Это не развитие недавнего «Трактата о восьми счастьях», хотя в тогдашнем постскриптуме я и сослался на ныне развиваемую тему. Нынешнее рассуждение представляет собой очередное скучное упражнение в аналитической этике…

…а затем, что про выступление Путина, про комментарии к выступлению Путина и про комментарии по поводу комментариев к выступлению Путина и так пишут все, кому не лень. А мне лень. Я трактаты пишу.

…так вот. Обдумывая порядок описания воображаемого общества, построенного на некоем этическом императиве, и обнаружил совершенную недостаточность своего словаря. Нет, сами слова есть, но вот надежды составить из них такие тезисы, которые читателем будут поняты сколько-нибудь однозначно, нет.

Что тут делать? Лезть в латинские и греческие словари, да не ради шутки? Чересчур фундаментально, рылом не вышел. Смириться и надеяться, что поймут правильно? Тогда и саму работу не стоило начинать. Самому придумывать сочетания русских корнесловий? Идея, недостойная граммар-наци вроде меня.

Остаётся учинить список собственных толкований всем известных слов. Я те толкования использую и по жизни, но вот читателю, зачем-то заглянувшему под кат, может, и сгодится. Чтобы не превращать словарь в скрижали, я приведу рассуждения, в которых соответствующие толкования проявили себя.

Рассуждения эти обязаны собой попытке анализа этических императивов, приведённых в работе «Поведение», с точки зрения отношения между различными модальностями суждений субъекта об окружающем мире. Суждение далее я рассматриваю как указание на некоторое состояние, именование его.

Полагаю, читатель помнит, что императивы те были выведены и проанализированы Константином А. Крыловым в понятиях «должен» или «может», и только в пояснениях и примерах было «хорошо» или «плохо»: то есть деонтическая и онтологическая модальности здесь стались очевидно важнее аксиологической. Будь наоборот, как раз и получились бы заповеди вместо анализа.

Итак, ниже я попробую охарактеризовать отношения между различными модальностями (онтологической и деонтической) и их операторами в суждениях субъекта об окружающем мире как отношения ограничения, то есть как оформление.

Я считаю такой подход разумным, ибо субъект, в данном случае субъект этических суждений, существуя в материальном мире, ограничен в своих возможностях: он не может оценивать всё, он не может оценивать одновременно. Эти ограничения я и объясняю как ограничение одних модальностей и их операторов другими. Порядок этих ограничений, полагаю, читатель найдёт очевидным, как и я.

Итак.

Для субъекта все возможные состояния окружающего мира создаёт воображение субъекта как сумма его способностей воспринимать окружающий мир, анализировать и рекомбинировать воспринятое. Для меня, материалиста, «это биология», у идеалистов, как правило, другие объяснения.

Того, чего я не способен вообразить (никогда, пока или уже), для меня не существует (сейчас). Я вовсе не обязательно останусь безучастен, если вдруг окажусь в невообразимом состоянии, я просто его не пойму, приму за другое, вообразимое. Может быть, только сначала, может быть, вообще («что это было?!» – «море, сынок» – «где?»).

Онтологически возможные состояния выделяются из всех вообразимых через возможность субъекта их достичь или оказаться в них со своего ведома. Все эти состояния вместе я называю действительностью.

Состояние, принадлежащее ко всем возможным состояниям, но не принадлежащее к онтологически возможным, называется вымысел.

Из онтологически возможных состояний выделяются онтологически необходимые состояния, которые субъект воображает, как запросы к себе или окружающему миру, или потребности (не обязательно свои, это важно). «Мне нужно принимать лекарства», «электричка должна прийти через три минуты».

Это не желания, это именно что запросы во вполне себе машинном смысле: бюрократическом или компьютерном. Прозвон, ощупь, пинг.

Состояние, принадлежащее к онтологически возможным, но не являющееся онтологически необходимым («может статься, ну и ладно»), называется пустяки, дело житейское неважное.

Уже в онтологически необходимых состояниях можно выделить деонтически возможные состояния, то есть состояния, разрешённые субъекту самим субъектом или разрешённые ему извне.

Любое такое состояние может быть понято, как состояние, в котором всякая потребность, возникни она у субъекта (онтологическая необходимость), может быть им беспрепятственно удовлетворена (деонтическая возможность).

Это не покой и не отдых, так как те подразумевают отсутствие в данный момент у субъекта потребностей вообще. Я полагаю, что такое лучше всего назвать удобством или комфортом, так как «удобными» и «комфортабельными» могут быть и место работы, и сам процесс определения и удовлетворения потребностей.

Онтологически необходимое состояние, не принадлежащее к деонтически возможным, называется нуждой. «Мне это надо, но мне этого не разрешено».

Наконец, в деонтически возможных состояниях можно выделить состояния, деонтически необходимые, то есть такие, которые обязательны для достижения. Каждое такое состояние по отдельности можно назвать делом или волей («последняя воля покойного»). «Волей», однако, можно назвать и все подобные состояния субъекта, ибо даже для выполнения им некоторого дела как чужого приказа требуется собственная воля.

Деонтически возможные состояния, не принадлежащие к деонтически необходимым, называются добром или достатком.

И на вершине здесь воля со свитой синонимов: «разум», «я», «сознание», «субъект», «душа» и проч., в зависимости от мировоззрения комментатора. Или «это биология», чтобы не соблазняться дальнейшим дроблением.

Итого, разложение по модальностям состояний окружающего мира, на которые указывают суждения субъекта:

- окружающий мир состоит из вообразимого и невообразимого;
- вообразимое состоит из вымысла и действительности;
- действительность состоит из пустяка и потребности;
- потребность состоит из нужды и удобства;
- удобство состоит из достатка и воли.

Волю как пик перечисления я рассматриваю чем-то неделимым, и не разлагаю её на «дело» и что-то ещё. Дальнейшее упорядочивание словаря мне не надобно.

Я не знаю, кого я переписываю. «Своим умом дошёл». Тогда уж добавлю, благо стесняться некого, замечания о границах не межмодальных, а внутренних, то есть тех, которые получаются в каждом разбиении.

Во-первых, это граница внутри окружающего мира между вообразимым и невообразимым. Рассматривать не готов, спросите идеалистов, они всё знают или успешно притворяются.

Во-вторых, граница внутри вообразимого между вымыслом и действительностью. За неё отвечает опыт как текущий эффект одновременной работы восприятия и памяти, их функция.

Тут интересно то, что практическое применение опыта ограничено воспроизводимостью тех или иных объектов с его помощью.

Нельзя воспроизвести то, что не может существовать. Очень часто нельзя воспроизвести того, чего ещё нет (создать), потому утопию резонно относят к вымыслу. Однако столь же часто нельзя воспроизвести того, чего уже нет, и оно тоже становится вымыслом. Не в смысле «ложью», а в смысле «не-действительностью». Я бы сказал, что такое важно понимать участникам диспутов о делах давно минувших дней, но они меня не послушают.

В-третьих, граница внутри действительности между пустяком и потребностью. Здесь тоже есть, что сказать. Эта граница, назову её потреблением, выглядит обманчиво чёткой; так, что возникает надежда её измерить и актуализировать, причём как нечто универсальное и неизменное. Мол, вот это людям действительно нужно, а без вон того люди перетопчутся.

Увы, такое достижимо только через избирательность, только через адаптацию, только через подстройку. Каждому своё, возможно быстрее и точнее. Либо стихийно («рынок»), либо вручную. А будут те руки разгружать вагон с пайками или тюкать по клавиатуре – «второй сложный».

Особо подчеркну, что, в силу размытости этой границы, о ней очень легко врать (политические программы, реклама).

В-четвёртых, граница между удобством и нуждой. Ею заведует право, которое, собственно, и состоялось как набор инструкций по управлению доступом к удовлетворению потребностей.

В исчислимость права люди вкладывают издавна, постоянно и много. Право есть одна из опор человеческой цивилизации, поэтому здесь соответствующая граница на деле прочнее, чем граница между пустяком и потребностью.

Именно потому право маскируют, прячут через его бессмысленное усложнение, отпугивают от него обывателя, и, кроме того, право намеренно дезавуируют через публичное пренебрежение им на словах и, показательно, на деле. Повторю: показательно, ради создания впечатления массовости, иллюзии всеобщего пренебрежения правом.

Той же цели служат вымышленные «истории успеха», сводящиеся к тому, что границу между нуждой и удобством между перепрыгнуть одним махом, без оглядки на то же право. На всякий случай: я не отрицаю ни успеха, ни того, что к нему не зазорно стремиться, я говорю про… «утечку вымысла», назову это так.

В-пятых, за границу между достатком и волей отвечает этика.

Мои очень скромные и невыносимо продолжительные размышления на тему аналитической этики имеют своей целью (помимо развлечения моего и раздражения окружающих) ту самую исчислимость границы между достатком и волей.

Зачем это надо? Видите ли, цепочка «этика-право-потребление-опыт» представляет собой зависимость, причём двунаправленную и циклическую.

Опыта нам Вселенная предоставит в избытке: бабочек подраздавим, как великий Брэдбери завещал. Потребление и право суть вещи достаточно инерционные, поэтому ошибки в них можно вовремя исправить. А вот этика, точнее, этические ошибки в масштабах общества – опасность насущная, при этом плохо предсказуемая, но несущая последствия, схожие по масштабу с аварией в вирусной лаборатории (опыт) или очередным единственно верным учением (потребление и/или право).

Этические ошибки надо определять и предупреждать, причём без скрижалей, иначе получится лекарство, которое хуже болезни.

Для того и стараюсь... а что это Вы так смотрите на дилетанта и провинциала? У каждого своё хобби. С манией величия у меня всё в порядке, держу её в подвале.

Да, и чтобы уж было. В рассмотренной выше композиции некое счастье (из «Трактата о восьми счастьях») может быть понято как пробой… короткое замыкание, туннельный эффект… между разными слоями перечисленных состояний.

Сразу видны два случая: сочетание удобства и действительности, «свобода от» и «свобода для»; сочетание воли и потребности, «наличие цели», то есть «правота» и «долг». Остальные, с отрицаниями, я разбирать не буду за недостатком времени и места.

Не знаю, уважаемый читатель, как Вам, но мне после этих записок, с выделениями жирным шрифтом, будет проще продолжать мои выкладки. И опровергать указания на ошибки в них.

Покамест спасибо за внимание.