В одной деревушке, не то чтобы очень большой, но довольно известной, жил скульптор. В те дни кода молод он был, горела искра в нем исскуства. Талант его был очевиден. Но нищ он был, и потому, исскуству бедному, он дал отказ. Но навык был, и вот тогда, он делать начал на заказ. Скульптуры ангелов, поэтов, полководцев. И даже был однажды раз, сам царь к нему приехал в гости. Заказ большой, статуи, бюсты, и за ценой не постоял. Работу ту тогда принял, и сильно в раз обогатился. И стал он скуп, и нищ душою, и лишь себя он воспевал, как будто истинным исскуством один лишь он и обладал. Но всеж трудился, не для славы, не искусства, не красоты телесных форм, а для кармана, набивая, мешок свой златом, серебром. И вот уже не малая хибара, стоит его огромный дом, из камня, не из древа даже, крышей метя в небосклон. Когда же лень его сгубила, погрязши в роскоши и лжи, решил он очень даже смело, другим науку донести. Что есть краса, и что искусство, какие грани у души. И вот уже во всех столицах, на свех известных площадях, сзывают, в школу мастера исскуства, летят гонцы на лошадях.
Но всеже сказ сей не о том. А был в деревне той у хлебопека, сын, довольно молодой. И чем бы тот не занимался, бросал всегда свои дела, и на кушетку возвращался поев при этом слегонца. Разочарован был отец, и хоть женить его бы смог, да тот противися, мол не тревожит, меня девичья краса. Но вот однажды между делом, ушел он сам и от отца и от кушетки, и в школу ту направил шаг. И вот вокруг кишат, как мухи множество людей, и так-же их-же сыновей. И на порог выходит он, в роскошных тканях, окрушен девицами, что за него несут бумаги и вино. И начал запись он скорей, и принцов, и простых людей, и сын купца, и рыбака, приравнены к одной оплате. И плата та конечно в злате. Но нету денег у Годера, так имя нашего героя, на местном языке занесено. И в список тоже, но лишь с условьем, что будет он в свободе от учебы, мести залы, и груз таскать на складе.
И вот начало обученья, комуто просто развлеченье, комуто поиск смысла в жизни, кому однако ремесло. Просты, нелепы и ужасны, скульптуры молодых творцов, но всеже хвалит всех наш мастер, особо принцев и купцов. Но лишь Годер попал в немилость, он хуже всех, и он ничто. Таланта в нем ни капли не излилось, не стать ему среди творцов. Но тот терпел, и был упрям, и скоро начал улучшаться, его рабочий результат, он скоро стал уж выбиваться в одни из лучших мастерят. Но видя в нем исток исскуства, приходит в ярость стультор тот, и критикует, критикует, обрушивая свой безумный гнет. С тех пор минул наверно год, и Годер трудися, не ждет, очередной наставки и напастей. И дома его ждет, своя пусть малая но мастерская. Превосходя работы всех, почти такие-же все стали скульптуры, он уже дает подсказки тем кто в зале, трудится рядом с ним. Про то прознал и скульптор сам. И в гневе страшном, выгнал прочь, Годера, лишь за то что ничего не смысля сам в исскустве, советовать он смеет, возомнив, себя ли выше самого! Великого и несравненного, его, учителя.
Вернулся в дом, и там отец, встречает радостно отрока, вернулся к дому наконец, подрос однако сорванец. Но стал другим, уже не тот, не видно стало на кровати, и часто стал пренебрегать даже любимою едой. А все в сарае пропадал, и нем и ночью, заседая, в своих делах. Каких? А там, в сем маленьком и неудобном здании, он дал полет своим мечтам, и не было разочрованья. Скульптура за скульптурой, выходят из печи, одна другой красивше, весь двор уже стоит, в ночи как будто многолюдно. И весел радостен, Годер, и даже продал за серебрянник один, работу, что понраву, пришлась проезжему купцу. На что купил тогда отцу, рубаху новую, и дорогую. А сам продолжил путь к исскуству. Все недоволен был собой, не так ли ровно, или складка, а то должно быть все не то. Но не опустит руки он, а все исправит и тогда, в печи свои скульптуры греет, чтобы окрепли в ночь они и крепче дерева зыстыли. В исканье идеала, не видел он утех, и пробовал на тех, на тех скульптурах, но не было прилива вдохновенья. Тогда он прослезившись, в ночи умчался из убежища его, и на земь увалившись, лишь восклицал, за что? За что? И не было ему ответа, и утром следущего дня, он возвращялся непременно, пытаясь вылепить коня, то птицу, а то кошку.
В один и дней таких, как он лежал заглядывая в небо, узрел он всеже идеал, зажглась звезда на черном небе. И тот же миг он подскочил, его как будто осенило, так долго он того просил, и вот он чуствует приливы. Скорей туда, где куб, сырой еще рабочей глины, лишь обработки ждет. И день и два, оне не приходит, не ест ни пьет, чем беспокоит родных своих, при том к себе, он никого не водит, и не пускает никогда. К нему отец, приносит кушать, лишь на минуту отойдя, опять уходит, и на ужин просит, не надо ждать меня. Прошла неделя, нет лица на Годере былого, устал, измучался теперь, поспать бы хоть немного. И вот стоит, он перед ней, звездой, пленившей его душу, вложив свою любовь в нее. Ее теперь все части превосходны. Чуть ниже ростом, чем он сам, фигура стройная, прямая, стоит пред ним вся нагишом, и идеальна как живая. Подходит к ней Годер в слезах, и проведя ей по щеке рукою, ей дарит нежный поцелуй, и и по плечу провев рукой, отправился он на покой. Теперь ведь надо отдохнуть, чтобы с утра в печи, свое творенье укрепить. И прямо рядом засыпает.
И утро, глядь пред собою, и нет ее! Бог мой, что-же такое! Куда, когда, она исчезла, кто посмел притронутся, к красе, она его, никто не смеет разлучить их, но гдеже где? И медленно окинув ложе взором, ее он видит, но какую! Жива, она реальна, ее краса, все также идеальна. Но как могло такое быть, как смог его голем ожить, ведь лишь творцу сие реально. Лежит свернувшись, на мешке, и вот бежит Годер к семье, отца помочь просить немного. Не понял тот что приключилось, но дал одежд, что сын просил, в них мать его давно ходила, пока сын даже не ходил. Потом та умерла, но вещи, остались здесь как память о былом, а что теперь же приключилось, стоит отец один столбом. А Годер крутится, спешит, и вот уже бегом бежит, и смотрит, правда ведь жива, она единственна звезда, что так его пленила. И нежно тронув за плечо, ее он разбудил. Открыла та свои глаза, прекрасней даже бриллиантов, и улыбнулася она, обняв его, довольно крепко. Одел ее, и вот она, красива, нежна и легка, глядит ему глаза в глаза, и улыбается всегда, его пленив давно уж сердце. Подходит к ней Годер, и тонет тут-же в ее объятьях нежных он. И счастлив он, когда он с нею, и ласки нежные деля, они с ним ложе разделили, беезумно день сей проведя. Их счастье больше всех небес, их чуства глубже океанов, надежней чем вернейший пес.
Но не о том, а об успехах узнал уж скоро скульптор тот, и в злобе, ненависть презренный, на Годера он беды приберег. Тот лучшим был чем сам он стал, и не был скуп и был лишь бескорыстен, и ночью, счастья отвлечен, позволил скульптору неслышно, дверь мастерской закрыть снаружи. И зависти огонь позорный, он факелом зажег тот дом, и вспыхнули в тот миг все стены, слышны лишь крики обреченных, на смерть в пылающем огне. И собралась тогда деревня, застав тогда на месте том, скульптора, кто был уж весьма известен, с безумным взглядом смотрящим в огонь. Когде же сгорели все стены, и разлетелась зола, послреди кучи пепла стояли он и она. Слояли, в нежных объятьях, ко всем кто вокруг был спиной, застыв в поцелуе навечно, унося исскуство с собой. И не было больше подобных, скульптуре той красотой, и вечная память осталась загоревшись в небе звездой.
Скульптура та нынче осталась, все в той же деревне глухой, потомкам лишь памятью стала, о любви их той неземной. Забыто имя Годера, со временем память ушла. Но сказ сей напомнит вам этим, что их любовь не прошла.