— Чернушка, иди сюда. Ну иди, не бойся. А ты, мордатый, не шугай ее! Ишь, хозяин какой выискался!
Издалека понятно – Сергеич наводит порядок среди своих подопечных. Он всегда там, около правления СНТ. И зимой, и летом.
То чинит свою старенькую «газельку», то кормит кошек, то чистит снег. Да мало ли работы, коли руки на месте.
Он одинок, если не считать кошек, и неразговорчив. Во всяком случае, с людьми. Иногда выпивает, смурнеет и ругает женщин. Особенно одну...
Компания ему для этого не очень нужна. Кошки – лучшие слушатели, вот и изливает им Сергеич свою душу:



— Ты, Чернушка, лучше любой бабы! Понятливая, благодарная, ласковая, не то, что они все! Особенно моя бывшая – Люська! Вот уж всем змеям змея!

Это же она все жилы из меня вытащила. Всего ей мало было. Зарабатываю мало, покупаю ей, чумичке эдакой, мало. Зато пью, по ее мнению, много! А вот как с ней не пить? Ты мне скажи, Чернушка?

Кошка мурчит под рукой Сергеича, оглаживающей ее смоляную шубку. И тому кажется, что она его понимает.

— Вот и я думаю, что никак! А она: «Пьющий мужик – отрезанный ломоть! Не бросишь – уйду!» Уйдет она! Это теперь так называется...

Это я ушел. Она меня из дома выжила! Вот так вот! Ну и черт с ней, пусть подавится квартирой этой. Мне и здесь хорошо.

Чернушка мурчит. Не осуждает, жалеет...

Остальные вольные коты и кошки Сергеича тоже по-своему любят, но она ему ближе всех.

Каждый день кошачья братия ждет Сергеича на крылечке его избушки. Иногда даже домашние самовыгульные коты приходят.

Чернушка на них ругается:

— Чего хвосты свои притащили, нахлебники? У вас у каждого по своему личному человеку, а у нас Сергеич один на всех! Брысь отсюдова!

Ей поддакивают остальные:

— Да, брысь! У Сергеича никаких денег не хватит, чтобы еще вас, халявщиков нахальных, кормить!

Домашние возмущаются, подергивают хвостами и даже отходят. Но недалеко.

Знают – Кошачий батька их не обидит. Всем угощения достанется. Добрый он к ним, котам. И они отвечают ему взаимностью – мышей возле сторожки даже близко нет.

Кошачьим батькой Сергеича прозвал кто-то из дачников, а потом прилипло. Он и не против. Хоть котам батька! Больше-то некому. Не получилось у них нормальной семьи с Люськой. Наверное, он не очень-то и хотел.

А вот чего хотел, Сергеич и сам не знает. Оттого и пьет, наверное...

*****

Дачники к Сергеичу относятся по-разному. Кто-то осуждает. А как же, некоторых хлебом не корми, дай только носом кого-нибудь ткнуть.

Некоторые сочувствуют. Особенно мужики, тем паче пьющие.

Они иногда заходят в избушку Сергеича. Обязательно приносят корм для кошек. Пусть недорогой, «непородистый».

Сергеич им такое условие поставил:

— Пускай у вас лучше на закусь не хватит, а котам – обязательно хоть пакетик, хоть сушняк, хоть сардельку!

Несут, не ропщут. А меж собой Сергеича странноватым считают:

— Хороший мужик, хоть и чеканутый малость.

— Блаженный. Живность жалеет. Может, его поэтому и жена выперла?

Сам Сергеич собутыльникам на жену не жалуется. Больше предпочитает молчать и слушать.

Оттого и не знают они, что жена у Сергеича самая обычная. И ругает он ее только с пьяных глаз и только потому, что ругать себя уже надоело.

А на самом деле Люська – простая уставшая баба, замученная, обозлившаяся. На него, Сергеича, и на поганку-жизнь, а еще на серую безнадегу.

И не выгоняла она его из дома вовсе. Просто требование выдвинула: «Бросай пить, или каюк нашей семье». Точку в конце ультиматума поставила, грохнув тарелку об пол.

И, видать, эта точка стала для Сергеича последней. Понял он, что действительно семья кончилась. Он не оправдал Люськиных надежд, она не поняла его души. И нечего друг друга мучить. Хватит!

Пусть живет, как знает, а он уедет. Вон, работу как раз приятель предложил в садоводстве. И жить есть где, и деньги какие-никакие платят.

А ему много не надо. Уедет и не будет портить Люське жизнь. Он же не по уши деревянный. Понимает, что она тоже ни в чем не виновата. Просто не срослось у них.

Любовь ушла, а что взамен осталось? Ничего. Разные у них чаянья в этом мире.

Она хотела стабильности, нарядов, отпуск на море. А он? Спросите чего полегче. Каша в голове какая-то. Не нашел Сергеич своего призвания.

Вроде шел всегда в правильном направлении, куда родители указывали. Они у него все о жизни понимали. Всегда за сына решали. Он не перечил, а вот пришел куда-то не туда!

И спросить с родителей не получится. Нету их. Погибли в автомобильной аварии много лет назад...

Сильный человек сумел бы со своей жизнью разобраться. Только вот Сергеич слабый. Оттого и запил.

Люська его тогда подобрала, жилищный вопрос лихо решила. У Сергеича родительская квартирка, у нее комнатка в коммуналке. Сложила одно с другим, и вот пожалуйста – хорошая трешка у молодой семьи.

Сергеичу-то наплевать тогда было. О родителях грустил, горе заливал. Но Люська и тут вмешалась, на работу его в свой магазин пристроила.

Только пить так и не отучила. Поэтому детей рожать от Сергеича не торопилась. А потом и вовсе все прахом пошло...

*****

Вот теперь и сидит Сергеич в садоводстве. Вроде женатый человек, а на самом деле «отрезанный ломоть». На развод Люська не подавала. Ей пока не надо, а ему тем более.

Сергеичу и так неплохо. Пусть он и здесь не на своем месте. Но здесь хотя бы спокойно. Работа руками, нервы никто не треплет, коты вот под боком. Заботы да пищи требуют.

Правда, иногда накатывает тоска, и тогда Сергеич едет на своей раздолбанной «газельке» в станционный магазин и берет с запасом...

Потом закрывается в избушке. Иногда один, иногда с товарищами по стакану.

Выходит только кошек покормить. У него на крылечке столовая. Хотя случалось, что забывал.

Выползет, бывало, на крыльцо – вечер уже редкие фонари в садоводстве зажег, а кошачьи миски пусты. И Чернушка с укоризной смотрит. Винился, конечно, обещал меньше употреблять! Кошке обещал, как когда-то жене... Стыдно.

*****

Зимой Сергеич пускает хвостатых погреться. И переживает, что наступит тот день, когда все они к нему в дом просто не поместятся.

Больше их, бездомышей, становится после каждого дачного сезона...

— Будем решать проблемы по мере их поступления! — успокаивает себя Сергеич, окидывая взглядом свою мяукающую свиту.

Иногда за Сергеича решает сама жизнь. Не все коты живут долго и счастливо. Кто-то уходит. И причины тут самые разные, прозаические. Болезни, собаки, морозы...

Сергеич, когда не досчитывается кого-нибудь, грустит, но вместе с этим чувствует облегчение. Хоть ему за это и совестно.

Но он не кошачий боженька, он всего лишь человек, Кошачий батька...

Он и правда с ними, как с детьми. Эдакий воспитатель детсадовской группы. Всех помнит, всех любит. Всех у мисок по головам пересчитает. Почти всегда.

— Лопайте, ребята. Только вам я и нужен. Даже лечь и помереть права не имею. Как же вы без меня?

Шутит, а глаза больные, грустные...

*****

— Да не помрет он ни в жизнь, алкаш несчастный! — бабка Вера не любит Сергеича, брезгливо морщится, когда он убирает возле мусорных баков.

— Ну не помрет, и хорошо! — дед Гоша Сергеичу благоволит. — Чего ты к мужику прицепилась? Работает, кошек, вон, кормит. Чем не угодил-то?

— Ненавижу пьянчуг! Все беды от них. Семьи разбитые, судьбы поломанные, дети брошенные! — возмущается бабка Вера.

— Чегой-то ты много на одного Сергеича понавесила. Он вроде никого не бросал. А семья... Он же своей супруге жилье оставил, сам с одним рюкзаком ушел. Порядочно поступил. Некоторые чистенькие после развода по судам своих половинок таскают. А Сергеич, вот, не стал...

— Ты-то откуда знаешь? С ним выпивал, что ли?

— Выпивать не выпивал, а разговаривать пришлось. Одинокий он, поэтому с нормальным человеком и побеседовать не прочь.

— А я, значит, ненормальная? — бабка Вера недобро смотрит на деда Гошу.

— Нормальная, только злая. Вот, смерти человеку желаешь. Хоть он тебе вроде ничего худого не сделал.

— Не желаю, а наоборот, говорю, что не помрет он никогда. Он же насквозь проспиртован.

*****

Но бабка Вера ошиблась... Помер Сергеич. Тихо, незаметно, бестолково, как и жил.

И никто бы сто лет этого не заметил, если бы не коты.

Октябрь хмурился, пугал дождями и холодом. Но еще не разогнал всех дачников по домам. Некоторые остались. Среди них и дед Гоша.

Именно он заметил странное собрание на крылечке у Сергеича, когда подкатил тележку с мусором к контейнерам.

Коты лежали на ступенях и перилах, бродили туда-сюда. И было их так много, что дед Гоша даже остановился.

И словно это стало сигналом. Коты его заметили и замяукали-заплакали чуть ли не хором.

— Боже мой, да вы, наверное, голодные! — дед Гоша подошел поближе и обнаружил девственно чистые миски на крыльце. — Чего же это, Сергеича совсем зеленый змий скрутил? Даже о вас позабыть заставил?

Дед Гоша поднялся на крыльцо, затарабанил в дверь. Нет ответа. Он подергал ручку. Дверь скрипнула, открылась, впустила.

Сергеич лежал на кровати и смотрел в потолок. В домике на удивление чисто: ни тебе пустых бутылок, ни грязной посуды на колченогом столе.

Только черная кошка сидит у кровати, словно статуэтка. Как пробралась, непонятно.

— Эй! — позвал дед Гоша, уже понимая, что зря.

— Ма... — отозвалась кошка.

Сергеич не пошевелился. Дед Гоша подошел поближе и увидел рядом с кроватью листок. Самый обычный, в клеточку. Поднял, начал читать. Буквы плясали, выбивались из строчек, мысли писавшего путались.

«Дурацкая вышла жизнь... Ума не нажил, любить не научился. Люське ничего дать не смог. Только квартиру. Ну хоть это... Не жалко. Пускай.

Дрыгался, дергался, пил, а так и не сумел понять, чего мне в этом мире надо.

Только коты греют. Но чую, скоро сгорю дотла... Выжжет водка остатки человеческого. Близко я к этому! Уже трудно работать... Забываю кошек кормить...

Выхожу, а они на меня голодными глазами смотрят. Вечер на улице, а я не помню, как день прошел.

Кто мою писанину читать станет – не знаю! Пишу, чтобы руки занять. И мозги тоже. Чтобы за стаканом не тянуться.

Третий день держусь. Ни капли в рот не беру. Тяжко. Иногда кажется, схожу с ума. Сердце из груди выскакивает. Голоса слышу. Шепчут, приказывают: „Выпей, легче станет“.

Не хочу их слушаться. Не буду!

Хоть бы неделю выдержать. Легче станет. Наверное. Выбраться хочу из этого ада. Авось получится...»

— Не получилось... — вздохнул дед Гоша, чувствуя, как из уголочка глаза скользнула слезинка.

Одна она выбралась, чтобы оплакать чужую пустую жизнь и нелепую смерть. Сорвалась, разбилась об пол, оставив темное пятнышко рядом с кошкой.

И та замяукала-запричитала, почти по-женски. Выпустила горе наружу.

Дед Гоша взял ее на руки, прижал к груди и вышел на крыльцо:

— Все, ребята. Кончился ваш хозяин.

Коты поняли, потянулись прочь. Они сделали все, что могли. Позвали человека, теперь он позаботится о Кошачьем батьке. Проводит его в последний путь.

Они придут попрощаться. Обязательно придут, а сейчас им надо искать другое пристанище. Это опустело...

Дед Гоша смотрел им вслед, обняв черную кошку:

— Как тебя Сергеич звал? Чернушка вроде? Пойдем со мной, ему ты уже не поможешь...

Сказал и задумался:

«Сергеича больше нет, а коты остались. Что же делать-то? Погибнут ведь. Ну эту, допустим, я домой возьму. А остальные? Эх, жалко их... Поспрашиваю у друзей-знакомых, может, кого и пристрою».

Он обернулся и пообещал Сергеичу, мирно глядевшему в потолок:

— Покойся с миром. Чернушку я себе заберу. С остальными сложнее, но я попробую. Может, не всех, но хоть кого-нибудь пристрою. Спи спокойно.

Потом спустился с крылечка, и побрел к своему дому. Надо было звонить медикам. Или кому там сначала звонят, если человек умирает?

Кошку покормить надо. А после уж и обещание хорошо бы выполнить. Вдруг кто соблазнится и возьмет котика. Не может же быть такого, чтобы совсем никто...

Автор АЛЁНА СЛЮСАРЕНКО