Утром, собираясь на работу или на прогулку, я смотрю на себя в зеркало и вижу там лесбиянку.
Именно так. Иногда я отстраненно симпатизирую этой деве, иногда равнодушно смаргиваю и поворачиваюсь к ней спиной. Она, наверное, тоже отворачивается, мне не видно, но, наверняка, именно так она и поступает. Это как раз в ее духе.
Потом я выдвигаюсь куда-нибудь и уже вовсе о ней не думаю, только изредка она взглянет на меня из случайной витрины, или проявится в метрополитеновском стекле, ровненько под надписью «не прислоняться». И это правильно. Не надо ко мне прислоняться... Это мое танцевальное пространство. Остальное – ваше. Руками не трогать.

Москва плывет в счастливой зеленой дымке. Она молода и прекрасна. И я, послушная, влюбляюсь в нее, как влюбляюсь каждый год. А зимой снова буду упоенно и яростно ее ненавидеть. И она, чуткая, будет отвечать взаимностью на каждое движение моей бестолковой души.
Но до зимы еще полгода восторженной влюбленности и я живу на вдохе. Очень мне нравится.
И дева из зеркала асимметрично улыбнется, искривит уголок рта в усмешке. Вот и всегда она так. Ехидна. Но – ей тоже хорошо. Так что все довольны.

Вот только иногда вечером, возвращаясь домой, я буду точно знать, что одинока. Право быть собой дорого стоит. Но для таких вечеров существуют красное сухое вино, «Пикник» и «Чайф».
А утром я взъерошу свой стриженый затылок, налакаюсь термоядерной смеси под кодовым названием «арабика», прикроюсь броней темных стекол, асимметрично улыбнусь зеркальной деве – и выйду в грохочущий, лязгающий и шелестящий город.
И даже позволю шевельнуться вере в то, что где-то есть руки, более сильные, чем мои. Руки, в которые я, наконец, добровольно сдамся. На пожизненное.