Неделю назад светило яркое наглое солнышко и топорщились на ветках деревьев первые липкие прозрачные листочки. Зацвел урюк розовыми бархатными благоухающими цветами. Ошалелые от своего счастья птицы гонялись за первыми жучками и мухами, те от них улепетывали, выписывали кренделя и показывали факи. Желтели в изумрудной траве первые одуванчики, над ними порхали редкие обдолбленные бабочки. Вес вокруг пело и танцевало в предвкушении одеть тонкие кофточки, мини-юбочки, легкие брюки и рубашки с короткими рукавами.
По вечерам стали собираться у подъездов стайки слегка трезвой молодежи, злые бабки проснулись от зимней спячки и стали их гонять, даже не нарушали их суперчуткого гиперсна. В общем все было забибись.
И тут пришла жопа. Большая белая мягкая снежная жопа. Все что могло замерзнуть – замерзло. Все что могло отвалиться, отвалилось. Все что могла разбежаться, разбежалось. Все что могло расползтись и окапаться, окапалось. Даже бабки погрустнели, не с кем стало ругаться.
Мерзкий снег, гололед, холод.
Замерзаю и офигеваю.
Даже дворники попрятались, лень скрести обледеневшие тротуары лысыми метлами.
Зато добродушные и пухлые сотрудники дорожной полиции оживились. Глаза засияли таинственным потусторонним светом, на лице – румянец, в руке палочка-выручалочка. Карманы сыто оттопырены от навара. И чего бы им не топыриться в такой-то гололед?
Провода провисли под толстой шапкой снега, троллейбусы весело искрят и матеряться на это.
Я лютую. Я злюсь. Я опять хочу на юг.