[219x282]
Александр Александрийский был, скорее, простецом в сравнении с окружавшей его университетской интеллигентской средой Александрии, центра еллинской университетской учености. И надо думать, что с первых же дней спора Ария с Александром за спиной последнего встал и укрепил его некто другой — Афанасий, поистине Великий. Прирожденный богословский гений, автодидакт, не университетский выученик, но одаренный диалектик, глубоко вжившийся в подлинно церковную традицию, по существу тождественную с малоазийской школой. Именно эту малоазийскую концепцию и продолжил, и развил, и ею победоносно защитил поколебленное на Востоке православие молодой еще в ту пору диакон Афанасий. Вскоре после Никейского Собора, в 328 году, Александр умирает и на Александрийскую кафедру возводится Афанасий. Богословие Афанасия не было интеллектуальным, как у Ария, терминология подчас не выдержена и неопределенна. Это не схоластические построения, а живой опыт христианской традиции Востока. Логика его богословия ведет к выводам не рациональным, a «сверхрациональным». Он руководится интересом не интеллектуальным, a религиозным — сотериологическим. Подчеркивая сотериологичность, иррациональность вопроса ο Сыне Божием, вырывая его из тисков рационализма, Афанасий, однако, не мог создать новой, совершенной терминологии. Едва ли не главный недостаток его богословствования состоит в неразличении понятий «усия» и «ипостась». Нет y него и термина «омоусиос», нo другими описательными и отрицательными выражениями Афанасий не позволяет арианству снизить несравнимое ни с чем божественное достоинство Логоса. Вместо «единосущия» святитель употребляет термин «собственность». Для Афанасия Логос отличен от всего происшедшего и собственен Отцу. При этом Бог, в его богословии, не Монада, a всегда Триада. «Бог никогда не был и не мог быть ни άλογος, ни ασοφος. He было арианского ην ποτέ, οτε ουк ην, потому что рождение Логоса предвечно. Так как Свет Божества предвечен, то и Отблеск его также предвечен. Как Творец, Бог производит все вещи Своим свободным хотением, a как Отец — не хотением, a Своей природой — φύσει, και ουк εк βουλήσεως. Термином φύσει Афанасий выражает идею сущности. A в других местах и прямо договаривается до этой решающей формулы. Сын — «собственное порождение сущности Отца». Сын имеет по отношению к Своему собственному Отцу единство божества. У Него с Отцом природное единство, тождество природы и божества, Сын единоприроден, един по бытию, а значит – единосущен. Из этих богословских предпосылок Афанасий делает конкретные сотериологические выводы. Защищая догмат Троичности, Афанасий борется за саму суть христианства, за сердцевину православной сотериологии. Для него Сын не посредник в творении космоса, в арианском понимании, ибо этого требует сотериологический вывод: «Если бы Он (Сын) был Богом только по причастию к Отцу, будучи Сам через это обожен, то Он не мог бы и нас обóжить — ει ην εκ μετουσιας και Αυτος, ουκ αν εθεοποιησε θεοπιουμενος και Αυτος». В этом вся суть учения Афанасия, где сотериологическая ценность догмата превалирует над всем. Исходя из понимания спасения как «обожения», Афанасий сохраняет и оберегает живую сущность христианства. За никейское исповедание веры Афанасий во время всего своего пастырского служения был гоним светской властью, науськиваемой евсевианами. Но не такой был человек Афанасий, чтобы уступить силе. Это был человек с железной энергией, абсолютной верой в правоту своего дела, и испытания, в которых прошел весь жизненный путь великого александрийского Отца и Учителя, казалось, только укрепляли его. Началась поистине эпическая борьба этого великана со всеми стихиями, соединившимися против него. Скрывшись где-то поблизости от Александрии, он пишет свое знаменитое «Окружное Послание», которое современный историк назвал «одной из самых патетических страниц церковной письменности» (Батиффоль). Это был крик о помощи: «То, что произошло у нас, превосходит по горечи все гонения... Вся Церковь изнасилована, священство поругано, и еще хуже, благочестие преследуется нечестием... Пусть каждый поможет нам, как если бы каждый был затронут из опасности увидеть попранными церковные каноны и веру Церкви».