продолжение


Дорогой,из окна вагона, любовался цветущей природой Азербайджана, без конца на каждой станции с Малининым покупали что нибудь из сьестного. И веселились. В Баку, в том же самом скверике у вокзала, где я был в мае месяце 1942 года, нам пришлось ожидать поезда на Грозный. Хотелось курить, но не было табака.Недалеко от меня сидел какой то военный, довольно пожилой и оборванный солдат и курил хороший табак. Я попросил у него закурить. Незаметно разговорились и он оказался очень интересным человеком. Поляк по национальности, он окончил Варшавский университет, в каком то году, затем завершил свое медицинское образование в Клермон-Ферране на юге Франции, Много путешествовал по Европе и незадолго до войны Германии с Польшей приехал на родину в Данцинг. В поисках спасения от немцев, в 1939 году он перекочевал во Львов, а затем стал советским поданным. А теперь здесь, человек с высшим европейским медицинским образованием находился на положении рядового солдата, санитарного инструктора. «Я никогда не думал» заявил он, «быть в России, Я всегда мечтал уехать в Аргентину, где у меня есть родные». Мы долго говорили с ним о том, о сем. Поистине пути господни неисповедимы! С кем только не приходиться встречаться!
Едем по железной дороге из Баку в Грозный. Я был на этой дороге уже один раз в мае месяце. Но теперь она совершенно непохожа. У стен Грозного фронт, и мы ближе и ближе приближаемся к нему.В Дербенте мы пересели в другой, фронтовой эшелон, и медленно, осторожно поезд двинулся дальше. В эту осень стояли прекрасные солнечные дни. Солнце ласково светило с бездонного голубого неба. На всех станциях стояли войска или ждали их отправки на фронт. Кое где станции были разрушены немецкой бомбадировкой. Но вот наконец, 22 сентября 1942 года утром мы остановились на станции Грозный.
Я сознаюсь, откровенно, ожидал увидеть здесь сломанную и покоробленную прифронтовой полосой жизнь. Но в городе, куда мы вышли со станции, был оживленный базар, на котором можно было купить из сьестного что хотелось.
Были пирожки,хлеб,котлеты,горячий мясной борщ,фрукты. Это меня удивило. Но главное цены! Никакого сравнения с Гори,Тбилиси и Баку! Мы конечно наелись с Малининым и еше с кем то до отвала. Побродив некоторое время по базару мы отправились разыскивать штаб Северной группы Закавказского Фронта. Но он оказывается как мы узнали в комендатуре помещался где то на окраине, на 12 х новых промыслах. Большой красивый город с асфальтовыи улицами и многоэтажными домами был наполовину пуст. Широкие чистые улицы в безоблачные дни сентября были пусты. Только редко прозвонит трамвай. То и дело встречаются противотанковые рвы, надолбы и баррикады. Там и здесь на стенах надписи – «Грозный будет грозным для врага!» к вечеру мы нашли нужный нам штаб и зарегистрировались в нем. Оказалось мы снова попали во фронтовой резерв и нам предложили жить на частной квартире. Здесь резервистов было немного. Им была предоставлена полная свобода жить на частных квартирах и питаться в столовых резерва бесплатно. Питание было очень хорошим ни в какое сравнение с жизнью в городе Казах. Двенадцатые новые нефтяные промыслы представляли собой благоустроенный рабочий поселок пригород Грозного красивые стандартные дома,раскинулись прямыми рядами на холмах.десятки нефтяных вышек,и приветливое рабочее население. В этот вечер я, Геннадий Малинин и младший летейнант Саша Анисимов пошли искать квартиру. Ее найти не составило никакого труда. Наоборот женщины домохозяйки наперебой приглашали нас к себе на квартиру и притом безвозмездно в те дни, когда нефтяная промышленность была законсервирована, многие были без работы и вели полуголодное сушествование. Вот тот адрес где мы нашли тот ласковый и теплый приют на много дней с 13 октября 1942 года город Грозный. Чечено-Ингушской АССР, Октябрьский район, корпус 94 квартира 1, Жимбарова Раиса.
Это была уютная,стандартная квартира в три комнаты с водопроводом. Но не это главное. Важнее люди. Раиса Жимбарова была пожилая женщина, работница по национальности татарка. Ее муж, такой же простой рабочий татарин был инвалидом Отечественной войны и теперь добывал пропитание своей семье сапожным ремеслом. У них было трое детей и четвертый сын Ханзя Юскаев восемнадцатилетний юноша недавно ушел на фронт. Жили они очень бедно и всетаки каждый раз насильно угощали всем что имели. Таких людей забывать нельзя. В свою очередь мы носили обед из столовой на дом, и кушали с ними вместе. Здесь, в теплой отдельной комнате мы жили спокойно и беззаботно с 22 сентября 1942 года по 13 октября... Юноша лейтенант Александр Андреевич Анисимов, которому в то время было 20 лет(с 1922 года рождения) был скромным и образованным человеком, честной натурой и красавцем парнем. Его я встретил в штатских лохмотьях, вышедшим из немецкого окружения, испытавшим уже фронт и искренне подружился с ним. Но он с нами жил до 25 сентября 1942 года и уехал на фронт.

Чехословакия. с. Горная Стрегова, 20 января 1945 года суббота.

Я остался с Геннадием Малининым. Золотая осень была во всей своей величавости. Ясные сухие дни.Безоблачное голубое небо, теплые дни. Воздух был стеклянным, и дали вырисовывались четко. Делать по целым дням было нечего, читать тоже нечего за исключением отдельных оборванных книжонок. которые случайно попадались в квартире Раисы Жамбаровой.Я не помню даже что они из себя представляли. Промыслы имели пустынный и безжизненный вид, нефтяные вышки и заводы не работали, гудки молчали и трамвай и водопровод напоминали о прежней нормальной жизни. Раза два или три в день я посещал штаб резерва Северной группы Закавказского фронта. чтобы получить талоны на питание, завтрак или обед и попутно с этим узнать новости дня. На небольшом базарчике мы, военные проводили тоже довольно много времени покупая десятками грецкие орехи, помидоры или семячки. Частично свои покупки уничтожали здесь же на месте, а помидоры и огурцы как десерт или третье блюдо к обеду приносили на квартиру и кушали. Водки и вина не было. Так тянулось время. Дня через два после отьезда Саши Анисимова из Грозного на фронт среди многочисленных резервистов-офицеров в большинстве случаев ловеласов, бабников и людей с низменными и грязными желаниями мне бросился в глаза один, совершенно непохожий на остальных. Это был стройный красивый юноша лет девятнадцати или двадцати который чаще всего молчал, когда ему приходилось бывать в обществе офицеров. Но бывал он среди них как и я мало, и я видел его только по утрам и за обедом. Жил он как я приметил на одной улице со мной, через два корпуса от мой квартиры. Вскоре я познакомился с ним и не раскаялся в этом. Это был Сергей Александрович Горелов или просто Сережа как я стал звать его. Вскоре мы с ним стали ближе. (кстати к этому времени Геннадий Малинин был отправлен на фронт в 9ю армию и я остался один. Мы лучше узнали друг друга и через день уже были друзьями. Потому что этот скромный тихий юноша чрезвычайно мягкий по характеру был очень культурным и начитанным человеком. Окончил десять классов средней школы в городе Ленинграде и там же артиллерийское училище. Жизнь в годы эой войны у него сложилась трагически и это наложило определенный отпечаток на Сережу. Из интеллегегнтной семьи, ленинградец по окончании артиллерийского училища Сережа Горелов ушел на фронт, был тяжело ранен и долго лежал в госпитале, после чего приехал сюда. Отец, мать и маленький брат во время ЛДенинградской блокады немцами умерли с голода, старший брат погиб на фронте и в Ленинграде оставалась лишь сестра девушка. Долгие осенние вечера мы душевно беседовали с Сережей обо всем. Я ему рассказал о себе, о своих странствиях до войны, С каждым днем общей жизни, мы становились дороже друг другу и предстоящая разлука пугала нас и навевала грусть. По прежнему мы жили на разных квартирах, но они были так близко друг от друга что это не имело никакого значения. Но вот пришел день 6 октября 1942 года и Сережа был отправлен на фронт. Таким образом познакомившись с этим юношей 1922 года рождения 2 октября подружились с ним 4 октября мы расстались с ним 6 октября. В последнем грустном расставании мы обменялись с ним домашними адресами, чтобы не терять связи друг с другом. Вот его адрес. Ленинград, 1 Канал Грибоедова, 49 кв 54. Гореловой Любови Александровне для Сережи. В последние минуты та, хозяйка квартиры у которой жил Сережа горько плакала о нем и нельзя было о таком юноше не горевать. Она его любила как мать. Кроме того эта замечательная женщина имела на фронте четырех сынов- Георгия, Виктора,Федора и Константина Ивановичей Дьяченко
Чехословакия. 21 январЯ 1945года Слов.Клачани.1945года Воскресение.

Продолжаю свои воспоминания о неповторимом 1942 годе. Итак, после 6 октября я остался совершенно один, с нетерпением ожидая отправления на фронт. целые дни и часы теперь я проводил совершенно один в пустой комнате прифронтовой полосы в приветливой семье Жамбаровых. Уходил на небольшой рынок покупать помидоры и орехи. В последние два дня моим спутником был молодой младший лейтенант украинец Саша Демчук, но и он ушел на фронт в 9 армию раньше меня. Вечером 10 октября 1942 года был вызван в штаб и я и получил назначение в 10 гвардейский стрелковый корпус, который сражался с немцами где то километров сто от Грозного под станцией Ищерской. Вместе со мной туда же получили направление еще три офицера - техник старший лейтенант БАЯНЦ-Баев(пожилой человек, армянин,бывший инженер на Ленинградских Судоверфях, симпатичный старичок с большим опытом и знаниями), лейтенант Яковлев (молодой ветрогон, но впрочем в сущности добрый малый) и Кудинов Григорий Васильевич, а вернее просто Гриша, симпатичный скромный и умный юноша лет двадцати, лейтенант по званию. Все они были фронтовики и лишь один я еще не воевал на фронте. Общая путевка познакомила нас, и заставила вместе жить, ожидая отправки в часть. Мы поселились теперь на квартире Кудинова, Еще днем 10 октября 1942 года, насколько помню часа в 2 дня, в тишину теплого дня, в лазури голубого безоблачного неба, ворвался гул немецких самолетов. их было 75 штук. В это время я был как обычно на базаре. Тишину дня вспугнули сотни зениток, и беловатые клубочки разрывов, усеяли все небо. Самолеты зашли из под солнца и начали свою дьявольскую работу, бомбандировку нефтяных промыслов, и нефтеочистительных заводов. Через пятнадцать минут, глазам предстало кошмарное, никогда не виданное мной, да и пожалуй всеми остальными зрелище. Зажигательные и фугасные бомбы, сброшенные на Сталинские нефтяные промыслы, воспламенили запасы нефти около 10 миллионов тонн, и заводы. Огромные чернильные облака дыма, медленно поднимались с трех сторон все выше и выше в небо, а затем совершенно закрыли его. И через час вместо солнечного света, радостного дня, над промыслами и городом Грозным наступила ночь. В полном смысле этого слова. Лишь в чернильном саване дыма там и тут вырывались колоссальные языки пламени горевших миллионы тонн нефти. да взрывались заводы. Стервятники улетели. Я ушел домой, не в состоянии перенести это страшное зрелище. Проснувшись утром на квартире Гриши Кудинова, мы застали на улице как и вчера, вместо дня сумерки, хотя было уже 12 часов дня. Нефть продолжала гореть.
Хотелось скорее уехать на фронт. Но офицер связи 10 го гвардейского стрелкового корпуса, который приехал на автомашине с артеллерийского управления Северной группы Закавказского фронта к генералу майору Масленникову был занят, несколько дней какими то делами, и не мог поехать в корпус несколько дней. Его были вынуждены ждать и мы, так как иных возможностей найти штаб корпуса и доехать до него у нас не было. Так прошли дни 10,11,12 октября. Мы жили все вместе 4 человека, питались сообща, хотя надо правду сказать, питаться то было нечем. Перебивались кое как, так как со снабжения в резерве нас сняли. Ровно в 2 часа дня 12 октября, 1942 года, 75 немецких самолетов, совершили второй налет на нефтяные промыслы. И город Грозный. На этот раз они зажгли еще 30 миллионов тонн нефти, зрелище грандиозного пожара катастрофы, было еще ужаснее чем в первый раз. Несколько суток над городом, и его окрестностями радиусом в 100 км, висели черные облака. И была ночь. В городе полыхали пожары. Наконец 13 октября, к вечеру, наш добродушный и словоохотливый шофер, насколько я помню он же офицер связи, готов был ехать и мы поехали. Машина мчалась со скоростью ветра. Было легко и радостно от сознания, что мы едем на фронт, в гвардейскую часть, от этого гнетущего и страшного пожара. Тревожно и радостно билось сердце. Еще раньше до Грозного и особенно живя в городе много приходилось слышать предательской повстанческой деятельности ингушей и чеченцев, в эти грозные дни Отечечественной войны. Многочисленные вооруженные отряды ушли в горы, и нападали на красноармейские части. Эти предатели ждали прихода немцев, и снабжались оружием со стороны врага. Против них применялись карательные экспедиции, и даже авиация, но каков эффект этих мероприятия не знаю. Мы ехали к фронту на автомашине Чечено-Ингушетии по хорошей дороге, и к вечеру уже были в станице Червленой. Из которой кАк рассказал шофер совсем недавно были выбиты немцы. До переднего края оставалось немного километров. В штаб корпуса, который помещался в большом лиственном лесу, мы приехали поздно ночью в кромешной тьме и нашли приют в каком то небольшом блиндаже.
Но вскоре нас вызвал к себе командующий артиллерией корпуса гвардии полковник Добронравов. В глубоком просторном блиндаже был штаб артиллерии и горел свет. За столом сидел полковник. Коротко спросил у каждого из четырех о том где учились, и были ли на фронте. Добронравов сказал. Наш корпус гвардейский, воюет неплохо и отступать не любит. Потребовал от нас того же. Затем каждого из нас назначил по частям. Баянц как специалист по боепитанию остался насколько помню при корпусе, Яковлев и Кудинов были направлены в 92 артиллерийский полк, а я в 7ю гвардейскую стрелковую бригаду. Переночевав ночь в блиндаже, утром позавтракали на зеленой лесной полянке, имевшей назначение офицерской столовой корпуса, а через час за мной прибыл офицер связи 7 бригады.рядовой молодой парень Гасс на автомашине. Через 15 минут я уже был в штабе 7 гвардейской стрелковой бригады, которая находилась в том же лесу, в четырех километрах от штаба корпуса. В небольшом тесном шалаше в Яру помещался штаб бригады, и здесь сидело всего лишь два человека, писарь Гасс, который привез меня и начальник штаба артиллерии гвардии лейтенант Абрамов Николай Федорович. Он оказался душевным и простым человеком, и через пять минут после знакомства с ним, мы уже запросто сидели беседовали и курили. Он чертил какую то схему. Назначение должен был дать начальник артиллерии гвардии капитан Прохоров, которого кстати, забегу уж вперед все за глаза звали Борода. За его большую и рыжую бороду. Его пока не было и я ждал, но вот появился и он. В старых грязных коричневых штанах. Обросший и с большой рыжей бородой. – хотя ему было 29 лет, он пришел гневный и сердитый. И вообще он был исключительным грубияном и матершинником, хотя на самом деле был простым и добрым человеком и прекрасным артиллерийским командиром. Когда я представился ему, он недобро искоса посмотрел на меня, и отрубил. Будешь командиром взвода управления отдельной батареи 76 ти миллиметровых пушек. Мне это не нравилось. Вообще я учился в корпусном училище где система была 122 и 152 мм не был знаком с полковыми 76 мм пушками образца 1927 года, а я понимал, что быть командиром на фронте, отвечать за успех боя, и жизнь своих солдат буду я, не говоря уже о своей жизни и потому еще в корпусе просил Добронравова назначить меня в гаубичный полк, где система артиллерии мне была известна. Теперь же кроме того этот начальник назначал меня на командную должность взвода управления, как мне казалось ответственную и трудную должность. Вместо того чтобы назначить командиром огневого взвода. Потом я конечно узнал, что нет ничего проще чем эти пушки хлопушки и должность КВУ что в ней нет ничего страшного и она много интереснгее чем быть огневым командиром, но тогда я не боясь за свою жизнь, боялся не справиться с обязанностями КВУ и потому робко сказал об этом гвардии капитану Прохорову. – Бороде. И тут то он, придя в неописуемый гнев, заорал на меня. «…………..если не справишься, то заплатишь своей кровью» . будешь командиром взвода управления!!
Мне лично ничего не оставалось другого как сказать. Есть быть командиром взвода! И отойти от него.Абрамов и Гасс смотря на меня потихоньку от Прохорова хохотали.