Они сказали:
- Вспомни девочку во дворе. И что ты хотел тогда сделать. Это будет решение. Очень простое и ясное, доказательств не требующее. Вспомни.

Я не был на них в обиде за расплывчатость совета, поскольку мне и самому постоянно приводилось кормить моих собственных клиентов неясными выводами и рекомендациями, уклончивыми до крайности. Ведь четкие советы либо неисполнимы, либо ведут в пустоту.

И я послушно пытаясь вспомнить "девочку во дворе"; точнее, пытался понять, какая из виденных мною за всю мою жизнь девочек имеется в виду. Она была чем-то примечательна? Немного зная те материи, с которыми работали мои эксперты, я лишь качал головой: встреча могла быть более чем мимолетна. Теперь поди вспомни...

Но все оказалось просто: воспоминание обожгло меня, когда я присел на поребрик под моим любимым кустом шиповника в тесном дворе. Восемь лет назад я сидел ровно на этом же месте, точно так же не зная, куда идти и зачем.

И вот тогда я увидел ее: девочку лет тринадцати, присевшую на качели невдалеке. Ее можно было не заметить, но если вы на нее посмотрели, то глаз отвести было невозможно, потому что видно было - ее колотит невероятная боль неизвестной посторонним причины. Она почувствовала мое внимание, и меня ударил ответный взгляд, смесь мольбы о помощи и яростного "а тебе-то что надо?"

Увы, тогда я оказался более восприимчив ко второй части. Я хотел подойти, что-то сказать, как-то утешить, но представил, как буду что-то лепетать под все более ледяным взглядом. И я сделал самое простое - я ушел, сочтя в итоге, что мне и своих проблем хватает. А когда спустя несколько лет судьба настойчиво привела меня в тот же двор, я про этот момент благополучно забыл и потому смысла происходящего не понял.

Вот оно, решение: когда не знаешь, что делать в жизни, надо подойти к кому-то, кому это нужно, и протянуть руку. На вершине собственной жизни круто изменить чью-то жизнь, и сделать все, чтобы человек этот наконец-то был счастлив. Чего тут думать, если инстинкт подсказывает ровно то же самое?

Да, слишком много ошибок допущено, а каждая твоя ошибка - это шанс для темноты, которого она не упустит. Слишком много времени упущено, и потому тиканье часов становится оглушительным грохотом: успей или умри. В бак алого тигренка залита какая-то ракетная дрянь, и движок мне воет надсадно: Серому Марту - никакой поживы.

Чтобы изменить чужую жизнь, для начала нужно изменить свою, и я бросаю себя в крутой разворот, меняя мысли и привычки. Я меняю работу и скоро сменю дом. Имя я не сменил, но уже почти начал откликаться на обращение "Татьяна Львовна". И больше я не буду писать того, чего от меня девять лет ждали каждую неделю.

Объяснить это можно по-разному. Можно было бы сказать, что известный на Урале эссеист погиб 8 августа на станции метро "Кантемировская". Там вообще много чего погибло и родилось в тот день.

Но можно сказать и по-другому: есть время писать о жизни, а есть время жить. Обе версии вовсе не исключают друг друга, поскольку чья-то гибель обязательно означает чье-то рождение.

Вот я и родился в тот день, наверное, лишь за одним: пойти во двор с кустом шиповника, протянуть руку той девочке и увести ее в новую, лучшую жизнь.

За восемь лет девочка, конечно, ощутимо выросла. Теперь она ростом чуть повыше ангела. Существенно повыше.

Лев Кощеев, № 462 за 30.09.2004
(c) "Наша газета" 1995-2002
ИД "АБАК-ПРЕСС"