ОСЕНИ КРИК
"О времени, когда все это произошло, я ничего не могу сказать точно. Хотя бы потому, что тогда среди живых существ еще не укоренился обычай разделять время на какие-то отрезки и в последующем эти отрезки измерять и подсчитывать. Не было в этом такой нужны… если честно, мне кажется, что и сейчас этот обычай не настолько важен, насколько ему придают значение. Измерение времени – это измерение жизни, измеряя жизнь мы тем самым сделали ее конечной и мимолетной, в противовес живому и целостному единству вневременья. Смерть – этот величайший и тягчайший миф всех времен и народов, ужасающее творение злого человеческого интеллекта – воистину родная сестра времени. Там, где времени нет, нет и не может быть и никакой смерти. О какой смерти вы говорите, если в каждом мгновении содержится вечность… тьфу ты, ну что я говорю, в самом деле, каждое мгновение – и есть вечность. [700x525] [600x800]
Так что плюньте вы на эти свои секунды, часы, месяцы и дни. Какая вам разница, когда именно все это было?
Да и вовсе не было ничего, может быть.
Все, что я могу сказать о времени – в тот момент луна, находившаяся в первой четверти, освещала своим скудным серебристым светом волнующиеся просторы лесного озера, высвечивая из темноты старую корягу и превращая ее тем самым в некое подобие загадочного древнего чудовища. В зависимости от того, под каким углом смотреть, чудовище это, казалось, меняло свои позы – и даже намерения у него менялись. Поверните голову чуть влево – и чудовище спокойно и равнодушно любуется светом восходящей луны, купающейся в глубоком колодце озера, и нет этому чудовищу до вас ни малейшего дела. Но не вздумайте смотреть на него скосив взгляд – чудовище тут же станет настороженным, агрессивным, затаившемся зверем, готовым броситься на вас в любое подходящее мгновение и растерзать на мелкие кусочки… а, может быть, просто-напросто использовать вас в качестве ужина, заглотив целиком и не жуя… кто знает, как у этих чудовищ принято питаться. Можете, конечно, подойти и пнуть чудовище ногой… но этим вы разрушите все очарование момента, потому что чудовище тут же превратится в старую замшелую корягу, с которой сыплются влажные остатки коры, гурманствующие насекомые и прочая дрянь непонятного происхождения. На мой взгляд, чудовище куда привлекательнее… особенно если смотришь на него, наклонив голову чуть влево.
Бобер сидел в одиночестве и смотрел на воды озера, пытаясь уловить каждый мельчайший отблеск чего-то нового в светящихся узорах волнующейся воды. До чудовища (или коряги – как вам больше нравится) ему, по всей видимости, дела никакого не было – он на него вовсе не смотрел – ни слева, ни справа, ни наклонив голову – никак. Следовательно, в его разуме, который Бобер устремил за волнующимися водами и изо всех сил старался ни на чем не останавливать, никакого чудовища не существовало.
Немного погодя с окружающей реальностью начало твориться что-то не то, и сосредотачиваться Бобру стало все труднее и труднее. По берегу озера в неясном свете луны двигались какие-то тени, что-то булькало, фыркало и пыхтело. Чудовище периодически начинало содрогаться, колыхаться и скрипеть, бесстыдно проявляя тем самым свою коряжью сущность.
В конце-концов, Бобру это надоело и он запустил небольшим камешком прямо в сердцевину одной из движущихся теней. Тень негромко охнула, дернулась и замерла, обиженно заворчав.
- Ты кто? – негромко, но настойчиво окрикнул тень Бобер.
- Бобер, ты чего, совсем охренел, что ли? – плаксиво откликнулся голос из темноты и в поле света появился Волк.
- А, это ты… - протянул Бобер, - что ты там за возню с подпрыгиваниями, приплясываниями и подвываниями устроил? Сосредоточиться мешаешь.
- Да я, собственно… - как-то неуверенно сказал Волк и замолчал.
- Что ты собственно?
Но Волк не ответил.
- Чем ты там занимался? – спросил Бобер, которого это заинтересовало.
- Слушай, Бобер, - с явным неудовольствием сказал Волк, - ты вроде такой большой и умный, а до одной простой истины так до сих пор и не дорос.
- Что еще за истина?
- Нет таких вещей, о которых неприлично было бы говорить. Но есть вещи, о которых неприлично спрашивать.
Бобер опустил глаза, пытаясь осознать услышанное.
- Хорошо. Давай поговорим о том, чем ты там занимался.
- Бамбуки на юге, сосны на севере, а кипарисы вон они растут, - устало произнес Волк.
- Что? – не понял поначалу Бобер. А потом понял и замолчал.
- Ага, - кивнул Волк, - ну не все ли тебе равно, чем я там занимался? Можешь считать, что я там подпрыгивал, приплясывал и подвывал. Сиди себе да медитируй.
- Так ты же мне мешаешь.
- Тогда что это на хрен за медитация, - резонно возразил Волк, - если тебе такие мелочи мешают?
Бобру опять было нечего сказать. Он укоризненно посмотрел на друга.
- Ну хорошо, хорошо, - сдался Волк. Он наклонился к уху Бобра, и, словно опасаясь, что его кто-то может услышать среди этой лунной ночи, тихонько сказал: - Гуаху ловил.
- Чего? Кого ловил? – вытаращил глаза Бобер.
- Ну этого, как его… гуахо… союзника… неорганическое существо… ну ты че, Бобер, Кастанеду, что ли, не читал?
- А, - только и произнес Бобер, - а зачем тебе понадобилось вдруг его ловить, да еще и посреди ночи?
- Ну а когда мне еще прикажешь ловить гуаху, не посреди бела дня же – раздраженный непонятливостью друга сказал Волк.
- Ну хорошо, а на фига тебе союзник-то?
- Да в принципе, на фиг не нужен. Просто я шел мимо, смотрю – он под кустом сидит. Ну я тут же Кастанеду и вспомнил, и подумал, что гуахо-другой мне в союзниках не помешает.
- Ну и?
- Ну и бросился на него, схватить хотел. Он – рраз – от меня – и под другим кустом затаился. Думал, видимо, что хорошо спрятался. Я опять на него – подлец из самых лап ускользнул, да как давай улепетывать! Ты бы видел, Бобер, какие он пируэты через кусты выписывал – любо-дорого взглянуть! Пол-ночи я за ним гонялся, почти поймал… а тут ты со своим камнем… спугнул его к чертовой матери, ищи его теперь! – обиженно произнес Волк, потирая ушибленное место.
- Ха! – рассмеялся Бобер, - а с чего ты взял, что это именно союзник, а не перебравший Малах Ге-Мавет, к примеру?
- Скажешь тоже, - насупился Волк, - когда это ты видел, чтоб наш волшебник так прыгал, да еще и спьяну? Разве что когда в яму к ежикам намедни упал… ты слышал?
- Да уж, - удовлетворенно произнес Бобер, - слышно было очень хорошо.
- Ну да, - согласился Волк, - да и то он все больше матерился, чем прыгал. Не, Бобер, я тебя уверяю – ни один Малах Ге-Мавет, даже в стельку пьяный, не станет так прыгать. И скорость такую не разовьет не в жизнь, даже если от Суслика улепетывать будет.
Бобер испуганно огляделся по сторонам – его посетило ни с чем не сравнимое желание срочно перекреститься.
- Тьфу, Серый, - облегченно вздохнул он, не обнаружив в поле зрения ни одного Суслика, - типун те на язык, ну что за чушь на ночь глядя несешь? Ты бы поосторожнее языком то, а то накличешь еще.
- А я там видел одного, - равнодушно махнул лапой Волк куда-то в сторону густой стены Леса.
- Кого? – испугался Бобер.
- Корову, блин, с рогами! – усмехнулся Волк. – Су…
- Тсс! – подпрыгнул Бобер, зажимая другу лапами пасть. – Не зови, а то придет!
- Ну этого самого одним словом, ты меня понял, - подмигнул Волк другу.
- Не пойму, и откуда столько радости на твоем зверином челе?
- А они ночью какие-то не страшные…
- Сам ты не страшный, - испуганно произнес Бобер. – Ну их на фиг.
- Не, ну как… - подумав, согласился Волк. – Относительно не страшные, конечно. Я и улепетывал-то всего минут пять. Вместе с гуахом, кстати. Тот, как Су… его увидел, так и вовсе стрекача задал. Только пятки в темноте и засверкали… или чего там у гуахов вместо пяток?
- Не знаю, и знать не хочу… и взбрендилось же тебе за ним гоняться. И никакой это был не гуах, раз Сусликов боится, - ой! – Бобер зажал рот лапами, запоздало пытаясь удержать вырвавшееся страшное слово.
- Сусликов боятся все, - возразил Волк и оглядел воды озера. – Ну и где мне его теперь искать?
- Кого?! – завопил совсем уже испугавшийся Бобер.
- Да не вопи ты так, а то они щас со всех сторон на твой крик сбегутся, - Волк сделал страшные глаза и довольно оскалился, – Гуаху, конечно.
- Да вон он твой гуах, под корягой сидит – и Бобер указал Волку на темный комок чего-то непонятного, колеблющийся в лунном свете.
- Ага! – воскликнул Волк и, одним прыжком покрыв расстояние до коряги, схватил темную колеблющуюся массу.
В темном комке показался глаз, после чего раздался дикий хохот, протяжным эхом откликнувшийся в безмолвном ночном лесу.
- Тьфу ты ж, пакость какая, - с отвращением произнес Волк, закидывая Барсука подальше в озеро.
В озере гулко плюхнуло, затем над водой показалась голова Барсука и реальность вновь разорвалась его громким, режущим уши смехом. Не прекращая смеяться, Барсук поплыл прочь.
- Это что ж, выходит, ты пол-ночи за Барсуком гонялся? И он ни разу не засмеялся? – спросил Бобер.
- Да быть такого не может, - подумав, сказал Волк, - чтобы этот идиот и не смеялся? Нет, я видать, настоящего гуаху преследовал. А этот паразит наверняка здесь с вечера дремал… удивительно, и как это мы его не заметили?
- Меня лично удивляет – и радует – другое. То, что он не заметил нас.
- Да, это ты верно подметил, - кивнул Волк. – Это не может не радовать. Другое мне интересно. За кем же я все-таки гонялся?
И Волк устремил свой взор на волнующуюся поверхность озера, в котором безнадежно, казалось, тонула луна. Серебристые блики водили хороводы, скручивались в тугие узлы и завораживающие своей красотой узоры. Вода тихо напевала свою ненавязчивую, успокаивающую песню, как делала это уже многие тысячи лет.
Я сижу один
Тишины переливы
Только здесь мой дом
Посмотри вокруг
В каждой капле есть вечность
Это осени крик
Где-то там вдали
Среди заборов
Колокольчик тоскует
О новой весне
Я невольно вдыхаю
Реальность пустых кораблей и
Цветов распустившихся холод
Листья шумят на ветру
Я один"