Я уже высказывал своё отношение к «традиционным ценностям», которое далеко от оптимистического, если сами «традиционные ценности» воспринимать иначе, нежели фигуру речи при окучивании охлоса.

Ниже я попробую его, отношение, обосновать с точки зрения тех доктрин, которых придерживаюсь.

Способ? Как обычно, поиграю в слова. Слово штука такая – любым набором звуков, телодвижений и гримас можно обозначить что угодно. Можно постольку, поскольку адресат высказывания согласен с обозначением.

Согласию (в моём, запредельно терпимом случае) не обязательно быть полным и всеобъемлющим. Главное, чтобы до читателя дошло, что именно автор имеет в виду.

Дальнейшее рассуждение обязано своим появлением моим попыткам анализа такого понятия, как «общественная» (или «социальная») «норма» с позиций того учения об этике, которое я тут невыносимо агрессивно исповедую. Придирок к словам может быть множество, Шрёдингер с ними. Главное, чтобы до читателя дошло.

Модальность (сиречь «наклонение» у Брокгауза и Ефрона) всякого сознательного действия у человека может быть сведена к «хочу», «могу» или «должен». При анализе общественной деятельности человека, как частного случая его групповой деятельности, я считаю возможным исходить из презумпции ограничения модальности «хочу» модальностями «могу» и «должен».

Проще говоря, формирование поведения человека в обществе я вижу, как совокупность актов ограничения его желаний через возможности и обязанности. При этом желания выступают движущей силой, наполнением формы действия, полученной через эти ограничения. Желания суть газ в аэростате – при том, что аэростат может статься самой вычурной формы, образованной обязанностями и возможностями.

Если принять, что желать можно и изменения своего окружения, и его сохранения, то получается определить четыре типа элементарных актов формирования поведения человека в обществе.

Во-первых, «я могу делать». Во-вторых, «я должен делать». В-третьих, «я могу не делать». В-четвёртых, «я должен не делать».

Сами ограничения в некоторых условиях представляют собой последовательность элементарных актов разных типов, заданных желаниями человека в отношении других людей, оформленных его возможностями влиять на их поведение и его обязательствами перед ними. Так всякая программа есть последовательность команд из заранее известного словаря.

Порядок типов актов, используемых в этой последовательности, продолжительность каждого акта в ней и усилия, затраченные на этот акт, обусловлены как внешними по отношению к человеку обстоятельствами (например, возможностями других ему сопротивляться), так и сознательными решениями самого человека.

Отсюда можно определить понятие «общественной нормы» как воспроизводимого множества таких ограничений, множества последовательностей этих элементарных актов разных типов. Множества программ. И сохранить это понимание для дальнейших рассуждений о таких вещах, как «народ» или «нация».

Далее о словаре.

Обобщающими понятиями для всех возможных актов каждого типа станут следующие.

«Я могу делать»: свобода. «Я должен делать»: обязанность. «Я могу не делать»: право. «Я должен не делать»: ценность.

В применении к какому-то желанию человека результаты таких обобщений будут понятиями родственными, но разными в силу того, что эти результаты могут быть признаны только самим человеком (качественный аспект, «да-нет»), а могут быть представлены окружающим (количественный аспект, «давайте их проверим, давайте их сравним»).

Желание, ограниченное через свободу, самим человеком переживается как достижение, а вовне оно представлено как успех. Это именно ограничение, отказ от изменения своего «я могу» ради соблазна делать именно то, что можешь здесь и сейчас. Иллюстрация перманентного успеха как суперпозиции достижений за счёт всего остального: Горлум до реквизиции Кольца.

Желание, ограниченное через обязанность, даёт человеку переживание долга, а извне его видно, как приказ. Долг – это приказ самому себе. «Оказанная услуга ничего не стоит» –- формула отказа от долга в пользу уже упомянутого достижения (метафора отброшенного ракетоносителя).

Желание, ограниченное через право, даёт человеку «чувство собственного достоинства», или просто достоинство для краткости. Внешнее представление достоинства видно и может быть проанализировано, как удобство, то есть отсутствие препятствий.

Наконец, желание, ограниченное через ценность, для самого человека оказывается добродетелью – всякая добродетель может быть сведена к сдержанности. Не верите мне, спросите «кафоликов недорезанных». Извне такое видимо, как запрет.

Итого.

Свобода, обязанность, право, ценность как средства ограничения желаний человека.

Достижение, долг, достоинство, добродетель (четыре «д» в начале слов – случайность) как переживания самого человека от применения этих ограничений.

Успех, приказ, удобство, запрет как эффекты этих переживаний, оказывающие влияние на общество. Тут можно спорить о точности наименований… я, например, не могу найти слова для множества приказов, «делай то». Совокупность запретов ещё можно назвать «цензурой», но с приказами швах.

А теперь вернусь к заявленной теме. Почему «традиционные ценности», с моей точки зрения, суть беда. Конечно, если воспринимать их в качестве риторической фигуры, то самое «всё хорошее», за что надо биться со всем плохим, то особенных проблем нет. Как и с любой риторикой.

Однако «традиционные ценности» в изложенном рассмотрении получаются признанием приоритета ценности в перечисленной четвёрке средств поддержки и создания общественных норм. Добродетель как главное в человеке. Генерация всё увеличивающегося числа запретов.

Нравится? Нет, это может выглядеть очень по-разному. Различная мера этого приоритета, сам порядок признания этих средств: что там следует сразу за ценностями, а что попозже? – свободы, права, обязанности?

Однако я здесь вижу фундаментальную ошибку в отношении власти к остальному обществу, вызванную, вероятно, упованием на дешевизну той самой «традиционности». Мол, все всё и так знают через века и тысячелетия, объяснять ничего не придётся, можно сэкономить, а сэкономленное употребить на… найдётся, на что.

Теперь одно возражение, один вопрос и один пример. А дальше одна благодарность за внимание.

Возражение. Приоритетом ценности в изложенном выше понимании, всякой скромности, аскетизма и прочей сдержанности с терпеливостью можно было охарактеризовать общества средневековые и общества восточные – и географически восточные, и «восточные» в смысле этических систем Константина А. Крылова.

Я полагаю, что читатель согласен: «восточные» феерически пролюбили тому самому Западу и «западу» в сколько-нибудь непосредственных столкновениях. Пролюбили и в процессе становления Запада в его современном виде, и в процессе его экспансии, кое-как сохранившись только через подчинение сопернику и окормление им. Пролюбили в тех самых столкновениях, к которым российское общество готовят крайнюю пару десятков лет.

Вряд ли мы этого хотим.

Вопрос. Какие, мать вашу, «традиционные ценности» в стране, которая столько перенесла за полтора века? Да, примерно полтора века, хотя я считаю «примерно» от «освобождения крестьян», а не от рождения В. И. Ульянова. Попытки выстроить под брендом «великой России» и прочего «национального примирения» нечто технически непрерывное и раз за разом воспроизводящееся откровенно несостоятельны. Они начинаются и заканчиваются той самой риторикой, просто набором слов, сведённым в такие попытки «разговора с людьми», которые то ли граничат с презрением к аудитории, то ли прямо на этом презрении основаны.

Пример. Вы никогда не читали внимательно и более или менее беспристрастно пресловутые советско-антисоветские споры? Я имею в виду споры «про жизнь», а не обсуждение тех или иных исторических событий. Я подозреваю, что нет. Сужу по себе. Слишком велик соблазн сразу принять ту или иную сторону.

Так вот, люди у нас, рассуждая, «когда было лучше», рассуждают в первую очередь о доступности тех или иных благ. Сравнивают сперва именно её, доступность, а уже потом, если какое-то благо оказывается бесспорно доступнее в нынешней или прошлой жизни, оппонент начинает доказывать, что никакое это не благо, его переоценивают и всё такое.

Это разговор людей, очень различных в своих мнениях по множеству вопросов, но согласных с приоритетом права. С тем, что важнее всего в общественной жизни, в общем деле – это удобство, отсутствие препятствий к достижению цели, простота и лёгкость общественной жизни. С тем, что из переживаний человеческих важнее успеха, долга и добродетели – достоинство. А в ранее помянутых этических системах – это «север», а не «восток».

Это всего лишь один пример, хотя весьма объёмный и многогранный. Однако попробуйте взглянуть через эту рамку на крупные государственные дела в РФ нынешнего тысячелетия: вспомнить их содержание, воскресить в памяти степень их одобрения российским обществом, спросить себя, как выглядело публичное разъяснение одобренных обществом государственных дел, сделанное ради этого одобрения (неважно, правдивое или нет). От «контртеррористических операций на территории Северного Кавказа» до «цифровизации». Достоинство и удобство, удобство и достоинство. Как удачное оправдание или как достигнутая цель. Ни ценности, ни свободы, ни обязанности тут и рядом не стояли.

Посмотритесь в зеркало. Вспомните собственные изыски в этих крестовых походах.

Хотите… не пример, а 49% примера, чтобы не переписывать текст с округлением до двух?

Извольте: «гiдность». Да, под этим ярлыком людям взломали мозги, но ведь именно под этим ярлыком.

Ополоумевшие украинские чиновники реализуют свою неадекватность через гипертрофию достоинства, а не чего-то ещё, и это не какой-то сиюминутный перелом, они так и кривлялись всё время с «обретения независимости».

Это было принято расценивать как нервную реакцию на присутствие заведомо превосходящей окраину бывшей метрополии, но почему эта реакция была выражена именно так?

Почему все хотелки этих неадекватов сводились к удобствам для их существования (дармовой газ и проч.), а не к достижениям (в отличие от прибалтов и дальнейшей европейской шушеры с их ачивами по сносу памятников), не к признанию каких-то исторических миссий за собой (приказ), и не к довольству своими порядками как набором ограничений и приличий (запрет)? Да, всё это присутствовало на полях (приоритет не означает исключительности), но общего тона никак не задавало.

И вот теперь обещанная благодарность за внимание.

ПостСкриптум. Это была игра в слова, напоминаю. Понимание важнее согласия. Подумайте, сделайте приятное автору.