Легенды приписывают И.В. Сталину слова «без теории нам смерть», то ли произнесённые, то ли повторяемые в последний период его жизни. Обычно их (и легенды, и сами слова) комментируют в том смысле, что требовались поправки в экономические обоснования социалистических практик: оно и понятно, сами коммунисты декларировали примат экономики над политикой.

Однако имеет право на жизнь и другое предположение. Те же коммунисты подчёркнуто отрицали стихийный характер доминирования экономики над политикой в том обществе, которые сами строили. Они считали, что в социалистическом обществе поведение человека в зависимости от его участия в производстве и потреблении общественного продукта предсказать и задать много легче и проще, нежели в обществах предыдущих «исторических формаций».

Следовательно, запрос на теорию мог быть и запросом на формулирование законов, описывающих такую зависимость при социализме, а равно и методов её, зависимости, учёта, контроля и обеспечения.

Дальнейшее рассуждение оказалось много длиннее, нежели я сам рассчитывал, а в лаконичности выступлений в Живом журнале меня вроде бы ещё не упрекали. Ну не спартанец, что с меня взять. И тем не менее, я попытался здесь определить предметы и задачи несостоявшейся «теории, без которой нам смерть» (ТБКНС): не её саму, не используемые в ней методики, а то, о чём она могла бы быть.

К теме.

Первое. Эксплуатация человека человеком есть извлечение пользы первым из второго без оглядки на мнение этого второго. Это одностороннее (асимметричное) действие, несправедливое в принципе.

Если стремление к такому действию («я хочу/вынужден использовать» и «я хочу/вынужден согласиться на своё использование») сопряжено с уклонением от двусторонних (симметричных) действий («мы не свои друг другу»), то получается та самая эксплуатация, которую видели и стремились извести коммунисты (доминирование ценности «пользы»).

Мол, есть класс тех, кто использует других людей, «эксплуататоры», и класс тех, кого эксплуататоры используют, «эксплуатируемые», при этом они чужды друг другу, как элои и морлоки. Такое состояние в принципе несправедливо, и несправедливость создаёт достаточное основание для наивозможного уменьшения этого состояния в человеческом обществе, а лучше его полного уничтожения.

Этого состояния при капитализме достигают благодаря сделке, заключаемой при заведомо неравном положении сторон: «продажа рабочей силы собственнику средств производства». Надо понимать, что никакая торговая сделка не может быть справедливой сама по себе: это не двустороннее действие, а два односторонних. Какая-то, чаще всего показная адекватность у любой торговой сделки присутствует только из-за совершения её в обществе («люди смотрят»).

В капиталистическом обществе это состояние доминирует над всеми остальными; деятельность по общественному управлению («государство») и общественному развлечению («культура») представляют собой не более, чем средства использования эксплуатируемых эксплуататорами.

Второе. Идеалом коммунисты объявили обратное положение дел, то есть общество, в котором присутствуют только двусторонние (симметричные) действия между людьми: «мы свои друг другу и должны друг друга учитывать» плюс «я не хочу использовать окружающих и могу без этого обойтись». Это и есть коммунизм, доминирование ценности «справедливости».

Осуществить переход от капитализма к коммунизму – в вышеприведённых понятиях – можно двумя путями.

Первый: отвержение односторонних действий, когда общество будет основано на уклонении от любых совместных действий, – что односторонних, что двусторонних, доминирование в обществе ценности «культуры» – а потом, «на пустом месте», наращивание двусторонних действий, набор свойства. Анархо-коммунизм, свободные общины, вот это вот всё, постепенное установление равноправных связей между ними, образование нового общества на этой основе.

Путь изначально требует совершенно непредставимого культурно-политического уровня общества, то есть пресловутой «сознательности», и он предельно уязвим перед внешним силовым воздействием, интервенцией. Упование на то, что любого врага можно разложить и обратить в соратника, выглядит красиво до тех пор, пока не начинаешь прикидывать, что ещё не разложенный враг, предельно превосходящий в выучке и вооружении, успеет с тобой сделать.

Второй: всемерное приятие двусторонних действий, сопряжение возможно большего количества экземпляров односторонних действий в обществе с двусторонними действиями. Объявление нужным, должным и неизбежным стремления к обоим видам отношений в каждом общественном взаимодействии (ценность «превосходства»), а затем постепенное избавление от односторонних действий в этих отношениях с оставлением в них только двусторонних.

Добро пожаловать в Советскую Россию.

Очевидно, что минимальные требования защиты строящегося коммунистического общества от внешней интервенции требуют не просто временного доминирования ценности «превосходства» в общественных отношениях, а её временного доминирования в условиях сложного общества, сложного производства, нужного как минимум для создания и поддержки необходимой вооружённой силы.

Задача такого доминирования решена за тысячелетия до Великой Октябрьской, решений найдено множество по самым разным поводам в самых разных условиях, однако общее название этих решений – «государство».

Третье. А теперь держитесь за стулья. Из сказанного следует, что предельно возможное огосударствление советского общества – это неизбежное обстоятельство единственно сколько-нибудь реально выглядящего способа построения коммунизма.

Вы пытаетесь обуздать рыночные отношения через присмотр особых людей за большей их частью? Вы таким образом либо создаёте государство, либо распространяете и укрепляете уже существующее, либо вступаете в прямое противоборство с существующей государственной властью за её место.

Неизбежным, обязательным, не зависимым от революционных пожеланий эффектом такого огосударствления стало государственное строительство как единственная форма социалистического строительства на всякой территории, доступной большевикам.

Оно шло и при Ленине, сильнейшим образом удивляя великого князя Александра Романова, и шло оно вовсе не потому, что Ленина обуяла идея возрождения Российской империи, или его тешили планы каких-то захватов и аннексий.

Отношение самого Ленина к русскому государственному аппарату известно, он был готов пойти на отказ от хозяйственных связей с социализируемыми окраинами, лишь бы там не обижались на русского держиморду Орджоникидзе. Ленин хотел восстаний в многолюдных колониях планеты, – Индия, Китай – воодушевлённых российским примером, и опасался, как бы эти потенциальные восстания не расхолодить (реалистичность ленинских упований – «второй сложный»).

Однако у красных государство получалось само по себе, как бы они его ни честили, и что бы там Ленин со Сталиным ни замышляли.

Страшное скажу: пресловутое «государственничество» Сталина – это не причина героической эпохи Советского Союза, а её следствие. Следствие вполне объяснимое: вменяемый политик не может отказаться от использования в своих целях мощнейшей движущей силы, де-факто существующей в современном ему обществе. А политик добросовестный… понимаю, абсурд нынче, но «раньше был романьтизьм… закуска»… он, бедолага, ещё и пытается соответствовать этой силе.

Тривиальным здесь выглядит и яростно критикуемый на протяжении всего советского времени, но всё равно постоянно воспроизводящийся «бюрократизм» со всеми его производными вроде «волокиты». Это тоже неизбежный эффект разрастания и усложнения государственного аппарата.

Четвёртое. Изложенное выше предполагает, что следующим ходом (очень условный термин) в построении коммунизма должно было стать «отмирание» пролетарского государства, понимаемое Сталиным как противоположность «слому» буржуазно-капиталистического государственного аппарата пролетарской революцией.

Это «отмирание» в свете изложенного очень легко понять: то самое постепенное избытие односторонней составляющей в общественных отношениях, её зачистка.

Я считаю, что одной из сторон «теории, без которой нам смерть» как раз и должны были стать понимание и кодификация этого «отмирания», обоснование минимизации присутствия государства в социалистическом обществе до уровня, обусловленного текущими положениями внешних и внутренних дел, и при этом без потери справедливости в общественной жизни.

Понятно, что форма изложения тут могла быть самой разной, желательно льстящей читателю, и, скорее всего, речь шла бы о «развитии социалистического общества».

Пятое. Само это «развитие социалистического общества», то есть рождение коммунизма не в смысле бесплатного потребления, а в смысле общественных устоев и приличий, красные представляли себе следующим образом.

Вот пролетариат, часть рабочего класса, эксплуатируемая сильнее всего: единственным способом прожить у пролетария остаётся продажа его рабочей силы.

Со временем до отдельно взятого пролетария начинает доходить, что он по жизни не горбатый, а его нагнули, и кругом полно таких же. Пролетариат перестаёт быть вещью в себе и подаётся в феномены: проще говоря, появляется и растёт «классовое сознание».

Первым продолжительным эффектом этого роста становятся профсоюзы. «Сознательность», однако, не отпускает. Пролетарий всё больше узнаёт о том, «как дела делаются», а хочет узнать ещё больше, и вот оказывается востребованной «партия – передовой отряд пролетариата». Это очень ёмкая и не слишком вольная метафора, чем кажется на первый взгляд: предположу, что она обязана своим появлением наполеоновским войнам (атаки колоннами).

Партия существует с того, что объясняет пролетариату, кто виноват и что делать, причём объясняет правильно. Её прогнозы сбываются, её подсказки работают, и это вызывает интерес к её идеям, оформленным в «единственно верное учение».

Так Партия начинает распространяться в пролетариате, вытесняя конкурентов и набирая силу, необходимую для приведения своего «единственно верного» в действие. Чтобы прогнозы стали самосбывающимися.

Затем, после разбирательства с эксплуататорами, Партия работает передовым отрядом уже не просто пролетариата, а пролетариата как суверена государства пролетарской диктатуры. Этот суверен по определению не стеснён законами, кроме тех, которые создал и покуда не отменил сам. И ввод, и отмена законов происходят в основном через Партию, органически соединённую с пролетариатом и доминирующую в различных государственных органах, выборных и не очень. Сейчас такое называют «умным интерфейсом».

Отношения пролетариата с союзным классом, мелкобуржуазным крестьянством, копируют отношения Партии с пролетариатом с поправкой на масштаб. Пролетариат показывает крестьянству, «как надо», и тем заманивает союзника (не такого же суверена, а ведомый класс!) в новую счастливую жизнь демонстрацией того, что его пролетарские рецепты работают: «железный конь идёт на смену крестьянской лошадке».

Воодушевлённые крестьянские предприятия из единоличных эволюционируют в кооперативные сперва по сбыту и закупкам, потом по производству, а там и в «нормальные» индустриально организованные. Другая сторона того же процесса: городское окультуривание крестьян, отправляющихся с полей на заводы.

Так пролетариат переваривает крестьянство (и другие группы населения) подобно тому, как Партия распространялась в пролетариат. Да и само распространение Партии не прекращается, «сознательность» в обществе растёт.

Конечным результатом здесь станет совпадение личного состава Партии с группой, в которой существует общество. Народ и Партия тождественны, а не просто едины. Коммуна как основная мода общежития и так далее. Всё, коммунизм настал, стройте звездолёты.

Почему я уверен в том, что красные так себе это и представляли? Сталина читаю, примерно с 1926 по 1931, где он ещё пытается объясниться с оппозицией на предмет, «как надо, и почему так надо». Там именно что такие разъяснения произошедшего, происходящего и желательного; вполне себе системные, последовательные и упорядоченные. Я всего лишь взял на себя труд свести их воедино, неимоверно сжав.

Шестое. Да, «гладко было на бумаге». Оставлю в стороне практические препятствия, с которыми столкнулось советское общество на пути постепенной и тотальной коммунизации: внешние угрозы; низкий уровень образования что управляющих, что управляемых; инерционность самого человеческого материала; грубо и безоглядно практикуемая, при том весьма спорная интернационалистская доктрина и проч.. Всё-таки я веду речь о так и не случившейся теории, должной послужить устранению препятствий теоретических, которые ещё не икнулись по полной.

Другими словами, такая теория должна была дать решение некой проблемы коммунизации общества, причём такой проблемы, которая была понятна ещё в те давние времена (начало пятидесятых годов двадцатого века). То есть это была какая-то несообразность в самом «единственно верном»: эта несообразность не должна была зависеть от конкретного общества, в котором идёт коммунизация, и несообразность должна была стать заметной лишь при продолжительной коммунизации (десятки лет).

Я могу предположить лишь одну такую проблему, которая может претендовать на статус всеобъемлющей. Назову её проблемой убывающей предельной сознательности по аналогии с убывающей предельной полезностью.

Седьмое. Поясню. Если пролетарий на демонстрации схватит дубинкой от полицейского наймита буржуазии, то его, пролетария, классовое сознание, его валентность «единственно верному учению» резко пойдёт вверх.

А как поднять ту же сознательность в уже состоявшемся социалистическом обществе, без наймитов? Поднимать-то её надо в любом случае для перехода на высшую ступень коммунизма.

Читать проникновенные книжки о тяжёлых старых временах? Смотреть репортажи о трудной участи безработных за океаном? Ужасаться неустройствам в развивающихся странах? Извините, тут всё и близко не сравнится по доходчивости с дубинкой по лбу от классового врага, безразлично искусства писателей и корреспондентов.

Повышение сознательности у населения по мере обустройства социалистического общества обходится всё дороже и дороже; более того, привлекательными становятся практики, основанные на пренебрежении этой сознательностью («пусть лохи напрягаются»).

Подчёркнуто всеобщая организация потребления общественных благ при социализме лишь усиливает этот эффект: потребляемые блага видятся чем-то неисчерпаемым, неким обязательным свойством окружающей среды («у всех есть»). Не возникает и мысли о том, что этих благ можно лишиться в результате каких-то ошибок или злоупотреблений.

Особенно «радует» такая уверенность в решениях всё более высокого начальства.

Что здесь можно сделать в рамках уже обозначенной идеи постепенной коммунизации общества? Добиваться повышения сознательности через принуждение, то есть постоянной угрозой получить дубинкой по лбу уже от собственного класса? Это будет не сознательность, а нечто, прямо ей противоположное: безрассудный страх. Кроме того, этот подход несовместим с требуемым «отмиранием» государства.

Остаётся действовать через поощрение, то есть через соотнесение уровня (качества) благ, потребляемых в условиях социалистического общества, с той самой сознательностью. Подчеркну: не количества того или иного блага, а его качества.

Именно здесь и оказывается ещё раз востребованной та несостоявшаяся теория.

Другой её стороной, дополняющей ту, первую, о протоколах «отмирании» пролетарского государства, становятся поиск и обоснование закономерностей дискретизации потребляемых в сообществе благ в зависимости от уровня сознательности в сообществе, от самого типа сообщества (семья, рабочий коллектив и проч.), внешних условий его существования («от южных морей до полярного края», да-да) и приоритета самих потребностей.

Восьмое. Иными словами, от минимального уровня потребления, который должен быть гарантирован любому законопослушному обывателю (обязанность работать входит в законопослушность, как в СССР и было), до уровня потребления, максимально возможного при нынешних технике, технологиях, доступных ресурсах, – нарезают по шпаргалке со стандартами и формулами пару сотен промежуточных уровней по каждой из потребностей любого сообщества, где этот обыватель присутствует (дом, работа, кружки по интересам и т. д.).

Подчеркну: не личных потребностей самого обывателя в зависимости от его текущего настроения, а потребностей некоторого сообщества с общеизвестной расстановкой по приоритетам.

Увеличение или уменьшение уровня потребления в каждом из этих сообществ по той или иной потребности происходит в зависимости от увеличения или уменьшения культурно-политического уровня («сознательности») в этом сообществе.

Эти изменения сознательности отслеживают через обобщённые показатели жизнедеятельности сообщества в соответствии с действующими требованиями к общежитию. Очень мелкий пример: количество мусора, выброшенного мимо урн в каком-то районе города.

Технически увеличение или уменьшение уровня потребляемых в сообществе благ происходит через регулирование затрат на их обеспечение. Распределение затрат в общем не связано с распределением изменений в сознательности в разных аспектах общежития и подчиняется существующим в сообществе приоритетам. Проще говоря, если некий район города сильнее всего нуждается в большем количестве автобусов для общественного транспорта, то в связи с уменьшением количества выброшенного мимо урн мусора он в первую очередь получит сколько-то этих автобусов.

Сами потребности, разумеется, уточняют через периодические обсуждения в сообществах. Напомню, что партейный люд пока всего лишь часть кворума в таковых. Регламент обсуждений – «второй сложный», но он вовсе не обязан быть унифицированным.

Да, при таком подходе к материально-техническому и культурному обеспечению общежития в масштабе страны потребуются очень значительные, но кажущиеся ненужными и обходимыми затраты на учёт, контроль и информирование. С ростом самого количества сообществ, изменением количества и состава актуальных потребностей, а тем более с повышением требований по избирательности и оперативности такие затраты будут только расти.

Конечно, можно ехидно заметить, что «неотбившиеся» затраты на неудавшиеся предприятия в «рыночной» экономике для обществ схожих масштабов тут окажутся вполне сопоставимы, но упомянутая в самом начале рассуждения стихийность «рынка» создаёт гораздо более привлекательную картину для стороннего наблюдателя. «Дураку не повезло, но я-то не дурак!»

В отсутствие средств автоматизации такого учёта и контроля задача всё равно выглядит неразрешимой (текущий личный состав Партии просто не потянет по масштабам и сложности), что в те же пятидесятые должны были понимать. С другой стороны, «нет таких крепостей»; отсутствие технического обеспечения здесь и сейчас для коммунистов редко сходило за причину не браться за какое-то дело.

То бишь где-то в светлом будущем результатом применения представленного подхода оказывается положение дел, когда люди живут «хорошо», при этом им есть, куда стремиться, чтобы жить «ещё лучше» (то самое поощрение), однако они живут и продолжат жить «по-разному».

И это «по-разному» очень трудно (в идеале невозможно) сравнивать, ибо оно следует, во-первых, из отличий самих сообществ, между которыми происходит сравнение (разный климат, разные стартовые условия, разный человеческий материал и т. д.). а во-вторых, это различие обязано собой разной важности для обывателя тех сообществ, к которым он принадлежит одновременно.

Получается, что сумму различий в уровне жизни между «хорошими» и «ещё лучшими» сообществами наблюдать можно, и стимул повышать культурно-политический уровень себе и окружающим у обывателя есть, однако конфигурации этих различий между сообществами получаются достаточно разнообразными, чтобы исключить стремление к прямому подражанию, ослабить «стадный инстинкт» и следующую из него зависть.

Так кроме собственно повышения уровня сознательности через поощрение, можно уменьшать недовольство, которое возникает при сравнительно малых отклонениях от единого, усреднённого и обобщённого обеспечения потребления. Думаю, что об этом недовольстве советскими практиками говорить не надо, об ошибках здесь с удовольствием вспоминают до сих пор и будут вспоминать ещё долго.

Приведённое рассмотрение крайне упрощено, вплоть до намеренного пренебрежения очень важным фактором нестабильности разных типов сообществ (отселение молодёжи, всякие «великие стройки» и проч.), но полагаю, что смысл передан.

Именно таким образом можно понизить барьер «убывающей предельной сознательности»; разумеется, применительно к текущему уровню технического развития и доступных к распределению ресурсов.

Девятое. Итого, сторонами «теории, без которой нам смерть» окажутся следующие задачи.

Во-первых, обоснование, разработка, стандартизация и диверсификация порядка и основанных на нём протоколов «отмирания» пролетарского государства применительно к различным внешним условиям.

Это «отмирание» должно быть достигнуто через устранение из существующих административных практик стремления к совершению односторонних действий и замены его на стремление к уклонению от таких действий.

Во-вторых, обоснование и разработка стандартов дискретного общественного потребления всех возможных, как доступных в настоящий момент, так и пока не существующих общественных благ. Опять-таки, применительно к внешним условиям существования субъектов такого потребления (различных сообществ) и особенностям обратной связи с ними.

Можно отметить, что это стороны взаимозависимы, решать эти задачи последовательно нельзя.

Излишне быстрое «отмирание» государства вызовет неприемлемый беспорядок в отладке как самих стандартов потребления, так и порядка их изменения.

Если же, напротив, оставить государство в прежних силах, переборщив с регламентацией протоколов потребления, то неизбежно скатывание в ситуацию безнаказанной экономии администрацией усилий по общедоступному обоснованию стандартов потребления, то есть замены этого обоснования на «делай, потому что я так сказал» с последующим разрастанием как ненамеренных ошибок, так и умышленных злоупотреблений.

И на этом я закончу свои рассуждения. На всякий случай предупрежу: не стоит напоминать автору о том, что монитор ещё глаже, чем бумага, а поднятый автором вопрос гротескно не соответствует нынешнему положению дел и следующим из него стремлениям, чаяниям, методам их организации в отдельно взятой голове и тем более способам их воплощения в жизнь.

Автор об этом знает. Однако выслушанные в неизвестный по счёту раз плохо рифмованные стихи в рекламном ролике могут вызвать в жизни ещё более странные сочинения, ибо «да когда ж вы все сдохнете наконец» в адрес создателей и бенефициаров получается реакцией обыденной и нелюбопытной для окружающих.

Спасибо окружающим за внимание.

ПостСкриптум. Читатель заметил, что моё представление о теме обеспечено всё той же аналитической этикой. То, что в настоящее время я мало говорю о ней в блоге, отнюдь не означает потери моего интереса к ней. Напротив. С обретением всех своих чистовых текстов по ней за несколько лет, собранных воедино в удобочитаемой форме… с таким подарком понятие «ответственности за свои слова» приобретает не только астрономические масштабы, но и новые измерения. Буду оптимистом и предскажу, что работы тут ещё на месяцы (пессимистических оценок не просите), в которые присутствие этой темы в блоге будет весьма ограничено.