Тольяттинский лицей искусств
театрально- эстетическое отделение








Итоговая экзаменационная работа
На тему: «Музыкальное в творчестве Антона Павловича Чехова и музыка Петра Ильича Чайковского».


Подготовила ученица
9 – «г» класса
Габдрашитова Марина
Андреевна
Преподаватели:
Демидова Н. П.
Василевская Е. А
Жилинская Е. С.





















Тольятти 2004 – 2005 учебный год.

«… Я умру… а все же, мне кажется,
будут сниться ранние утра, когда,
знаете, больно глазам от солнца,
или чудные весенние вечера, когда
в саду и за садом кричат соловьи
и дергачи, а с деревни доносится
гармоника, в доме играют на рояле,
шумит река – одним словом, такая
музыка, что хочется и плакать и
громко петь…»
А. П. Чехов
Чехов!
Чайковский!
Как много связанно в душе каждого из нас с этими именами…

Пожалуй, первое, что бросается в глаза, когда знакомишься с их письмами и воспоминаниями о них – их удивительная деликатность и скромность.

Ялта. Чехов тяжело болен. Работает через силу. А тут нескончаемая вереница посетителей – чаще всего скучных, назойливых. Жена просит писателя никого не пускать – пусть домашние говорят, что его нет. Немедленно следует лаконичный ответ – не принимать людей я не могу.

Баденвайлер. Чехов понимает, что доживает последние дни. А жену просит писать близким, что дело идет на поправку. Чтобы не огорчать никого.

Говоря о Чехове и Чайковском, как о величайшем писателе и гениальном композиторе, нельзя не говорить о них, как о людях с большой буквы, при этом невероятно скромных.

Наделенные огромным талантом и поразительной работоспособностью, они от начала и до конца своего творческого пути были более чем сдержанны в оценке своих творческих свершений.

Музыка и литература. При всей специфике своих художественных средств различные виды искусств не существуют изолированно. Литература, изобразительное искусство, музыка внутренне связанны между собой, взаимно обогащают друг друга. Их корни в едином неисчерпаемом и прекрасном источнике – жизни. Этому может служить подтверждением пример Антона Павловича Чехова и Петра Ильича Чайковского.

Во второй половине 80-х годов Чехов дал свою, ставшую знаменитой, формулировку: «Художественная литература потому и называется художественной, что она рисует жизнь такую, какова она есть на самом деле. Ее назначение – правда, безусловная и честная». С этим кредо реализма перекликаются слова Чайковского: «Мне кажется, что я действительно одарен свойством правдиво, искренно и просто выражать музыкой те чувства, настроения и образы, на которые наводится текст. В этом смысле я реалист».

Чехова и Чайковского как великих художников-реалистов сближает резко выраженное конфликтное начало в их творчестве, отражающее противоречия реальной действительности. «В жизни …все перемешано – глубокое с мелким, великое с ничтожным, трагическое со смешным», - говорил Чехов. С этими словами перекликаются слова Чайковского: «Жизнь имеет только тогда прелесть, когда состоит из чередования радостей и горя, из борьбы добра со злом, из света и тени, словом, из разнообразия в единстве».

Когда читаешь книги Чехова, когда слушаешь его произведения в исполнении больших мастеров художественного слова, испытываешь чувство, похожее на то, когда воспринимаешь музыку. Поражает мелодия чеховской речи, ее ритм, композиционная завершенность, поражает музыкальная грация повествования. И, конечно, не случайно Чехов сближал в своем восприятии литературу и музыку.

Музыкальное для Чехова – прежде всего в особом внимании к звучанию речи и к ритмической стороне повествования. Письма Чехова сохранили немало высказываний писателя на эту тему. Интересны свидетельства современников Чехова.

«Антон Павлович делился со мною наблюдениями над своим творческим процессом, – рассказывает профессор Г. И. Россолимо. – Меня особенно поразило то, что он подчас, заканчивая абзац или главу, особенно старательно подбирал последние слова по их звучанию. Ища как бы музыкального завершения предложения».

Рассказы написаны, словно для чтения вслух. Короткие фразы, предельно стройная архитектоника предложения, точная, насыщенная диалогами речь. И при всем этом – ясно ощущаемое ритмическое начало. Самому Чехову некоторые страницы его повести «Степь» напомнили стихотворение в прозе. Подобные «стихотворные» куски можно найти и во многих других произведениях Чехова.

Прозу Чехова делает внутренне близкой к музыке и большая насыщенность звуковыми образами. Писатель воспроизводит в своих произведениях все богатство, гармонию, красоту звуков окружающего мира. Это своего рода музыкальные композиции, переданные в слове с непревзойденным художественным совершенством.
Звуковые образы у Чехова чрезвычайно разнообразны по своему характеру, по эмоциональной окраске. Это голоса окружающей нас природы: лепет березы, стук дождевых капель, глухой шум ледохода. Это перезвоны часов. Колокольный звон, нежное пение, певучая мелодия скрипки, ритмические удары бубна, игра на гармонии, балалайке, рояле. Наконец, это волнующая, похожая на музыку мелодия человеческой речи.

Интересно, что в экземпляре книги А. П. Чехова «Хмурые люди» в библиотеке Чайковского отмечен текст в рассказе «Почта»: «Колокольчик что-то прозвякал бубенчикам, бубенчики ласково ответили ему. Тарантас взвизгнул, тронулся, колокольчик заплакал, бубенчики засмеялись».

Музыка живет в произведениях Чехова в тесной связи с миром людей, с миром любимой писателем русской природы.

Звуковые образы являются одним из художественных средств обрисовки характеров действующих лиц, социальной среды в произведениях Чехова.

Например, в рассказе «Моя жизнь», автор, желая глубже раскрыть образ героини Маши Должиковой, Чехов вводит одну немаловажную деталь – Маша исполняет романс Чайковского «Ночь». И здесь, как показывает писатель, манера исполнения романса резко контрастирует с характером романса, который особенно любил Чехов:

«Маша, разодетая, красивая… запела:
Отчего я люблю тебя, светлая ночь?

…У нее был хороший, сочный, сильный голос, и, пока она пела, мне казалось, что я ем спелую, сладкую, душистую дыню… на лице было нехорошее, задорное выражение, точно она хотела сделать нам всем вызов, или крикнуть на нас, как на лошадей: «Эй, вы, милые!»»

Мы видим, как чужд Маше один из наиболее проникновенных романсов Чайковского. Эта деталь лучше всего показывает нам пустоту, душевную бедность героини повести.


Общая тональность связывает воедино все компоненты чеховских произведений, несет в себе музыкальную мелодию повествования, и кажется, будто Чехов только записал то, что звучало в нем самом, что сквозь эту мелодию он слышал голоса своих героев.

Общая тональность сближает повествования Чехова с взволнованной, эмоционально окрашенной человеческой речью с музыкой. Русская речь с ее мелодичностью. Напевностью особенно близка музыки. О внутреннем родстве человеческой речи и музыке Чайковского говорит академик Б. В. Асафьев: «Музыка Чайковского вся звучит, как живая речь, не являясь, однако, ни в какой мере «речью», а всегда безусловно оставаясь музыкой… Но у нее те же эмоциональные истоки, что и у живой человеческой речи».

Музыка Чайковского имеет общие эмоциональные истоки с поэтической речью произведений Чехова. И, пользуясь крылатым выражением, можно сказать, что если у Чайковского музыка говорит, то у Чехова слово поет.

Удивительная власть музыки Чайковского. Покоренные бессмертной ее красотой, мы на всю жизнь остаемся в прекрасном ее плену. Музыка Чайковского рождает в нас поток свежих, ярких, духовно обновляющих чувств. Может быть, никто из русских композиторов XIX века не сказал своей музыкой так много о внутреннем мире человека, никто с такой силой не раскрыл судьбу своих современников.

«Главная сила и обаяние Чайковского в его исключительно тонком постижении самого человечнейшего свойства музыки как искусства – интонации», - говорит Асафьев. Интонация, по его определению, «психический тонус, настроенность и смысл речи и музыки».

При всем многообразии конкретных художественных интонаций в произведениях Чехова и Чайковского есть нечто общее: глубокая теплота, душевность, горячее сочувствие человеку. И как по фрагменту музыкального сочинения Чайковскому можно определить его принадлежность композитору, так по куску лирической прозы Чехова можно сказать, что это именно чеховская проза. Общая поэтическая интонация сближают произведения Чехова и Чайковского.

Восприятие музыки помогало Чехову в создании «правдивости настроения», которое доносит до нас огромные лирические богатства творчества писателя. Музыка помогала Чехову ощутить произведений как сложное эмоциональное, смысловое единство. Музыка оказала глубокое влияние на композицию чеховских рассказов. А по существу, композиция – это идея произведений, выраженная в его построении.

Некоторые произведения Чехова производят впечатление совершенного музыкального симфонического целого. Композитор В. П. Соловьев-Седой вспоминает, что его учитель, воспитатель плеяды советских композиторов, профессор Ленинградской консерватории П. Б. Рязанов, иллюстрировал учение о музыкальных формах анализом рассказов Чехова. Так, рассказ «Полинька» (1887 г.) (авторское) для П. Б. Рязанова служил примером «полифонической формы, основанной на контрапункте внешнего и внутреннего действия».
Музыкальность композиции с особенной наглядностью проявляется в «бессюжетных» рассказах Чехова. Жанр «бессюжетной» новеллы утвердился в творчестве Чехова во второй половине 80-х годов, отмеченных бурным творческим созреванием писателя. Знаменательно то, что именно в это время музыка, и прежде всего Чайковского, заняла особенно большое место в жизни Чехова. Музыкальная стихия, так ясно ощущаемая в творчестве раннего Чехова, теперь как бы вырывается на поверхность. Писатель создает ряд замечательных рассказов («Мертвое тело», «Свирель», «Счастье»).

Динамика сюжетов этих рассказов очень близка музыке, это и заставляет читателя с особой внимательностью следить за развитием действия в произведении.

С особенной силой музыкальное начало ощущается в чеховских пьесах. «Любая пьеса Чехова подобна музыкальному произведению», – сказал французский писатель Андре Моруа. Об этом говорят и другие писатели, артисты, режиссеры. Музыкальное начало в пьесах Чехова великолепно чувствовали великие императоры чеховской драматургии, основатели Московского Художественного театра К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко.

Для В. И. Немировича-Данченко и К. С. Станиславского чеховские пьесы близки музыке Чайковского: «Чеховскую поэзию можно сравнить с музыкальным произведением Чайковского, чем с какой-нибудь бытовой пьесой, хотя автор последней и был кто-либо из классиков» (В. И. Немирович-Данченко); «Чехов был на сцене не только поэтом, но и чутким режиссером, критиком, художником и музыкантом. Недаром, говоря о Чехове, вспоминаешь пейзаж Левитана и мелодии Чайковского» (К. С. Станиславский).

Музыка обостряла у Чехова поэтическое видение мира, углубляла понимание внутренней жизни человека.

Чехов-художник умеет «понимать и описывать», казалось бы, не поддающиеся изображению словом душевные состояния, умеет раскрыть внутреннее богатство своих героев, заставить нас во всей полноте ощутить их душевное изящество, красоту мыслей и чувств.

В этом отношении Чехов очень близок к Чайковскому, который дал замечательное определение процесса создания инструментального музыкального произведения: «Это чисто лирический процесс. Это музыкальная исповедь души, на которой многое накипело и которая по существенному свойству своему изливается посредством звуков, подобно тому, как лирический поэт высказывается стихами. Разница только та, что музыка имеет несравненное более могущественные средства и более тонкий язык для выражения тысячи различных моментов душевного настроения»

«В живописи интимных выражений и внутренних движений души Чайковский едва ли имел соперников между своими современниками-композиторами» – утверждал Н. Д. Кашкин. «Чайковский – поэт тончайших душевных движений», – писал Д. Д. Шостакович.

Музыкальное начало является важным художественным средством в психологическом раскрытии образов чеховских героев. Музыка со всей непосредственностью связывает жизнь Чехова с миром гармонии, поэзии, красоты. В архиве Чехова сохранилась одна запись, хорошо передающая отношение к музыке самого писателя и его героев. Запись эта сделана на отдельном листке, и текст сразу начинается с размышлений действующего лица произведения:

«Все это в сущности глупо и бестолково, и поэтическая любовь представляется такою же бессмысленной, как снеговая глыба, которая бессознательно валится с горы и давит людей…»
Писателю была внутренне необходима музыка, очищающая человека, рождающая у него понятное сердцу, но трудно выразимое словами чувство высокой осмысленности жизни. Такой и была музыка Чайковского.

Чеховское определение «изящная проза» (хочется сказать – «музыкальная проза») может быть применимо не только к рассказам, повестям и пьесам, но и к письмам Чехова, являющимся замечательными, единственными в своем роде образцами эпистолярного жанра. Музыкальной была даже устная речь писателя. Об этом хорошо сказала писательница Л. А. Авилова:

«И вот та особенность, которая всегда поражала меня в его письмах и в его разговорах: это – необычайная мягкость, переливчатость тона, музыкальные переходы из одного настроения в другое, – от глубокой грусти к самому искреннему смеху. Его слова и в особенности его письма всегда были музыкальны, делали настроение, оставляли такое впечатление, как будто со звуком его голоса, с подписью его письма замирала последняя нота волшебного смычка, который, даже шутя, умел извлекать захватывающие душу звуки, всегда чарующие, всегда сложные, несмотря на простоту.

Оптимистический пессимизм.
Понимание глубочайшего симфонизма произведений Чехова и Чайковского дает ключ к раскрытию художественного своеобразия творчества гениальных современников. Но такого понимания как раз и не хватало многим критикам, писавшим в свое время о Чехове и Чайковском. Из общего художественного контекста произведений писателя и композитора, по меткому выражению Асафьева, «выхватывались» одни скорбные мотивы и возводились в некий абсолют. В течение долгого времени было распространено мнение о Чехове и Чайковском как о пессимистах, упадочниках, «поэтах тоски». И само сопоставление творчества писателя и композитора шло по линии пессимизма.

В 1943 г. в статье «Мысли о Чайковском» композитор Д. Д. Шостакович писал: «Принято часто считать творчество Чайковского «тронутым» духом пессимизма. Это заблуждение проистекает оттого, что некоторые современные исследователи, как и большинство музыковедов и критиков дореволюционного поколения, путали пессимизм с живым ощущением трагического. В мировом искусстве на протяжении веков никто лучше греческих трагиков не отобразил трагическое мироощущение человека. Однако же никому никогда не приходило в голову упрекать их в пессимизме. У Чайковского есть то же ощущение трагического конфликтного развития человеческой жизни. Он с проникновенностью подлинного мыслителя, с интуицией большого художника ощущал противоречивый диалектический путь развития жизни, мира, судьбы единичного человека и человечества в целом. Но творчество Чайковского отнюдь не было отмечено печатью фатализма, мрачности, веры в слепой рок. Наиболее трагические его произведения проникнуты духом борьбы, стремления к преодолению слепой стихийной силы».

Одной из основных черт, роднящих Чехова и Чайковского, Д. Д. Шостакович считает «схожесть ощущения трагического в жизни». Необычайно острое чувство трагических контрастов действительности органически присуще творческим индивидуальностям Чехова и Чайковского. Оно усугублялось эпохой, в которой жили и творили писатель и композитор. 80-е годы XIX века вошли в историю России как период самой злобной, удушающей реакции. Жесточайший полицейский террор, цензурный гнёт сковывали общественные силы. Крах народнических иллюзий, процесс либерализации народничества, уход значительной части интеллигенции от решения больших общественных вопросов в «малые дела»- всё это усугубляло положение, глубоко переживалось лучшими деятелями русской литературы и искусства, было источником настроений глубокой скорби.

Проявления реакции вызывали тревогу у Чайковского. «В России теперь что-то неладное твориться…Дух реакции доходит до того, что сочинения гр. Льва Толстого преследуются как какие-то революционные прокламации»,- писал Чайковский в 1890 г. Остро переживал гнет реакции Чехов. « Душно жутко…»- так передал писатель своё внутреннее состояние после получения известия об одном из обычных тогда цензурных погромов.

Чехов назвал 80-е годы «хмурой эпохой». И, конечно, не случайно книга, посвященная Чайковскому, получила название, получила название «Хмурые люди». Это одна из самых трагических книг Чехова. Страшная действительность, не позволяющая человеку развернуть свои творческие силы, обрекающая его на одиночество и душевный холод, лишающая сознания высоких человеческих ценностей,- таков лейтмотив книги. Хмурые люди хмурой эпохи - таковы герои этого чеховского сборника. Каждое из произведений, вошедших в эту книгу,- художественный шедевр.

Сборник «Хмурые люди» запечатлел редкую душевную чуткость Чехова- художника и человека - к страданиям людей. «Писатель страдает за всех, о ком он пишет», - говорил В.М.Гаршин. Это же можно сказать и о Чайковском. Но если Чехов чувства страдания и душевной боли переживал глубоко в себе, то Чайковский не скрывал своих страданий от близких. Вот один пример. В письме к брату Модесту Ильичу композитор рассказывал, что во время работы над оперой «Орлеанская дева» он читал биографию Жанны д’Арк. Дойдя до страниц, где рассказывалось о казни Жанны, Пётр Ильич разрыдался. «Мне вдруг сделалось так жалко, больно за все человечество»,- писал Чайковский

Чехову и Чайковскому было одинаково больно «за всё человечество» и за страдания окружающих людей. Великие художники-реалисты, они до конца видели и переживали несовершенство, неустроенность жизни, бессилие отдельного человека в его неравной борьбе со стихией социального зла. Часто жизнь развёртывалась перед ними как цепь безотрадных картин, вызывающих самую глубокую скорбь. Это ощущение в творчестве Чехова и Чайковского является таким полным, таким всеобъемлющим и острым, что читателю и слушателю, порой, кажется – река страдания выходит из берегов и затопляет нас глубочайшей болью и сочувствием. «Что мне в том, что гений на земле живет в небе, когда толпа валяется в грязи?... Что мне в том, что для избранных есть блаженство, когда большая часть и не подозревает его возможности. Прочь же от меня блаженство, если оно достояние мне одному из тысяч! Не хочу я его…»

Личное благополучие на фоне народного горя ужасают героев Чехова.

У Чехова трагические мотивы проходят через все зрелое творчество. Они с большей или меньшей силой звучат в маленьких рассказах писателя, в его повестях и пьесах. Трагическое в произведениях Чехова проявляется многопланово и многообразно. Это, прежде всего, трагизм столкновения мечты и действительности; трагизм неодухотворенной, лишённой стремления к идеальному жизни; трагизм искажения человеческого в человеке; трагизм гибели красоты; трагизм разъединения, отчуждённости людей; трагизм пассивного отношения к злу жизни и, наконец, трагическая тема существования человека, который в тогдашних социальных условиях не мог проявить своих творческих возможностей.
Трагическое в творчестве Чайковского можно проследить ещё от одного из первых замыслов композитора- оперы на сюжет пьесы А.Н.Островского «Гроза», хотя это замысел не был полностью осуществлён (сохранилась только увертюра к драме). От симфонических сочинений на шекспировские темы («Ромео и Джульетта», «Буря») к Четвёртой симфонии, симфонии «Манфред», далее к Пятой симфонии, опере «Пиковая дама» и, наконец, к последней, Шестой, Патетической, симфонии - таковы наиболее важные вехи развития трагической темы у Чайковского.

Чехов и Чайковский глубоко и полно ощущали масштабы трагического. И все-таки их произведения не рождают у читателя и слушателя чувства отчаяния, нравственной духоты, беспросветного мрака. Предельной напряженности скорби в творчестве Чехова и Чайковского противостоит огромная, все преодолевающая сила утверждения.

В «трагической, мрачной до ужаса» повести Чехова «В овраге» А. М. Горький почувствовал «глубоко ценную и нужную для нас ноту – ноту бодрости и любви к жизни». Молодой Леонид Андреевич писал в 1902 г., вскоре после первой постановки пьесы «Три сестры» на сцене Художественного театра: «Целую неделю не выходили у меня из головы образы трех сестер, и целую неделю подступали к горлу слезы, и целую неделю я твердил: как хорошо жить, как хочется жить! Результат чрезвычайно неожиданный… «Три сестры» - слезы, уныние, и вдруг: жить хочется! Однако это верно – и не для меня одного, а для многих лиц, с которыми мне пришлось говорить о драме».

В самом деле, несмотря на трагический характер пьесы, ее общий пафос оптимистичен. С особенной силой он сказывается в финале произведения. «Надо жить… Надо жить», – говорит Маша. «Хочется жить!.. Будем жить!» – вторит ей Ольга. В этих словах сосредоточен эмоциональный итог пьесы.

Раскрывая программу Четвертой симфонии, Чайковский так говорит о ее финале: «Если ты в самом себе не находишь мотивов для радости, смотри на других людей. Ступай в народ… Жить все-таки можно». Эти слова очень весомы и значительны и могут быть отнесены ко многим произведениям композитора.

Да, жить необходимо, несмотря на страдания, на разрушительную силу зла, потому что жизнь не веселый праздник, а труд, борьба, подвиг. И жить можно, только преодолевая страдания, жить не эгоистической жизнью своего «я». А единой жизнью с другими людьми, с народом. Вот общий вывод, который напрашивается даже из наиболее трагических по характеру произведений Чехова и Чайковского.
Пафос преодоления с огромной силой ощущается в таком многосложном произведении, как Пятая симфония Чайковского. Здесь, наряду со скорбными трагическими мотивами в полный голос звучит жизнеутверждающая светлая музыка. И не случайно, именно Пятая симфония была близка героическим защитникам Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. «…Иногда на пустынных улицах Ленинграда звучала только вторая часть симфонии – Анданте кантабиле – или праздничный финал, поражающий силой мажорного звучания… Это снова оживала мечта композитора о победе праздника. Она сливалась с мечтой ленинградцев».

С предельным напряжением развертывается трагический конфликт Шестой симфонии Чайковского. Здесь борются силы жизни и извечного врага человека – смерти. Иногда последняя симфония Чайковского воспринимается как реквием, но это глубоко не верно. Смысл Шестой симфонии – в прославлении борьбы человека за полную, творческую жизнь, против трагической неизбежности смерти.

Чайковский назвал себя человеком, «страстно любящим жизнь (несмотря на все ее невзгоды) и столь же страстно ненавидящим смерть.

«Талант… трагический и нежный» – эта удивительно тонкая характеристика, данная Чехову А. М. Горьким. Она может так же может быть полностью отнесена и к Чайковскому. Трагическое в творчестве Чехова и Чайковского часто выступает как переживание контраста между идеалами, сложившимися в сознании художников, и реальной русской действительности эпохи 80-х годов.

Глубоко переживая дисгармонию жизни, Чехов и Чайковский страстно стремятся к гармонии, радости, творческой полноте жизни. Музыка вводит человека в мир гармонии, красоты.
Чехов и Чайковский продолжают ту благородную традицию русской литературы и искусства, которую лучше всего определить словами Пушкина, сказавшего о себе: «…чувства добрые я лирой пробуждал…».
Добро и зло не были для Чехова и Чайковского отвлеченными философскими категориями. Они воплощались в конкретных художественных образах.

«Мы как будто для того и созданы, чтобы вечно бороться со злом, искать идеалов, добиваться вечной правды», – писал Чайковский. В поэтическом пейзаже лунной ночи в деревне, завершающих один из самых трагических рассказов Чехова «Человек в футляре», есть такая строка: «Кажется… что зла уже нет на земле и все благополучно». Но смысл рассказа в том и состоит, что оно представляет страшную силу, стремящуюся разрушить добрую нравственную природу человека.
Пафос борьбы со злом присущ творчеству Чехова и Чайковского. Вспомним, с какой художественной силой раскрывается он в симфониях и балетах Чайковского! («Балет – та же симфония», – говорил композитор). А как многообразны образы зла в творчестве Чехова! Это прежде всего все формы социальной несправедливости, насилия над личностью. Это – хищничество, мещанство, пошлость.

Чехов и Чайковский как художники осуждают эгоизм, пренебрежение к другому человеку. Для писателя и композитора огромное зло – равнодушие, безразличное отношение к людям. Тема совести, личной ответственности за страдания людей – одна из важнейших тем творчества Чехова. Борьба с равнодушием пронизывает произведения писателя.

Нравственная красота для Чехова и Чайковского – утверждение человечности, неустанное стремление к идеалу, любовь, самоотверженность, подвиг. Высокую нравственную красоту, несгибаемую нравственную силу рождает у человека любовь к родине, единство с народом. Оторванность от народа – духовная смерть для человека. Только сознание высоких человеческих ценностей, только глубокая вера в человека помогали Чехову и Чайковскому смело, безбоязненно относиться к противоречиям действительности, делали произведения великих современников исполненными такого покоряющего жизнеутверждения.

Чехов и Чайковский обладали совершенным эстетическим чувством, умели видеть и запечатлеть проявления прекрасного в окружающем мире «чувство красоты в человеке не знает границ…» – писал Чехов. Чайковский, как он сам говорил, был наделен «неодолимым влечением к красоте».

Тема детства занимает немаловажное место в творчестве Чехова и Чайковского. В 1889 г. вышел сборник рассказов Чехова «Детвора», куда вошли такие маленькие шедевры, как «Беглец», «Событие», «Детвора», «Ванька», «Кухарка женится», «Дома». И характерно, что всегда требовательный к самому себе чехов был доволен этим сборником. Чайковский создал цикл замечательных фортепианных миниатюр «Детский альбом», 16 песен для детей и балет «Щелкунчик», названный Б. В. Асафьевым «гениальной симфонией детства, и детских дум, и детских игр, и детской любви».

Не была чужда Чайковскому и столь близкая Чехову стихия юмора. Кроме известной фортепианной «Юморески» и отдельных, имеющих эмоциональную окраску эпизодов опер, Чайковский создал по характеристике Н. Д. Кашкина, «большую лирическую комедию» – оперу «Кузнец Вакула». Вспоминается определение жанра некоторых пьес Чехова, данное А. М. Горьким, – «лирические комедии». Сочетание юмора и лирики очень характерно для творчества Чехова в целом.

Чайковский – «мажорный лирик по силе и глубине вдохновения по меньшей степени равен минорному», – утверждал Г. А. Ларош. Достаточно вспомнить хотя бы ряд эпизодов из опер и балетов Чайковского, такие романсы, как «То было раннею весной…» или «День ли царит…», и бессмертный Первый концерт для фортепиано с оркестром, полный утверждения жизни.

Творчеству Чехова и Чайковского присуща высокая простота. В разных контекстах и по разным поводам писатель и композитор высказывали свои мысли о простоте, как одном из основных требований к произведениям искусства.

Простота является одним из основных эстетических принципов Чехова и Чайковского. Простота – результат огромного творческого труда, строжайшего отбора явлений жизни для их художественного воплощения, итог многих раздумий и глубоких художественных обобщений. Простота в понимании Чехова и Чайковского – высшее мастерство. Это совершенное мастерство часто бывает скрыто от читателя или слушателя, всецело захваченного произведениями писателя, композитора.

Конечно, каждый человек, а гениальный в еще большей степени, – единственная, неповторимая индивидуальность. Тем не менее можно говорить о внутренней близости людей. Не только в творчестве, но в личностях Чехова и Чайковского было нечто существенно общее. Это хорошо чувствовал Сергей Васильевич Рахманинов. «Он [Чайковский] был одним из самых обаятельных художников и людей, которых я когда либо встречал, – говорил Рахманинов – он отличался необычайной деликатностью ума. Он был скромен, как скромны все истинно великие люди, прост, как мало кто бывает (я встретил еще одного человека, который во всем на него походил, и это был Чехов).

Свидетельство Рахманинова, знавшего и горячо любившего Чехова и Чайковского очень ценно. Писателя и композитора роднила не одна какая-то, пусть важная черта их характеров, а совокупность основных определяющих черт. И, конечно, прежде всего – деликатность ума, скромность и простота.

Чехов и Чайковский никогда не давали почувствовать, что они какие-то особенные, избранные индивидуальности, не подчеркивали расстояние между собой и другими людьми. Они с одинаковым вниманием относились к человеку, независимо от масштаба их личности или общественного положения. Они уважали достоинство каждого человека, его право на радость и счастье. Демократизм, простота Чехова и Чайковского восхищали современников.

Чехов и Чайковский были на редкость добрыми и отзывчивыми людьми. «Петр Ильич был добр чрезвычайно», – вспоминал его друг Г. А. Ларош. «Необыкновенная», «бесконечная» доброта композитора поражала друзей и знакомы. И здесь Чехов также походил на Чайковского. «Чехов был одним из самых отзывчивых людей, которых я встречал в своей жизни», – свидетельствует писатель А. С. Лазарев-Грузинский. О том же говорят все знавшие Чехова. И не случайно Антон Павлович писал своему любимому двоюродному брату: «Будь здоров, счастлив, мудр, а главное добр». Эти слова звучат как завещание, ведь здесь сказано о том, что Чехов считал особенно необходимым для человека.

Чехова и Чайковского объединяла горячая любовь к родине, русскому человеку, родной природе. «Вы русский! Да, очень, очень русский», – сказал однажды Чехову Лев Толстой. Это лучшая характеристика одной из важнейших сторон личности и творческого облика писателя. «Я страстно люблю русского человека, русскую речь, русский склад ума, русскую красоту лиц, русские обычаи», – писал Чайковский.

Простота и скромность соединялись у Чехова и Чайковского с большим внутренним достоинством, душевное изящество – с мужественной энергией, сердечность – с высокой принципиальностью, редкой творческой волей. Монолитной единство жизни и творчества, внутренняя цельность, душевная красота Чехова и Чайковского вызывают самое глубокое уважение и восхищение.

Глубоко русские гении, Чехов и Чайковский вошли в число мировых художников. «Чехов – несравненный художник… Художник жизни. И достоинство его творчества в том, что оно понятно и сродни не только всякому русскому, но и всякому человеку вообще. А это главное…» – сказал Л. Н. Толстой. Такими же крепкими нитями связана музыка Чайковского с каждым из слушателей во всех уголках земного шара.

Человеческая близость Чехова и Чайковского, их глубокое творческое родство – явление значительное не только в истории русского, но и мирового искусства. Это наглядное свидетельство того, что даже столь различные на первый взгляд области искусства, как литература и музыка, внутренне связаны, взаимно обогащают друг друга, питаются из общих идейных источников.

Произведения Чехова и Чайковского живут полной жизнью в нашей современности. Они участвуют в формировании лучших черт характера русского человека. Они воспитывают стремление к высоким народным идеалам, к прекрасному. Они объединяют людей, делают их лучше, красивее. Творчество Чехова и Чайковского относится к высочайшим вершинам в художественном развитии человека. Чехов и Чайковский – гордость и слава нашего народа, его драгоценный вклад в сокровищницу мировой культуры.











































Список литературы.

1. А. П. Чехов. Избранные сочинения. Москва, «Художественная литература», 1986г.
2. Конисская. «Чайковский в Петербурге», Лениздат 1974 г.
3. Ручьевская «П. И. Чайковский», Ленинград, «Музыка» 1985 г.
4. Балобанович «Чехов и Чайковский», «Московский рабочий» 1978 г.
5. www.yandex.ru
6. Холодковский «Дом в Клину», «Московский рабочий» 1959 г.
7. «100 великих музыкантов» Москва «Вече» 2000 г.