Поскольку у меня сейчас сложный период, уже месяцев шесть как сложный, то дневничок временно (надеюсь!) превращается в филиал сообщества пиздострадалец. Потому что светских бесед ни о чем я вести не умела никогда, а сейчас и подавно такая ситуация, из которой никак не состряпать глянцевой карамельной статейки, потому что единственное, ради чего стоит писать дневник – это ради искренности, хотя бы с самой собой, и потому что терять мне особо нечего, по большому счету. Кто не спрятался, я не виноват.

Он не разговаривает. Рядом со мной живет человек, которого я не понимаю, не чувствую, не слышу, не считываю. Слепое пятно. Безвоздушное пространство. Контакта нет. Невозможно передать, как это парализует. Было время, когда я сидела в декрете, он приходил с работы, и когда я только слышала поворот ключа в замке, я садилась на край кровати и застывала. Я не могла ничего делать, думать, чувствовать, я была просто парализована, я не знала, на каком я свете, в какой системе координат, что вообще происходит, все хорошо или все плохо или что или как.

Бесконечно перечитываю свой графоманский дневник (не этот, а другой, настоящий) с начала и до конца и опять с начала. Пытаюсь понять, где я налажала. В чем прокололась. Как было бы просто, если бы было какое-то одно событие, по результатам которого можно было бы сказать – это все. До этого еще ничего, но вот это уже все, пиздец. Но не было такого. Просто тихо угасала лампочка. Еще ничего, светло. И сейчас тоже еще ничего, даже читать можно. И сейчас вроде еще можно жить, даже различаю, где стоит шкаф. А вот теперь я перестала видеть свои пальцы, и видимо вот это уже и есть – все.

Я думала долгое время, что я для него – пустое место. О чем со мной разговаривать. Но недавно до меня дошло. Что это он делает вид, будто он пустое место, будто его нет. Что это он в нашем доме призрак, тень на стене, рисунок на обоях, и не трогайте, и не приставайте, и какие разговоры, боже мой, о чем, с кем, никого же нет.

Я могу сделать так, чтобы он со мной помирился. Я могу его расшевелить, привести в чувство, огреть сковородкой в конце концов, чтобы он немножко вспомнил, на каком он свете и что жене надо внимание уделять. Я могу сделать так, чтобы ему было хорошо.

Он не может сделать для меня ничего.

Он может подарить мне ноутбук и накачать туда сериалов и музыки. Он может купить мне шоколада и пончиков со сгущенкой. Он спокойно сидит с ребенком, пока я прыгаю на концерте или хожу в кафе, он ничего не говорит, не спорит и не возражает. Он зарабатывает деньги, платит ипотеку, дружит с моей мамой, настраивает интернет моей сестре, перечисляет пару тысяч моему отцу в деревню, зная заранее, что он их пропьет, но никогда не возражает. Он играет с ребенком, ходит с ним к врачу, иногда даже сидит на больничном. С ним удобно жить, мы знаем, как танцевать этот танец и давно уже научились не наступать друг другу на ноги. Мы смотрим в одном направлении.

Но мы перестали смотреть друг на друга.

Он не может вытащить меня из круговорота глухих темных мыслей, не может и никогда не мог утешить, растормошить и развеселить. Он никогда не умел дать мне надежду – а о большем я и не просила.

Он пессимист, с этим ничего не поделаешь. Он никогда не умел и не старался меня успокоить и порадовать, он только психовал и замыкался. Ну так вот теперь замыкаюсь я. Он пессимист и столько времени я выслушивала эти его «ничего не поделаешь, все плохо» - так вот считайте, что он меня таки убедил. Да, теперь все плохо. Я сложила ручки. Я не хочу и не могу больше ничего думать и делать.

Если бы я только могла рассказать, каково мне плясать вокруг пессимиста и уговаривать его, что стакан наполовину полон. Это я значит буду уговаривать. Это я, солнечная придурь, оптимистка без страха и упрека. Ага. Знали бы вы, какие мне сны снятся. Как в этих снах я паяльником выжигаю живым людям зрачки. Разрубаю зомби топором на части, а топор застревает, а части срастаются. Сдираю пальцами кожу с лица ведьмы, руками, на куски разрываю – а оно опять заживает. Выдираю у себя зубы изо рта наживую, ощупываю языком беззубые десны и вздыхаю, ну ничего, и так сойдет, пожила красавицей и хватит с тебя.

«Когда-то я уже писала, что мы с мужем, наверно, немножко японцы - и любим устраивать специальные поездки, чтобы полюбоваться, например, цветением персиков. На этот раз, возвращаясь с дачи, мы решили поехать такой дорогой, где можно увидеть золотую осень... хоть что-то, напоминающее золотую осень.» (откуда-то из жж)

Вот такие внезапные куски текста про чью-то семейную жизнь вышибают из меня дыхание на 5 секунд. Я их много могу найти, они все – про то, чего у меня нет и никогда не будет. У меня нет никаких «мы с мужем». У меня нет ничего из вот этого «мы любим». У меня вообще нет слова «мы». Нет вот этой легкости, радости, надежды, простого желания побыть вместе, отдохнуть, найти что-то интересное, порадовать друг друга.

А самое обидное во всем этом – что вот так выглядит для него семейная жизнь. То, чего мы так добивались, ради чего рвали жилы, терпели, экономили, смирялись, выкручивались и строили это все – оно вот такое. И ему в этом, по всей видимости, неплохо, раз он не шевелится и ничего не пытается изменить. Это для меня спокойная вода – начало чего-то большого и интересного, ура, жизнь налажена, можно перестать налаживать и начать уже чем-то интересным заниматься, чему-то радоваться. А для него – это не начало, это и есть его жизнь, все, никуда бежать не надо, ничего больше придумывать не надо, сиди на диване, живи-доживай, каких-то 50 лет осталось, ничего, потерпим. И если бы я только знала, что все – ради этого… если бы я только могла предположить, во что это все может превратиться… я бы пальцем о палец не ударила, ни за что на свете.

Это все правда. Но это не вся правда. И пока я в середине этого всего, надеюсь только, что не в эпицентре – все будет вот так сумбурно еще какое-то время. Потом я передумаю и напишу, как все хорошо и замечательно. Потом передумаю еще раз. Потом еще десять раз. Но пока я думаю обо всем этом – я чувствую себя живой. Пока я вообще способна хоть как-то думать и анализировать – я еще не сдалась.