В эти дни у меня принято вспоминать детство, которое, после вполне узаконенного празднования Нового года с неизменной красной звездой на ёлочке, с удивлением вопрошало своих бабушек отчего это так получается - Новый год празднуют все, а вот Рождество или вот Покрова Пресвятой Богородицы, например, как-то не очень? И почему католическое Рождество раньше, чем православное? И ещё много самых разных "почему?"

В эти дни мои бабушки были по-особому исполнены глубокого смысла. Всё это было так волнующе, особенно то полу-легальное состояние сборов перед походом в церковь, где мне нравилось находиться. К стыду моему, бережно обёрнутые в матовую кальку и хранящиеся в потайном месте томики Евангелия и Библии интересовали меня тогда больше с позиции фактуры времени, нежели со стороны внутреннего содержания. Периодически, я освобождал их из матового "плена", рассматривал тиснёные узоры позолоты с крестиком в середине, и проникался вполне понятного интересного трепета при чтении таких, например, подробностей на титле: "Отпечатано в Почаевской типографии в лето 1876 года" или такого рода "Дозволено к печати Синодальным Правлением Русской Православной Церкви. Печатано типографией "КузнецовЪ и сыновья". С.Петербург. Наб. реки Мойка, 29. 1904 г."

Церковно-славянский язык я если и понимал, то в пределах любых трёх-четырёх страниц, где эти странные яти, ижицы и прочие титлы, по-дружески подмигивая своими хвостиками, как бы говорили: всему своё время, дружок, ты главное не отчаивайся, что мы плохо читаемся, всё придёт само собой. Бабушки тоже не настаивали, но с охотой брали с собой в церкви, которые тогда всегда выглядели как-то слегка "на отшибе", хотя повсеместно вокруг деловито урчали моторами машины, гудели заводы, фабрики, пароходы и всё остальное, такое теперь понятное. Конечно же, я только теперь могу определённо назвать их храмами, а тогда, для моего детского сознания, все они выглядели какими-то грустными и такими ненужными для бурлящей вокруг жизни... Я даже с ними разговаривал. Гладил шероховатые стены и чувствовал, что они меня понимают.

Скажу по секрету, я и сейчас с ними иногда говорю. Особенно с Михайловской церковью во имя Всех Святых, что рядом с моим домом. Вспоминаю, какой она была во времена ещё совсем недавние, когда там располагались художественные мастерские свердловского отделения Союза художников СССР, с её давно не белёными стенами и крошащимся кое-где кирпичом.

Странное дело, даже будучи за границей, и примечая посреди всей этой цивилизованности и цивильности эти островки над-бытия, я нет-нет, а подлавливал себя на такой мысли: наверное, мы были бы очень бедными внутри, если бы их не было вообще... Вернее, не так. Мы были бы крайне обделены, если бы в нашей жизни они вообще перестали существовать... Причём не только по принадлежности к какому либо вероисповеданию, а вообще. Я такое почувствовал, когда окончательно разломали старую красно-кирпичную синагогу на той же улице Блюхера, только через дорогу от Михайловской Церкви. Там сейчас парк разбит. А под парком старое еврейское кладбище... Перед самым моим уходом в армию она ещё как-то теплилась, в ней даже кто-то жил. Кажется, дворник. Тускло мерцала в ночи лампочка. А потом перестала. Сторож тот или квартиру получил, или уехал куда, не важно. В году 91-м она уже окончательно перестала существовать. И вот тут то меня и настигло это ощущение щемящей грусти по такому, казалось бы мимолётному поводу...

[413x324]