схватил девушку и радостно закружил по комнате.
- Не надо ничего убирать! Не надо! – кричал он возбужденно.
Девушка болтала ногами и восторженно визжала. Мусареп, еще не вполне протрезвевший с ночи, вдруг потерял равновесие, и, со всего удальского размаху, рухнул на пол, подмяв под себя хрупкое воздушное создание.
- Я – свинюшка? – спрашивал он, противно похрюкивая, сквозь собственный истеричный хохот.

- Ты свинюшка! – заходясь в смехе, отвечала девушка.
- Я грязная, вонючая свинюшка? – повизгивал Мусареп.
- Свинюшка, свинюшка – радостно вторила девушка, задыхаясь от вони и счастья.
А через десять минут, сидя в теплой ванне, Мусареп обнимал прижавшуюся к нему хрупкую фигурку танцовщицы, закрыв глаза, наслаждался зыбкими минутами сладкого покоя, опасаясь, что они вот-вот закончатся и он увидит за ними жуткую бездонную пасть невезения.

- Ты почему не в Брюсселе? – спросил он, возвратясь мыслями в реальность.
- Тебя захотела увидеть. – сладко промурлыкала девушка, рисуя пальчиком замысловатый рисунок национального орнамента на его груди.
- Но ведь это дорого… - промямлил Мусареп, потрясенный самоотверженностью девушки, безрассудством юного влюбленного сердца.
- Ты мне дороже всего! – прошептала девушка, целуя его в мокрую щуку. – Завтра, вечером у меня «Жизель». Я все рассчитала и заказала билет на шесть утра. Только послушаю, как ты поешь и уеду. Ты ведь споешь мне?
- Конечно, милая! – воскликнул пылко Мусареп. – Конечно, солнышко ты мое! Расчетливая ты моя! Я буду петь тебе всю ночь! До самого рассвета!
- Правда? – глаза девушки вспыхнули и заблестели инфернальным блеском.
Через полчаса в полумраке комнаты, освещенной зыбким дрожащим светом восковых свечей, растертый благовониями и кремами, раскрасневшийся от счастья Мусареп робко и, как бы, виновато тронул звонкие струны своего комуза.

И комуз ожил, встрепенулся, стряхнул с себя остатки беспокойного сна, и запел. Его песнь подхватил окончательно пришедший в себя комузчи, накативший к тому же за один присест два стакана рябины на коньяке. Узкие глазки его округлились, заиграли огоньками, отблесками степных костров. И отражаясь в этих огнях, сидела перед ним на ковре, скрестив ноги по-турецки, восхищенная влюбленная юная красавица, внимая волшебным звукам комуза и бесконечной, протяжной песне великого комузчи Мусарепа Секельбаева. Он пел о том, что в тридцать лет, усвоив все науки в концентрическом порядке, открыл он смысл жизни для себя. И заключался смысл его жизни в инволюции духа в материю путем мирового и индивидуального творчества через эманацию к единству.

От простоты открытья своего он стал как будто сразу выше и сильней. Он понял, что все взлеты и паденья необходимы были для прозренья. И этот поиск истины его привел к решению простому замысла его, рожденного однажды на парижской сцене. Он должен был создать модель оружия убийства, чтоб доказать себе расчетов правильность своих. Не раз он предлагал свои расчеты друзьям своим, с которыми когда-то обучался наукам точным в институте. Но те, внимательно его послушав, с умным видом качали строго головой и начинали долгий разговор о трудностях ткущего момента, о плане, спущенном из Центра. Они хвалили чертежи, причмокивая толстыми губами и, снисходительно похлопав по плечу, просили спеть чего-то для души, забыв о цели Мусарепова прихода. В отчаянии задумал Мусареп вновь удивить своих коллег, добившихся почета, уваженья, званий, безвылазным сиденьем в кабинетах. Устроился простым он инженером в конструкторское бюро Россвооружения, чтобы деталей для проекта своего надыбать.

Он предлагал своим коллегам хотя бы интереса ради, взглянуть на разработки пушки лазерной своей. Но интересным им проект не показался. В то время разработкой «Смерча» увлечены все были. Системой новой, эффективной залпового огня. Тогда, махнув на все рукой, наш Мусареп, уже привычно стал работать в одиночку над действующей моделью своего оружия. Мечта не сбудется сама собою. За ней устроил Мусареп погоню. В миндальных рощах опадали листья. Видения водили хороводы вокруг гигантской сейбы. Казалось, где-то рядом уж давно идут бои. Увядшие цветы любви пропахли порохом столетья. Букет камелий амазонских судьбе своей подносит Мусареп. Наладил связи и и завел знакомства нужные. Детали для своей модели у военных он скупал, имуществом торгующих из-под полы. До денег жадный прапорщик Выхунько, из городского гарнизона ему оружье постоянно поставлял: гранатометы, автоматы, Дегтярева пулемет, пластид, тротил и гиксоген, детали от орудий, самолетов, танков.

Пока однажды не попался с потрохами молодчикам из ФСБ. В тот раз комузчи несказанно повезло. Сухим он вышел из воды, на миг с усмешкой вспомнив о КБ Сухого. Судьба и Провиденье берегли его. Он был необходим Истории для важной миссии своей. Он должен был переворот в науке совершить. В своем лесу, ночами он трудился, чтоб долг Творцу отдать свой без остатка. На базе гранатомета РГ 25 он создал небольшую лазерную пушку. На расстоянии полукилометра мог Мусареп пробить лучом кусок железа в пенис толщиной. Бывало ночью на своей летающей платформе над тайгою взмыв, он открывал огонь через прицел оптический по цели, и как мальчишка радовался попаданью в кабана иль лося. Тогда ему пришла на ум идея соединить в единый комплекс весь свой арсенал. Ему для этого устроиться пришлось в один аэрокосмический центр, что под Москвой, в Томилино был расположен. Знакомых однокашников своих всех на уши поднял наш Мусареп, чтобы устроиться туда.

Там это время коллективно создавался космический скафандр, давление пониженное создающий на кровеносную систему космонавта. Там были уже созданы скафандры, способные при помощи амортизаторов специальных скелетную мускулатуру нагружать. Быть может, лишь сейчас, читая эти строки, поймут ученые, куда девались блоки жизнеобеспечения скафандра «Кречет», пропавшие из местного музея. Наш Мусареп поставлен был на разработку различных видов космических ассенизационных устройств (АСУ). В «Звезде» отдел АСУ был самым важным.

Проблема дефекации у космонавтов осталась нерешенной до сих пор. Однажды сбой в системе туалета причиной чуть аварии не стал, когда микроскопическая капелька мочи попала в бортовой компьютер. Все потому что Мусареп тогда деталь одну в АСУ не доложил, не довертел какой-то болтик, ему в работе над своей системой столь необходимый. Но кто мог знать тогда, что из-за капельки мочи случиться может катастрофа? Наш Мусареп усовершенствовал свой шлем. В него вмонтировал он пушку-микрофон и сканер телефонной связи. Он для удобства прибор ночного виденья соединил с оптическим прицелом. Там в аэрокосмической лаборатории наш Мусареп нашел детали для орушия сверхмощного. Их снял с трехствольного он пистолета ТП-82, для космонавтов предназначенного, приземлившихся в тайге. Однажды, возвратясь в свою избушку, он с удивленьем обнаружил, что ничего прибавить больше он не может к своему изобретенью. Тайком он наслаждался могуществом своим, пускай, пока что тайным! Нет! Слава не нужна была ему. Ему осознавать достаточно лишь было величие сознанья своего. Так он без мудрых философских книг простую жизни истину постиг.


7.
- Я рожу тебе прекрасного малыша! – сказала он одеваясь.
- Мы назовем его Токтогул! – согласился Мусареп, любуясь ее стройной фигуркой.
- Я чувствую, что сегодня ночью зачала его. – девушка любовно погладила себя по животику, словно это уже был ее малыш.
- А фамилия у него будет Салтыганов! – добавил мечтательно Мусареп. – В честь великого комузчи!
- Не провожай меня! – сказала она нежно, поцеловала Мусарепа в губы и, взмахнув приветливо рукой, как мимолетное виденье, исчезла за дверью. Мусареп, прижавшись ухом к двери, словно прекрасную музыку несколько мгновений слушал затихающий неровный стук ее каблучков по лестнице и, как только услышал завершающийся аккорд закрывшейся парадной двери, опрометью бросился в спальню. По дороге он споткнулся и, нелепо взмахнув руками, словно раненная диковиная птица, растянулся на полу и замер. Всю ночь он пел, отвлечь пытаясь танцовщицу от проникновенья в будуар, где гостья бездыханная лежит. Облизывая пересохшие губы, дрожа от волнения и ужаса, он подошел к кровати, рванул одеяло на себя и, открыв от удивления рот, обессилено опустился на пол. Ноги не держали его. Открытым ртом он ловил воздух, руки воспроизводили в пространстве какие-то бессмысленные движения. Он пытался постичь реальность, но у него не хватало аргументов. Кровать была пуста!

(продолжение следует)