Рынок как общественное явление сводится к такому общению (действительному или возможному), когда стороны этого общения не нуждаются друг в друге.

В совместном действии, к которому ведёт общение (обычно это обмен), они нуждаются, а друг в друге нет. Я общаюсь с Вами только потому, что у Вас есть нужная мне вещь, и я готов отдать за неё свою, нужную Вам вещь. А на Вас мне наплевать.

Если совсем просто, это обоюдное использование человека человеком.

Рынок в принципе аморален, и именно поэтому в нём нет добра или зла – так же, как и в искусстве. Какие-то восхваления или осуждения рынка возможны только при его столкновении с иными, в общем равносильными ему сущностями.

Эти сущности: государство, уже упомянутое искусство и та самая нужда в других людях, делающая возможным общение без совершения совместных действий. Назову её «свойством». Пример свойства? Ругань двух сборищ анонимов в чате. Или нерабочие отношения между сотрудниками одного и того же предприятия.

(откуда я это взял? Всё оттуда же. Рынок есть производная от ценности пользы, государство – от ценности власти, искусство – от ценности свободы, и свойство – от ценности справедливости)

Только государство, искусство и свойство ограничивают рынок. Ещё геноцид, но тот вообще всё ограничивает и потому отдельного рассмотрения не заслуживает.

Идея «свободного рынка» сводится к избавлению от этих ограничений, в идеале приводя всякое человеческое общение к рыночному. Подход к избавлению рынка от ограничений всегда один и тот же: поощрение и навязывание продажности. Коррупция в государстве, спонсорство или открытый найм в искусстве, прямое отрицание свойства в обществе а-ля шакал Табаки.

Пресловутая «борьба с коррупцией» представляет собой пограничные сражения государства и рынка. Дело постоянное и неизбывное, покуда государство или рынок не станут величиной, в обществе не заметной. Такие же сражения у рынка идут с искусством: найм творцов против унижения дельцов. А уж борьба рынка на уничтожение всякой нерасчётливости, простоты и бесхитростности – место общее; как и отрицание рынка через совесть, честь, взаимопомощь, товарищество.

Всё это не хорошо и не плохо, повторю, если говорить в общем, не считаясь с актуальным положением дел. Огонь может обогреть, а может убить. Одно и то же вещество может быть и ядом, и лекарством. Антирыночный фетишизм, ратующий за полное подавление рынка как общественного явления, ничем не лучше фетишизма рыночного, выступающего за тотальное доминирование рынка над всем остальным.

Под «лучше» я здесь понимаю развитие общества как увеличение разнообразия и сложности совместных действий, доступных обывателю, и как раз на это, по моему мнению, надо смотреть, поощряя или подавляя рынок в текущих условиях.

Из «не хорошо и не плохо» следует, что у рынка есть своё незаменимое «место силы» – что-то, чего добивается он, и чего не могут добиться иные перечисленные выше сущности. Это экспансия. И она нужна, ведь общество, где присутствует рынок, существует среди иных обществ; кроме того, оно существует как часть природы, а освоение природных ресурсов – тоже экспансия.

Именно здесь в принципе аморальная парадигма «я вижу в контрагенте лишь выгоду и сам не жду иного отношения» работает идеально. К сожалению, зачастую её понимают (точнее, продают и покупают) как обязательную или даже единственную причину блага всего общества, а в худшем случае – как определение границы между «настоящим» обществом и каким-то бессмысленным скопищем (аборигенов, пролетариев и проч.): мол, если не получаешь благ от рынка, то ты недочеловек. Тот самый «рыночный фетишизм» на марше.

Рискну утверждать, что общество, полностью или почти полностью лишённое рынка… хотя бы по отношению к внешнему миру, одушевлённому или неодушевлённому, но настолько сложному, что обыватель не видит особой разницы… так вот, общество, лишённое рынка, может нарваться на неприятности, связанные с тем, что сама работа по ограничению рынка даёт полезные навыки и качества.

Свойство, наработанное в условиях прямого противодействия рынку, даёт такое качество, как доверие, то есть способность доверять и возможность увеличивать или уменьшать доверие окружающих к себе. Доверие – отнюдь не обязательный спутник простоты и нерасчётливости. Близкий родственник может быть законченной сволочью, при этом делающий подлости даже не из меркантильных соображений.

Администрирование, упражняемое в условиях противодействия коррупции, – хотя бы и малоуспешного – даст кадры, которые по крайней мере не купятся на пустые обещания добра и счастья извне. Я искренне сомневаюсь, что Горбачёв брал взятки или продавал страну. Много чести. Думаю, его оприходовали так, на шару.

Наконец, рынок выполняет свою долю обязанностей по ограничению полёта творческой мысли. Не ограниченный (не только рынком) полёт всегда ведёт к тому, что распоясавшийся творец норовит навязать публике свои личные фобии и мании, причём не тратя особенных усилий на сами произведения искусства. Рынок в своём отношении к искусству поощряет и усиливает красоту, понятную людям (покупателям), а равно подавляет особость творца до уровня, приемлемого обществом.

Замечу, что нынешние завихи с очень дорогой куплей-продажей… своеобразных… произведений искусства суть эффект свойства, а не рынка, демонстрация принадлежности к некоторой группе или заявка на вступление в неё. А саму картину можно повесить хоть вверх ногами, всё равно никто ничего не разберёт.

Пожалуй, хватит о рынке. Схожие рассуждения можно изложить и о других сущностях, упомянутых выше: государстве, искусстве, свойстве. Каждая из них ограничивает все остальные и сама ограничена ими, у каждой есть своё «место силы», отсутствие каждой ведёт к ослаблению общества.

Именно такие рассуждения я держал бы в уме, создавая ужасные образы врагов, предлагая радикальные меры по улучшению жизни или живописуя светлые будущие. Может, ещё и займусь, когда дипломы отпустят.

Пока же спасибо за внимание.