Действительно, в отличие от акмеистов, символистов, футуристов и прочих «истов» начала XX века, у Ходасевича кристально чистый, пушкинский слог и тютчевское, космическое восприятие жизни. Вспомним вторую часть стихотворения «У окна» (1921):

Все жду: кого-нибудь задавит
Взбесившийся автомобиль,
Зевака бледный окровавит
Торцовую сухую пыль.
И с этого пойдет, начнется:
Раскачка, выворот, беда,
Звезда на землю оборвется,
И станет горькою вода.
Прервутся сны, что душу душат.
Начнется все, чего хочу,
И солнце ангелы потушат,
Как утром — лишнюю свечу.

Но в поэзии Ходасевича есть еще свое, индивидуальное, неповторимое: когда видишь несправедливость мира сего и чувствуешь при этом свое абсолютное бессилие исправить зло.

Мне невозможно быть собой,
Мне хочется сойти с ума,
Когда с беременной женой
Идет безрукий в синема...

Как часто бывает, современники не слишком ценили Ходасевича, но больше всего досталось ему от советских критиков, один из которых писал, что-де ахматовы и ходасевичи «организуют психику человека в сторону поповско-феодально-буржуазной реставрации». Белый эмигрант и вообще враг народа. Ну, а в наши дни — гордость русской поэзии, без всяких оговорок.

Владислав Ходасевич родился 16 (28) мая 1886 года в Москве. Отец поэта — сын обедневшего польского дворянина, одной геральдической ветви с Адамом Мицкевичем. Мать София Яковлевна — еврейка, ее отец Брафман известен как составитель «Книги Кагала» и «Еврейского братства». Однако она не захотела идти по стопам отца, отринула иудаизм и перешла в христианство, став ревностной католичкой. Это дало возможность маленькому Владику с вызовом говорить всем окружающим: «Я жиденок, хоть мать у меня католичка, а отец поляк». Ходасевич говорил и писал по-русски, на «волшебном русском языке» и любил Россию.

Сначала он учился в гимназии, а потом в Московском университете, однако его не окончил «отчасти вследствие обстоятельств личной жизни, отчасти из-за болезни (туберкулез)», — как отмечал Ходасевич в автобиографии. Свое призвание ощутил рано. Первые стихи и критические заметки Ходасевича публиковались в журналах «Весы», «Золотое руно», в газетах «Голос Москвы», «Русские ведомости». В 1908 году вышел первый сборник «Молодость». В нем не только свойственная молодости любовная печаль, но и отблеск трагического отношения к миру, что характерно для зрелого поэта.

Уж тяжелы мне долгие труды,
И не таят очарованья
Ни знаний слишком пряные плоды...

В 1904 году Ходасевич знакомится с Мариной Рындиной (1887-1973), а через год она становится его женой, первой из четырех жен. До достижения 19 лет Ходасевичу оставалось меньше месяца. Посаженым отцом был Валерий Брюсов. Но союз этот был недолгим: Чулкова вспоминает: “Однажды Владя по издательским делам поехал в Петербург. За время его отсутствия Марина сошлась с Сергеем Маковским - поэтом и издателем “Аполлона”, с которым впоследствии уехала в эмиграцию.
В своем биографическом списке Ходасевич записал: “1907 - 30 декабря разъезд с Мариной”. Муза ушла, но осталось творчество. Остались многочисленные дружеские связи, в том числе и с женщинами.

[303x400]

Анна Гренцион

В конце 1911 года у Ходасевича начинается серьезный роман с поэтессой Анной Ивановной Гренцион (1887-1964), младшей сестрой писателя Георгия Чулкова. У нее сын Гаррик (Эдгар Гренцион). Марина Рындина была красавица, но и Анну Чулкову бог не обделил красотой. Они встретились на вечеринке писателя Бориса Зайцева, на которой молодые писатели и поэты читали обычно свои новые произведения. Как отмечает в своих воспоминаниях Чулкова-Гренцион и будущая Ходасевич, “стихи Влади меня совершенно пленили. Я в то время была замужем за Александром Брюсовым. Познакомившись с Владей, я настаивала, чтобы он возобновил прежние приятельские отношения с моим мужем. Владя стал у нас часто бывать, даже гостил у нас на даче. Он в то время  был влюблен в Евгению Муратову и очень огорчался ее не вполне серьезным отношением к его любви...”.
Далее события развивались так: двойная смерть родителей Ходасевича и уход Чулковой от Александра Брюсова... “и мы стали жить вместе с Владей”, - так простенько написала в своих воспоминаниях Анна Ивановна.
В 1921 году, в Петрограде, в стенах Дома искусств появилась начинающая поэтесса Нина Берберова, “молодая, с типично армянской наружностью”, - так представляет ее в воспоминаниях Анна Чулкова. “Появилась разлучница. С тех пор наша жизнь перевернулась. Если он не видел ее дня два-три, то кричал и плакал, и я сама отправлялась к Берберовой, чтобы привести ее к нам для его успокоения...”.
Короче, семейный корабль дал трещину, накренился и пошел ко дну. Ходасевич отправился в Москву, и оттуда пришло от него письмо, короткое, оно начиналось так: “Моя вина перед тобой так велика, что я не смею даже просить прощения”.

[400x283]

 Ходасевич и Берберова

“В дальнейшем я узнала, - пишет Анна Ходасевич, - что он получил командировку от Наркомпроса и вместе с ним получила визу на выезд за границу его “секретарша” Берберова...”.
С 1922 года (Ходасевичу 36 лет, Берберовой - 20) начались их эмигрантские скитания: сначала Берлин, а с апреля 1925 года Париж. Но этот брак Ходасевича тоже распался. В один прекрасный день 1932 года Нина Берберова от него ушла.
Они прожили вместе без малого десять лет. Ходасевич стоял в своей полосатой пижаме и смотрел, как уходит от него Нися, Ниник, Милый Кот. Однако они не расстались окончательно, и Ходасевич еще приходил и уговаривал Берберову вернуться к нему. Последовал отказ, Берберова была решительной женщиной, и тогда Ходасевич соединил свою судьбу с Ольгой Марголиной (1890-1942). Она окружила больного поэта заботой и вниманием, а когда он совсем слег, не отходила от него.

[400x256]

 

Он заболел в конце 1939 года. Диагноз: рак поджелудочной железы. Была назначена операция. Она продолжалась полтора часа. А через три дня, не приходя в сознание, Ходасевич умер. Ему было 53 года и один месяц.

 

Вечером Берберова и Марголина, две последние жены Ходасевича, остригли по пряди его волос на память. Отпевали Ходасевича в русской католической церкви на улице Франсуа-Жерара.

[показать]     
Ольга Марголина не намного пережила Ходасевича. В 1942 году она погибла в концентрационном лагере в Аушвице.
У Берберовой же была долгая и насыщенная творческая жизнь. В ее мемуарах “Курсив мой” печально воссозданы страницы жития Владислава Ходасевича.

Что остается добавить? Ходасевич — великолепный знаток и дегустатор русского языка, ценитель благодатного ямба, который «с высот надзвездной Музикии к нам ангелами занесен». Поэт боялся, «что русский язык сделается «мертвым», как латынь, — и я всегда буду «для немногих». И то, если меня откопают».

Ходасевича «откопали». Ввели в оборот. И оказалось, что он не «для немногих», а, напротив, для очень многих, для всех, кто любит настоящую поэзию.

У Ходасевича есть строки про Орфея:
Не поучал Орфей, но чаровал — 
И камень дикий на дыбы вставал.
Владислав Ходасевич был сам подобен древнему Орфею, правда,
 чуть печальному. Но это не его вина. Такова была
 действительность, в которую судьба вписала поэта. 

http://www.c-cafe.ru/days/bio/18/039_18.php
http://cocteil.blogspot.com/2012/05/28051886-1939.html