Мы были знакомы почти четыре года. Судьба настойчиво разводила нас с той самой даты, когда мы впервые увидели друг друга. Наверное, она давала нам шанс в нужное время поймать свое счастье или же просто терпение ее оказалось сильнее и она, подмешав события, устроила нам ту самую встречу, которая свела нас и позволила заглянуть счастью в глаза.

Встреча была неожиданным поворотом на ровной дороге наших дней.

Но «Вовремя» - это такое место, где все и всегда получается. То ли мы проскочили это "Вовремя", то ли оно было не нашим, то ли уж такой был у него срок, но что-то говорило мне, что случилось все намного раньше, чем следовало бы. Стоило подождать следующего причала, выходить и быть счастливыми уже на нем.

До него я прошла много потерь. Любила и была любима, но старалась избегать любви поверхностных для меня людей, которые не могли зацепить изнутри. Пережила переходный возраст с огромным чувством внутри, которое в итоге оказалось подгнившим со всех сторон. Каждый новый мальчик был побегом от того большого чувства, был убежищем, которое в свою очередь не раз обваливало на мое сердце то крышу, то стену.

Были разными. С почти несовместимыми образами жизней, непохожими мыслями, голосами внутри. Пытались искать что-то общее, но мало что находили в ответ. И, тем не менее, продолжали звучать в унисон так легко и просто, что все казалось слишком похожим на чудо. Брынчали по струнам друг друга совсем не умеючи, совсем не пытаясь что-то доказать и изменить. Иногда я хотела настроить звучание, подтянуть то или иное его отношение ко мне, а затем просто понимала, что не переделанным оно мне и нравится. Удивлялась его неподдельности, его вдруг нахлынувшему чувству ко мне, которое захватило все и вся вокруг, включая меня.

Проживали вместе счастье солнечных морозных дней. Не могли сдержать страсти и желания обладать друг другом в каждое мгновение и каждой клеточкой, сгорая в чувствах, пока они неудержимо пытались вырваться наружу. Знакомились с родителями, домашними животными, друзьями, жизнями, обрастали мелочами друг друга, делали общие фотографии, получали штрафы за вождение, записывали номера друг друг друга в телефонные книги с пометками «мой» и «моя», пахли друг другом и пытались быть родными людьми, которые совершив ошибки, договаривались больше так не делать, чтобы на утро забыть обо всех обидах и улыбаться друг другу.

Не могла без смеха произносить его имя. Мне оно казалось слишком смешным и дурацким, но со временем пригрелось у меня на языке, и полюбилось. Смеялась вместе с подругами, когда впервые говорила, как его зовут, а внутри разливалось тепло. Он же любил больше мою фамилию, нежели имя. Часто повторял ее, крутил, как самолетики, повторял из начала в конец. Может, поэтому и ушел, чтобы никогда не менять ее на свою.

Он нравился мне с самой нашей первой встречи. Было в нем что-то такое, за что сразу цепляешься своими крючочками внутри. Я помню его смущенного, стоявшего облокотившись на машину и ждущего меня. Застенчивого, объясняющегося в симпатии. Помню, как мы украдкой переглядывались, чувствуя себя какими-то школьниками, как пытались найти любые причины, чтобы встретится и как огорчались, когда приходилось прощаться. Все внутри меня кричало – не увлекись им, девочка, он сделает тебе больно! Потому что именно такие парни, как он, всегда легко влюблялись и так же легко теряли интерес, в то время как ты погрязала в них до самой макушки. Но как бы я не пыталась сдерживаться, я просто не могла не впустить его в себя. Он нравился мне таким, какой есть, а важнее ничего и быть не могло. Он был забавным, не боящимся посмеяться над своими же недостатками. Милым, нежным. Было в нем что-то неисправимо детское. Был таким, что хотелось прожить с ним еще долгие и долгие месяцы, а может быть, и годы.

У меня всегда были дни ожиданий. Дни то ползущие, то летящие, но не меняющиеся в своем итоговом количестве. Весь мой мир следовал за ним, когда он целовал меня на прощание в макушку и обещал быть метеором, оставляя меня один на один с тоской и пустотой вокруг. Не могла сдерживать слез в такие моменты. Все сжималось внутри до размеров крошечной пылинки и оседало камнем на мое дно. Двери захлопывались, запахи выветривались и оставался только вздрагивающий телефон, который, в конце концов, остался почти единственным хранителем и доказательством того, что между нами что-то да было на самом деле.

Я встречала его с вокзалов. Станции прибытия и отбытия напоминали о наших жизнях. Он зашел на одной из них, пробыл со мной одну из миллиона вечностей и вышел на следующей, забыв согласовать со мной конечный пункт прибытия. В поездах непременно следует сочинять небылицы и выбалтывать самые страшные секреты людям, которых ты больше никогда не увидишь. Это такой вокзальный закон – проедь и забудь. Не спрашивай точных имен, адресов и телефонов, просто так уж сложилось, что тебе выпало ехать с этими людьми в одном направлении. Разве не случилось это же с нами? Разве не были мы такими – случайными, откровенными, счастливыми и, тем не менее, чужими?

Строила планы на будущее. Совместные. Отменяла свои поездки, говорила, что не могу, потому что в его графике наконец-то появилось время для наших общих будней. Хотя, будней как раз никогда и не было. Ведь они были больше похожи на праздники, потому что рядом он бывал крайне редко. Я ходила по магазинам, выбирала ему подарки, присматривала вещи, которые бы могли ему понравиться, чтобы по приезду обязательно показать. Составляла списки песен и фильмов, которые ему следует посмотреть, училась готовить супы и зразы, брала рецепты персикового варенья, чтобы дождливой осенью порадовать его.

Мне нравилось придумывать что-то особенное для него: писать длинные смс-ки, кричащие метафорами и пахнущие всеми погодами и временами года, искать подарки, чтобы подарить их без повода, писать ему письма и отдавать их вместе со сладостями. В феврале я подарила ему коробочку наполненную сердечками-оригами. Сто пятьдесят три признания в чувствах. Они все были разной формы и цвета, но наполнялись одинаковой любовью и нежностью. Больше двух недель я вырезала их, натирая мозоли от ножниц, сворачивала и вписывала в них себя. Сто пятьдесят три. Там все было нашим общим – воспоминания, слова, названия песен и дней, имена, события. Он вряд ли прочитал больше одного из них, ведь иначе он бы понял, что ничего не было искусственным и ненастоящим, как казалось ему.

Он любил лежать на моих коленях в тесноте задних сидений автомобилей и о чем-то спорить. Перебирала его слова и гладила волосы, упиваясь моментами незримой близости. Приходила домой за полночь и ругалась с близкими, дабы не в силах была объяснить эту непостижимую тягу к человеку, коим пахли мои ладони. Любил мои кудрявые волосы, щекотал скулы ресницами, прижимал к себе, будто любя, боялся потерять, называл родной девочкой, забывая о благодарности за мои чувства.

"Наша привязанность к человеку может происходить из трех зон - из головы, из сердца и из низа живота. Ты его откуда любишь?"
Из кончиков пальцев

Никогда не касался моего лица руками, не брал его нежно, как бы мне хотелось. Может, боялся, стеснялся, а может, просто не умел. Я же не могла оторвать своих пальцев от его скул и щек. Мне казалось это чуть ли не самым важным в поцелуях и нежностях - скользить по ним самыми кончиками, вырисовывать узоры и обрывать эту мелодию. Пыталась переучить его. Сначала перестала касаться сама. Сдерживала себя. Одергивала. Думала, наверняка заметит эту перемену. В итоге пришлось словами. Дергала его за рукава или легонько ударяла. "Плюхал" свою руку на мое лицо и старался быть нежным. Со временем стало получаться. Клала свою руку поверх его и боялась отпустить. Улыбалась и он тоже. А, в конце концов, все равно не спасло.

Нельзя научить человека тому, чему он учиться не хочет.

Первый секс был у него. Начало декабря. Отопление отключено. В холодной, не расправленной постели, без подушек и одеял, пыталась согреться его теплом. Рядом с ним чувствовала себя неопытной, но была готова любить и принимать его любым. Наверное, я дрожала и дышала как-то по-особенному от его прикосновений, боясь сойти с ума. Все случилось быстро. Лежали рядом, молчали, улыбались. Он тогда сказал, что почти девственности его лишила. Помню, как куталась в плед с ног до головы и смеялась, пока он был в душе. Он ходил голый по квартире, а я чувствовала себя зажатой и стеснялась, когда он открыто смотрел на меня. Со временем изменил эту сторону моей жизни. Раскрепостил. Научил.

Мы сбегали в туалеты в ресторанах и боулингах и занимались там любовью. Запирались в кабинках и смеялись до упаду, когда в самый неподходящий момент вдруг срабатывал слив. Стояли, прижимались к стенам возле умывальников и зеркал в женском, и заходящие просто выходили обратно, как-то по-глупому испугавшись нас. Возвращались счастливыми и невозмутимыми с красными щеками и кончиками носов, ели и пили дальше, срываясь на смех при упоминании слива.

Никогда не могли улечься удобно вместе. У него играли мышцы, когда он засыпал, а я пугалась. Стягивал с меня одеяло и предпочитал спать без подушек и простыней. Вставал всегда первым и куда-то спешил. Я ненавидела эти моменты, накрывалась с головой и молча дулась на него.

"- Мне будет не хватать тебя, когда я буду заходить в общественные туалеты один."

Отмечала двухнедельный прием таблеток против зачатия. Думаете, он покупал их мне, потому что боялся, что когда-нибудь я покажу ему две полоски на тесте? Не угадали. Он просто покупал их мне. А я пила. Ежедневно. В 18.00. По будильнику.

Мне было плохо. Я боялась забеременеть. Он уехал на сборы, оставив меня одну, один на один с моими страхами. Я старалась отогнать от себя любые мысли об этом, но думала еще больше. Не к кому было побежать, не у кого было просить помощи. Ходила на автомате. Что-то ела, пила, что-то говорила, отвечала на звонки и вопросы, учила английский и отказывалась идти к гинекологу по поводу этих таблеток. А он будто бы просто оставался в стороне.

Как-то раз, лежа на кровати, он вдруг сказал:
- Знаешь, я часто думаю о детях после секса. А у тебя такое бывает?
Я ответила, что нет. Знал бы он, как иногда я представляла его улыбку, в тот момент, когда он берет на руки малыша, как сюсюкается с ним и глаза его горят счастьем, как он носит его на плечах и теряется, не зная, что делать, когда малыш плачет, как они засыпают вместе, как он учит его плавать, давать сдачи, как гордится им. Как он любит его.

Я пережила самые чудесные отношения – светилась глазами, улыбалась счастьем и писала ему письма о теплоте в эту зиму, стараясь после не жалеть ни о чем.

Расстались чужими людьми, которые будто бы прожив несколько месяцев вместе, даже не удосужились спросить имен друг друга.

А ведь когда-то боялись дотронуться друг до друга - а вдруг мы лишь миражи и иллюзии, срок у которых слишком недолговечен. Смотрели друг на друга урывками, исподтишка, будто не имели на это права, сидели рядом, но на незримом расстоянии запрета, касались руками друг друга, легонько сжимая их в полном своем бессилии. Обижался на меня за неверенье в его чувства и звал свидетелей, которые через месяцы не знали, куда деть свои глаза и что сказать в противовес тем доводам, которым я поверила.

Межсезонье - это такое время в душе, когда ты осознаешь кто ты есть на самом деле, это время поиска ответов и умиротворение от их ненайденности. Это время граней. Время утреннего солнцестояния, туманов, зубных щеток и белых сорочек. Время одиночества. Межсезонье - удар в бубны. Внутритрясение. Проигравших никогда не будет, как и тех, кто занял призовые места. Это время звенящих ложечек, постукиваний о края чашки и тихих шагов по пустым комнатам с холодным полом. Время горести с привкусом любимых звуков и красок, приносящих с собой одно воспоминание за другим. Время взросления. Чувство тишины и пустоты в каждой из четырех стен вокруг. Это чаще всего дождь и заморозки на земле, которая начинает дышать новым месяцем и временем года. Время слов, молчащих о самом сокровенном, которое отныне останется только памяти.

С нами случилась жизнь, неизбежно подводящая всему черту.

И он ушел. Как делают это все, с кем бывает тепло. Оборвал душу, стер ноты, свалил все на обстоятельства и ушел, как уходила я сама, от тех, кто потерял свое значение - не оборачиваясь и навсегда.

Как легко мы додумываем образы людей. Нам дают всего лишь форму/оболочку, показывают пару кадров души, добавляют список некоторых слов, а дальше дело за нами. Пытаемся быть объективными в полную силу, а после понимаем, что додумали намного больше, чем следовало. Облепили образ своими же любимыми качествами и свойствами, увидели в глазах удобные для нас чувства, прочитали между слов нужные мысли и подтексты и остались довольны результатом найденного партнера.
Красиво теперь?
То-то же.

Ожидание - это смысл. Это такая проверка на вшивость. Тут либо ты выдерживаешь, либо отступаешь и проигрываешь. И ты трус, потому что сломался, потому что второй человек в тебя верил, а ты в него нет. Хотя, чаще всего в себя - нет. Ты уходишь в тень, говоришь какие-то банальности ему в лицо, пытаясь уверить его, что ты не тот человек, который ему нужен, что он слишком хороший. А внутри знаешь, что он-то все понимает и знает наизусть каждый твой следующий шаг, знает, что ты просто проиграл. И какими бы усилиями и самопожертвованиями тебе не далось это признание, оно никогда не сравнится с тем армагеддоном, который ты так невзначай устроил в душе у человека, который смотрел тебе в глаза и не верил всему сказанному.

После всего этого, я все еще верила в чудесное раскаянье и возвращение. Мне вырисовывались картины его прихода, его извинений. Я грела эту надежду, как единственное, что имело смысл. Я держалась молодцом только ради того, чтобы он, вернувшись, увидел, что сделал это не зря. Ведь было чувство между нами, ведь были мы близки.

А может, не были?

Если вы хотите убить человека, который любит вас – скажите, что вы никогда его не любили и не полюбите. И улыбнитесь самой теплой улыбкой – пусть помучается, видя в ней нечто большее, чем просто второй выстрел в упор. Вот тогда все во мне и умерло одной такой вот фразой, которая врезалась в память неконтролируемыми большими горькими слезами. Фраза ставшая последней. Это стоило принять как факт, как что-то свершившееся и непоправимое.

А потом пришло разочарование.

Строишь у себя внутри человека, строишь. И то ему подправишь и это. И все выше и выше его поднимаешь. А он потом смеется, машет тебе ручкой пока и танцует танцы там, на самом верху. Но ведь подняла туда его ты сама. Ломаешь первую опору и он падает вниз. И ты в него больше не веришь, даже если ему на это глубоко наплевать.

Он ведь не стал другим человеком после того как ушел. Он все тот же милый, хороший мальчик, от которого могут идти мурашки, коим хочется обладать и дарить ему счастье всех своих минут. Только увольте - он уже не мой герой и далеко не лучший для меня.

Не задержался в моей жизни.

Не увидел во мне смысла.

Что я могла предъявить - «Вот ваш счет, оплатите, пожалуйста! Наличных и пластиковых карточек не принимаем. Можете только любовью. Нет с собой? Отправляйтесь ко всем чертям!»?

«Возьми любовь за 100%. Ты любишь его на 90%, а ему что остается?»

Переносила разрыв настолько же тяжело, насколько сильно любила. Ему же, на мой взгляд, давалось все с невообразимой легкостью.

Я, между прочим, любила этого парня, что не помешало ему уйти, когда приспичило.

Сложно было снова учиться жить без человека, который долгое время был большей частью моей жизни, а затем внезапно исчез за одной из множества дверей в другие миры. Его словечки, жесты, фотографии врезались в меня, как ядерные боеголовки. Отдельные места были минным полем, правда, только до тех пор, пока я не подорвалась на всех минах. Затем же это просто стали места, где когда-то и с кем-то что-то происходило.

Не насиловала себя бесконечной чередой мыслей о нем. Переставала жалеть себя и все то, что так вдруг оборвавшись, стало лишь частью моей личной истории. Со временем переставала говорить о нем в слух, отучилась от фраз: «а вот мы с ним..», «а вот у нас…», «а мы тоже…», стала пропускать мимо себя все фразы, сказанные о нем его друзьями, все чаще просто кивала и молчала. Не переставала слушать наши любимые песни, ведь они были и моими любимыми тоже, и расставание не было поводом отказываться от того, что доставляло мне радость прежде, пусть оно и отдавало теперь горечью. Не выбросила и не убрала из обихода его, а теперь мои вещи, начиная со временем забывать, откуда они у меня. Могла не притрагиваться к фотографиям и смс, которые были перечитаны сразу же и единожды.
Я плакала. Конечно, плакала. Иногда у меня перехватывало дыхание и в глазах вытраивались в длинную очередь слезы. Одергивала себя, и они так и оставались во мне.

А потом и слезы ушли. И наступила какое-то по-дурацки теплое и доброе время, когда на 14.14, 22.22 загадываешь не «пусть он вернется», а «пусть скорее я обрету новое счастье» или «пусть скорее я встречу другого»...