Прошёл Самайн, и наступил новый кельтский год. Провёл я его в родном северном городе, наблюдая, как чайки, разворовывая мусорные баки, с криками улетают к заливу, где, важно нахохлившись, смотрят голодно с ветреных парапетов на холодные чешуйки Невы. Совпали два настроения: осеннее, петербургское. Последняя поездка за вдохновением перед завершением романа, влюбившим меня ещё сильней в этот город туманов, дождей и бессонных ночей. Вы тоже, гуляя по Санкт-Петербургу, увидите картины и характеры, которые наблюдает Инкуб. И я вместе с ним, или в нём - реющий призрак лучин над мокрой мостовой оплавленной закатом улиц.

[показать]

Снова скрывался от всех. Разжигая гвоздичный камин меж расщелин кленовых палистьев...

В моём городе особенный воздух - свежий, морской, промозглый. Рука сама по себя тянется за фляжкой. Виски или джин - что-то терпкое, даже резкое. Хрипит горло, вновь даёт о себе знать тот вечный насморк, что сопровождал мои студенческие годы; ветер, почти без усилий, проникает под одежду, под кожу - но всё это пустяк, на который не обращаешь внимания, оставаясь наедине с величественной мистерией Санкт-Петербурга, которая отпугивает многих, или привлекает на час, день, иных восхищая веками. И так странно становится на душе - ведь больше года я не дышал этой близкой, знакомой, балтийской осенью... и вот, наконец, обрубил все концы - её поцелуй шелестел по замёрзшим губам.

[показать]

Глухие колёса. Бутылка вина. Вокзал, на котором не Ленин, а Пётр хмуро смотрит с ухмылкой. Неприветливый климат; Обводный канал, чьи трупы напитаны тухлой рыбой, чёрным хлебом и соей; туманное полуденное солнце над Ломоносовской площадью; распаханные подступы Банковского моста; заброшенная остановка речного такси - "Чёрная речка" - облюбована северными грифами - чайками, кружащими в поисках лёгкой и быстрой наживы... то лишь немногое, за что я люблю этот город, самодовольный и гордый, молчаливый и эгоистичный Санкт-Петербург.

[показать]

Но, ромовыми пальцами сжимая ладонь, увы, должен был с ним проститься. Пока так, словно страстные любовники, разлучённые расстоянием, мы общаемся на перекрёстках миров, сплетаемся меж шрамов реальности. И даже сейчас, я брожу по нему, закутавшись в плащ, отгоняя стервятников подземелий латакиевым тремором. Поднимая взор к высоте: вероналовым сводам копчёной чумы, что с годами всё больше манит своим терпким безумием.