Иногда, когда ночь внимательно рассматривает твои копошения, прищурив свой единственный глаз за позолоченым старомодным моноклем, случается так, что тебе совершенно нечем себя занять. И ты, в свою очередь, принимаешься заглядывать в лунный глаз ночи и безуспешно пытаешься в нём найти ответы на все мыслимые и немыслимые вопросы, которые только могут образоваться в твоей, звенящей от накопившейся в ней за день дури, голове...
Вертишься в постели, вертишься, считать начинаешь - не помогает. Вскочишь, включишь свет, жмурясь натянешь халат, плюхнешься в кресло... И начинаешь придумывать чем бы таким-эдаким заняться. Или даже не так... Пытаешься сообразить, какого чёрта тебе не спится, когда большинство твоих здравомыслящих соотечественников сладко пускает слюни в подушку, что тебя мучает, дёргает, крутит с боку на бок...
Порой ко мне приходит Муза - дурища редкостная, оголтелая нескладная девица. Сама не знает чего ей надо - то-ли нарисовать что-нибудь, то-ли поэму какую-нибудь забацать или хоть частушки матерные на худой конец. И вот даже вроде бы и приходит тебе в голову вдохновенное: "Я помню чудное мгновенье...", но тут же настойчиво начинает свербить назойливая мысль о том, что это мы, мол, батенька, где-то уже слышали, а может даже и в школе, за третьей партой с каллиграфическим "х..". И вот тут-то и начинается печальноизвестный кризис жанра...
Хотя, собственно, начался то он у меня уже давно, ещё в четвёртом классе всё той же школы, всё за той же пресловутой партой, уже пополнившейся ещё парой крайне содержательных шедевров русской словесности. Когда все дети, как и было задано, выучили наизусть ЛЮБОЕ стихотворение Есенина и дружным хором бубнили, что: "Белая берёза под моим окном" чем-то там накрылась, а я с до судорог самодовольной миной выперся на середину класса, и невесть откуда взявшимся в столь нежном возрасте шаляпинским басом возопил: "Ты сказала, что Саади целовал лишь только в грудь!", да ещё впридачу сам пообещал когда-нибудь научиться. Это и было началом моего кризиса жанра, к вящему ужасу бедной учительницы, только что с грехом пополам окончившей институт и не научившейся относиться ко всему происходящему в школе со здравым чувством юмора. Она, бедняжка, не знала, что ей делать - то-ли ставить пятёрку за отличную декламацию, то-ли вызывать в школу родителей. В результате сделала и то, и другое. В дальнейшем этот кризис проявлялся всё активнее, заставляя написать в какой-то школьной анкете, в графе "происхождение" (было такое при Союзе, варианта ответов было 2 - "из крестьян" и "из рабочих"), так вот чёрт меня дёрнул написать тогда - "из дворян".
Но это в юности, это нигилизм, а сейчас? А сейчас, когда надо бы спать, но мне совсем-совсем не хочется, а тут ещё муза эта оголтелая приколупалась... Что за радость на старости лет?..
И уже под утро, когда вдруг на одном из балконов соседней многоэтажки дурным голосом возопит петух и ты заметишь, что свет настольной лампы, такой уютный и очаровательный ночью, стал таким неуместно-пошлым - ты прочтёшь всё то, что выпустило твоё убогое воображение за ночь, не сомневаясь ни секунды, порвёшь всё на маленькие-маленькие кусочки (чтоб, не дай бог, никто не сложил и не прочёл), и со спокойной совестью завалишься наконец дрыхнуть, оставив несчастную, вконец изнасилованную Музу на растерзание мухам.