В последнее время много пишу. Жизнь заставляет, ничего не поделаешь - сессия на носу. Этот опус написан для получения зачета по спецкурсу "Городская антропология" (к.филос.н. Галина Владимировна Горнова). Написан за ночь. Это чувствуется. Ашипки прошу игнорировать. Вычитаю и выправлю позднее. Текст (относительно)легкий, понятный. Читайте. По идее, из этой попсы может получиться нормальная наука. Летом займусь.

О ткани города, самоубийстве и социальном органицизме
Ренат Атаев

Эссе

Предлагаемый в этой работе подход к проблеме города опирается на социально-органическую аналогию. Органическая метафора – самая часто используемая метафора при описании города и его процессов в художественной литературе. Она проникла и в массовую культуру, даже в обыденную речь. Она чрезвычайно живуча. Представляется, что факт этот не случаен и в нем содержится некое здравое зерно истины, которое мы здесь и попытаемся извлечь.
Как известно, социально-органическая объяснительная схема традиционно занимает довольно маргинальное положение в социологии. В качестве своеобразного оправдания в самом начале работы позволю себе процитировать остроумное замечание бельгийского социолога Френсиса Хейлигена: «Вопрос заключается вовсе не в том, является общество организмом а самом деле или нет, но в том лишь, насколько данная точка зрения полезна» [1].
Социально-органическая концепция, несмотря на прошедшие более чем полтора столетия с момента, когда она была впервые явлена ученому миру в качестве парадигмы для объяснения общества (собственно с этого некогда и началась социология) все еще не исчерпала своего эвристического потенциала. Предполагается даже, что объяснительная сила этой концепции в ряде случаев шире, нежели традиционный взгляд на общество как на сложное образование взаимодействующих индивидуумов.
Не будет большим преувеличением сказать, что до сих пор столь же универсальной парадигмы, охватывающей столь широкий спектр свойств общества социологией не предложено до сих пор. Источник же этой парадигмы, базовая посылка ее, разделяется большиством рационально мыслящих исследователей (социологов и экологов) – человеческие существа есть часть природы, ои порождены ей и с ней же неразрыво связаны. Следующим шагом будет предположение о том, что законы общества есть в то же самое время и законы природы. Им должны соответствовать многочисленные аналогии в мире живого...
И такие аналогии находятся. Уже давно, например, биологов не смущает употребление по отношению к животным (и даже одноклеточным существам – бактериям []) термина «социальный». Это легальный термин социобиологии. Множатся исследования посвященные общественному поведению клеток в составе тканей, микробным сообществам, так называемым «социальным насекомым», структуре их колоний, которые исследователи-энтомологи уже давно предпочитают рассматривать как суперорганизмы – это, как известно, еще спенсеровский термин, содержание которого теперь несколько изменилось – под ним сегодня понимают «организмы, состоящие из других организмов» [1].
На наш взгляд говорить о биологичности социальных законов все же не совсем корректно. Автору более приятна мысль о том, что законы общества и законы строения и фукционирования организма могут быть рассмотрены как проявления более общих – не исключено даже метанаучных – законов. Привлекательной с точки зрения методологии выглядит мысль о возможности создания некоей «общей социологии» или «метасоциологии», включающей в себя обобщения, потециально в равной степени распространимые на 1) мир общественно живущих существ наличной живой природы и 2) человека. Как интенция эта мысль может сослужить хорошую службу делу интеграции гуманитарного и естественного знания, может послужить идеалом, некой необходимой мифологемой, которая вдохновит группы исследователей на поиск единой для этих доселе изолированных сфер позиции.
Гуманитарное и естественнонаучное знание в вопросе о природе феномена города «перекрываются», на наш взгляд, несколько раз. В первый – когда мы задумываемся о некоем единстве, лежащем в основе структуры города и организма. Единство это возникает спотанно и стойко воспроизводится, что, как известо является признаком природной необходимости. Скажем больше – приметой некоего еще не сформулированного в явной форме, но уже четко ощущаемого на уровне философской интуиции закона.
Живая ткань, как известно по курсу школьной биологии, состоит из живых и неживых компонентов – клеток и межклеточного вещества. Функциоирование тканей в составе органов и органов в составе организма носит системный характер – дефекты в работе самого первого звена этой цепи (клетки), будучи генерализованными, самым серьезным образом сказываются на здоровье и жизнеспособости всей системы.
Тоже и с городом. Будучи включенным в систему национального адинистративного устройства, имея связи (экономические и культурные, односторонние и двусторонние, прямые и опосредованные) с глобальной, межнациональной системой, город все-таки обладает чертами, которые позволяют считать его вполне самостоятельной живой единицей.
Город имеет более или мене четко выраженные границы. Его структура более или менее четко распадается на структурные подразделения – районы, округа. В наиболее общем случае – на центр и периферию. Внутри этих подструктур выделяются другие, более мелкие, которые все равно в конечном счете сводятся к «первоткани» города – к органическому (иначе не скажешь) единству активной и пассивной, живой и неживой ее составляющих (выражаясь экологическими терминами «биоты» и «абиоты») – людей и конструкций.
Возникает законый вопрос. Что позволяет говорить об известной «органичности города» и меньшей, например, «органичности» села? Ответ есть и он, на наш взгляд, достаточно прост. Плотность. Население городской агломерации многократно превосходит население небольшого поселка – это первое, что бросается в глаза при сравнении этих антропоценозов.
От плотности населения и его зональных неоднородностей (конечно, наряду с прочими факторами*) пляшут градостроители при планировании городской инфраструктуры. Эволюция последней также четко коррелирует с ростом населения города, причем первое вызывает рост второго, а второе первого – здесь налицо взаимовлияние, что также вызывает у меня какие-то неясные ассоциации с физиологией роста. Плотность населения – первый фактор (оговоримся еще раз: в ряду прочих), который нам кажется целесообразно исследовать в связи с его влияием на антропологические, социально-психологические и морфологические (если это слово применимо к городскому ландшафту) изменения городской ткани.
Специально не станем оговаривать, что конкретно мы понимаем здесь под “городской тканью” – термин этот мы в данной работе используем более широко чем градостроители. Без четких рамок под ним мы имеем в виду как наиболее мелкие “микроструктуры” города (некая отвлеченная, условно-атомарная совокупность людей, техники и архитектурных сооружений), так и более крупные, из которых складываются собственно “органы” города. На разных стадиях развития городского антропоценоза смысл, вкладываемый в термины “ткань” и “орган” может (и должен) изменяться. Также мы намеренно пока абстрагируемся, например, от факта присутствия в исследуемом ценозе других (помимо человека) организмов – бактерий, грибов, животных и растений, которые (особенно последние) вносят значимый вклад в морфологию и физиологию города. Нам все это необходимо для простоты, чтобы легче понять и обозначить подходы к исследованию наиболее общих принципов функционирования и развития городского организма.
Итак, антропологическая плотность города рассматривается нами здесь как ведущий показатель его развития. Эволюционный вектор, опять же если рассматривать его наиболее обобщенно (для чего придется исключить из рассмотрения, например, процессы субурбанизации) направлен довольно четко от поселения с меньшей плотностью (деревня, малый город) в сторону поселения с наивысшей плотностью (мегаполис). Будем исходить из предположения, что такая тенденция сохранится и в некотором обозримом будущем (вспоминаются гостиничные номера-мыльницы в японских мотелях). Что из этого всего следует в отношении антропологии?
Из психологии нам известно, что при уменьшении жизненного пространства человека растет уровень его агрессии. Таким образом для городов-муравейников будущего станет актуальной проблема гашения или канализирования этой агресии в социально-допустимых формах. Это мы, в принципе, и видим в современной Японии (ссылок на эту страну будет много по причинам, которые станут ясны позднее). Офисные служащие много пьют в свободное от работы время (уровень потребления алкоголя на душу населения в Японии один из самых высоких в мире), играют в неразорительные азартные игры (салоны игровых автоматов никогда не пустуют, страну охватила просто эпидемия игромании), бьют резиновые физиономии, напоминающие лица начальников в специально отведенных для этого “комнатах релаксации”. Забавно, но в исторической ретроспетиве сублимированной агрессией (в духе психоанализа) можно объяснить и высокий уровень культуры японцев, развитие у них множества мелких прикладных видов искусств и хобби, которые отнимают время, взамен отвлекая людей от перманентной фрустрации. Япония перенаселена. Популяция Японии, лишь немного не дотягивающая до населения РФ (126,2 против 146,3 по данным 2000 г.), ютится на територии сопоставимой, например, с площадью четырех Омских областей. К чему это все привело?
История Японии – история перманентных внутренних войн. Постояные столкновения привели к возникновению системы сложных ритуалов, регламентирующих едва ли не все стороны жизни японцев (в первую очередь, конечно, военой аристократии). Гиертрофированная учтивость японцев влоть до самого недавнего времени служила как бы визитной карточкой этой культуры. Целью введения ритуала было снижение взаимной агрессии, взаимное умиротворение воинов. Случайным жестам, взглядам, словам, потенциально подобно триггеру способным вызвать высвобождение накопленной агрессии, ритуал положил заслон. Теперь, при условии хорошего воспитания самурая, вероятность случайного конфликта его с другим самураем была сведена к минимуму. Случайно оскорбить оппонента, при условии владения ритуалом стало невозможно. Оборотной стороной этой чрезмерной ритуализации стало то, что многие вполне дружественные жесты и привычки европейцев, демонстрировавшиеся ими в самом начале отношений с Японией, трактовались аборигенами как дерзкие и вызывающие и тотчас запускали агрессивный ответ. Другое следствие: Япония традиционно националистична – неприязнь к “гайдзинам” до сих пор в ментальности этого народа. Особенность, специфичность родной культуры резко бросалась в глаза при столкновении с иноплеменниками, закрепляя присущую любому виду (помимо человека) природную ксенофобию (чем ближе родственный вид, тем отвратительней кажутся самые мелкие различия) На протяжении истории все перчисленое только способствовало изоляции этой удивительной культуры от мировой…
Все это, разумеется, интересно и само по себе, но нас, напомню, здесь интересует лишь тот факт, что повышение плотности популяции небезразлично для антропологического компонента города. Под воздействием растущей плотности изменяется облик, поведение, менталитет, культура человека. Все это каким-то сложным образом связано и с изменениями городского ландшафта. Очевидно, например, что высокая традиционно плотность городов Япони должна всячески способствовать “небоскребизации” ее городского облика. Пример связи менталитета и экономики: традиционно дотошным японцам легче даются новые технологии, осованные на миниатюризации. Японцы – виртуозы мииатюризации. Результатом всего этого стало “экономическое чудо 60-х – 70-х гг. 20 в. Произошла быстрая рецепция западной культуры, специфического “западного” способа производства и облик страны (как и ее экономическое благосостояние) разительно изменился за какие-то полтора-два десятка лет
Еще одна зависимость: чем выше плотность города, тем выше в нем уровень суицида. Здесь все, в принципе, неплохо ложится на фрейдовскую теорию суицидальной мотивации как “агрессии, перенаправленной на себя”. О том, что уровень суицида выше в городе чем в деревне было известное еще Дюркгейму. Здесь все, вроде бы, понятно: сельское население более консолидировано, люди там более открыты, они больше общаются, поддерживая друг друга эмоционально. Напротив, высокая плотность населения города имеет следствием феномен “одиночества в толпе” – город размыкает людей, делает их более отчужденными в отношении друг друга. Однним из первых феномен этот зафиксировал еще Конрад Лоренц в своей знаменитой “Агресии”. Парадоксально, но факт: в могоклеточном организме происходит то же.
Апоптоз – термин биологии клетки. Под ним цитологи понимают феномен так называемой «программированой» смерти клетки в ситуации, когда непосредственных причин для ее гибели (несовместимая с жизнью травма, дефицит питания, экстремальные температура или влажность) нет. Причины этого вида клеточной смерти – информационные и, в некотором смысле слова, социальные. В ситуации, когда клетка достигает определенного возраста (т.е. поделилась определенное количество раз), и количество мутаций в ее ядерной ДНК превысило безопасный предел, отчего дальнейшее ее деление чревато десоциализацией и превращением ее в опухолевую, в такой ситуации клетке приходится умереть ради благополучия социума. Речь идет о своеобразном просоциальном «ритуальном самоубийстве», подобном сэпукку в феодальной Японии. Клетка, принявшая особый химический сигнал от клеток микроокружения, поделившаяся некоторое предельное число раз (предел Хейфлика), пораженая вирусом, или получившая дефект, не ведущий к ее немедленной гибели, но угрожающий ее генетической идентичности – так вот, такая клетка запускает особый генно-биохимический механизм, в ходе работы которого она как бы «разбирает себя на части». Впоследствии эти части потребляются клетками микроокружения. Вроде того, как в деревне общинники деловито разбирают добро умершего соседа, не оставившего наследников. Происходит самоубийство рутинно, как нечто само собой разумеющееся. Процесс безопасен для ткани и не оставляет рубцовых следов, разного рода «мусора» в межклеточном веществе, не вредит окружающим клеткам, в отличие от другого вида клеточной смерти – некроза.
Последний сравним уже, скорее, с насильственной смертью, чем с самоубийством. Клетка при некрозе лопается, ее содержимое изливается в межклеточное пространство, травмируя клетки окружения. Причины некроза уже не информационые, но грубые – физические, химические, или механические.
Апоптоз – явление универсальное, присущее на том или ином этапе развития всем многоклеточным организмам и даже ряду организмов, традиционо относимых к одноклеточным, но живущих колониями. Это явление, вслед за В.П. Скулачевым, можно охарактеризовать как своеобразный «уход на покой», освобождающий микросообщество от груза отработавших свое дефектных клеток и способствующий нормальной смене клеточных «поколений» в составе ткани. Апоптоз – это биологический ассенизатор. Он включает гибель (саморазрушение) неправильно развивающейся, потенциально опасной или просто ненужной для окружающих тканей клетки.
К примеру, на апоптозе основана и защита от раковых заболеваний – соседи раковой клетки убивают себя, образуя «мертвую зону», и только сбой в программе массового суицида приводит к заболеванию раком.
Мировая наука освятила апоптоз отдельной клетки. За открытие генов, задача которых – кодировать белки, провоцирующие самоубийство клеток в 2002 году была присуждена Нобелевская премия по физиологии. Когда возникает подозрение, что что-то не так, поступает приказ «уйти из жизни», он передается через цепочку белков, последний сообщает клетке приказ исполнить, и она начинает распадаться.
Одна клетка, решая покончить с собой, может посылать смертоносный сигнал своим соседям, в результате погибает не она одна, а целый клеточной пласт. Это до жути напоминает человеческие эпидемиии самоубийств, самой старой из которых (описанной в литературе) уже триста лет. Это многочисленные самоубийства, порожденные волной подражательства после опубликования романа И.Гете «Страдания молодого Вертера». Психологам известно, например, что чем более широко освешено в массмедиа то или иное громкое самоубийство, тем больше после него «вторичный вал» суицида, когда для потенциально готовых к этому шагу людей известие о подобом шаге известного публичного лица становится «последней каплей». Еще один пример такого рода эпидемий, уже ближе к нашему времени – суицидальная волна, прокатившаяся по Соединенным Штатам после самоубийства актрисы Мерилин Монро.
Напрашивается инересный вывод – человек есть существо, представляющее собой аналог клетки, находящейся как бы «на полпути» из общества малоорганичного (большая часть членов полуавтонома, суицид редок; аналог примитивные многоклеточые и колонии одноклеточных) к обществу высокоорганичному (высшие многоклеточные; стадия развития города, следующая за мегалополисом – «глобальный мегалополис»?) На основе этой догадки можно строить прогноз – в дальнейшем человечество ждет прогрессиынй рост самоубийств, и, что важнее, повсеместное изменение общественного мнения в пользу самоубийц. Добровольый уход из жизни будет признан делом общественно полезным (и даже, кто знает, богоугодным); на специальных курсах потенциальных суицидентов будут учить как «делать это» безболезненно и эстетично. Неслабая перспективка?
Теперь еще более интересный факт. Живые многоклеточные системы – от колонии микробов Esherichia coli (банальная кишечная палочка) до высших млекопитающих – образуют непрерывный ряд совершенствования апоптоза. Чем выше по этой лестнице, тем меньшие причины могут служить поводом для альтруистического просоциального самоубийства клетки. В день из-за апоптоза человеческий организм теряет до 5% клеток. Это нормальная физиологическая убыль – шелушение кожи, смерть изношенных и зараженных вирусами, случайно мутировавших и просто странно себя ведущих (с точки зрения микроокружения, ближайших соседей) клеток, клеток случайно угодивших в неподходящее для себя микроокружение (например, клетка кожного эпителия в толще внутреннего органа) – аномальная локализация нормальной клетки также представляет потенциальную угрозу организму. Что будет, если, например, в мозговой полости черепа начнет расти, скажем, молочный зуб?
Чем совершеннее организм, тем нормальнее для его элементов убивать себя. И, между прочим, “близость проживания” элементов друг от друга (читай: “плотность”) неплохо корелирует с таким условно-шуточным показателем как “органичность организма”. Чем плотнее популяция,тем нормальнее суицид и тем “круче” и здоровее социум – ему не надо тратиться на дорогостоящую полицию, основная масса девиантных граждан будет элиминирована из общества самой силой “общественного мнения”. Не правда ли, сильно напоминает старое доброе человечество?
Отметим сделанное. Мы на ваших глазах только что вывели (еще не доказали, но уже внятно и четко сформулировали) возможно один из первых законов будущей метанауки (назовем ее громко, чего уж стесняться, – «метасоциология»), так называемый “закон альтруистического суицида”: «суицид социальных элементов является фудаментальным свойством для любых социальных систем и одновремено может служить критерием их эволюцинного прогресса; чем совершеннее социальная система, тем типичнее для ее элементов альтруистический суицид, и тем меньшие (по меркам более простой системы) причины нужны для запуска в социальном элементе условного самоликвидирующего механизма». Проверкой этой гипотезы и постановкой других, столь же универсальных (и столь же спорных), по моему скромному мнению, и должны будут на первых порах заняться последователи новой старой социологической школы – школы социального органицизма.

• * При том условии, что некий срединный «сносный» уровень экономического благополучия мы здесь, не мудрствуя лукаво, примем за константу – этот параметр аналогичен параметру «достаточная для развития трофика (питание)» живой растущей ткани организма.
• Пояснение. Мы (пока) изучаем, если угодно, «здоровые ткани» общества. В «физиологических» так сказать условиях. Патологию оставим тем, кто встанет на наши, «социальных физиологов», плечи в будущем, хотя и так, конечно, понятно, что в ситуации плохого питания тканей и (что равнозначно) плохого роста питающих их коммуникаций будут позникать разные неприятные штуки. Можно, например, детально описать «гангрену», участка города или населенного пункта, которому по каким-то причинам перерезали питающую его транспортную магистраль. Дерзайте.