Старуха лежала на жёсткой кровати, похожей на деревянный гроб, только открытый, как и её исчерпанная жизнь. Тонкая, как пергамент, кожа на её руках уже почти не отделялась от кости. Слабый свет лунного сияния падал на её лицо, высекая резкие тени, будто сама природа пыталась вырезать из неё окончательное изваяние. Она знала, что не одна: в комнате стояла женщина в чёрном. Смерть.
Смерть не дышала, не двигалась, но её присутствие ощущалось в каждом уголке комнаты, проникая даже в мысли старухи. В ней не было ни ужаса, ни злобы, лишь ожидание, как у скульптора, готового нанести последний удар молотком, чтобы завершить своё творение.
— Ты пришла за мной? — спросила старуха, её голос был сух, как перезрелый плод.
— Я всегда была с тобой, — ответила Смерть, голос её был тих, как шёпот ветра, что разносит листья осенью. — Просто ты не хотела меня замечать.
Старуха прикрыла глаза. Она устала. Но не настолько, чтобы забыть, что это за встреча.



— Тогда зачем ты ждала? — прошептала она. — Зачем дала мне дойти до этого? Ведь всё равно это твоя победа.
Смерть склонилась над ней. В её взгляде не было триумфа, только спокойствие.
— Это не моя победа. Я не судья и не палач. Я — всего лишь дверь. Но прежде чем ты пройдёшь, ты должна понять, что ждёт за порогом. Скажи, зачем ты жила?
Старуха хрипло засмеялась.
— Зачем? — её глаза сверкнули в тусклом свете, будто старуха ещё хранила в себе искру гнева. — Ты задаёшь этот вопрос мне? Всю жизнь я искала ответ, и каждый раз он оборачивался пеплом. Я жила для семьи — они ушли. Я жила для работы — она меня сломала. Я жила для Бога, но где он? Где его милосердие?
Смерть медленно кивнула.
— Ты обвиняешь мир в своей боли, но разве ты сама не была его частью? Разве твои страдания не были твоими же решениями?
— Решениями? — в её голосе звенела горечь. — Мои решения? Я выбирала заботу о детях, хотя хотела свободы. Я выбирала терпеть мужа, хотя ненавидела его. И всё это ради чего? Ради того, чтобы однажды остаться здесь, с тобой? Ты говоришь, это мои решения. Но где тогда свобода, если каждый мой выбор вёл к тебе?
Смерть не ответила сразу. Она медленно опустилась на стул рядом с кроватью. Её движения были одновременно лёгкими и неизбежными, как вода, просачивающаяся сквозь трещины камня.
— Ты думаешь, свобода — это избавление от боли? — наконец произнесла она. — Свобода — это не отсутствие страданий. Это выбор, который ты делаешь, несмотря на них.
— Тогда скажи мне, — старуха с трудом приподнялась, опираясь на измождённые руки, — какой в этом смысл? Если всё, что я сделала, — это цепь ошибок и потерь? Если даже мои добрые дела растворились в ничто?
Смерть посмотрела на неё. Её глаза, глубокие, как вечность, не выражали ни жалости, ни осуждения.
— Может быть, смысла и не было, — сказала она. — Может быть, смысл — это только иллюзия, которой мы цепляемся, чтобы не утонуть в хаосе. Но ты ведь жила, несмотря ни на что. Разве это не говорит о том, что твоя жизнь значила больше, чем ты думаешь?
— Значила? Для кого? — голос старухи стал тише, как трещина на стекле, углубляющаяся с каждым мгновением. — Мои дети забыли меня, муж умер, друзья исчезли. Для кого я жила? Для чего?
— Для себя, — ответила Смерть. — Ты любила. Ты ненавидела. Ты терпела и срывалась. Ты прожила свою жизнь так, как могла. И этого достаточно. Ты думаешь, что тебя судят за ошибки? Но истина в том, что никто тебя не судит, кроме тебя самой.
Старуха замерла. Её лицо, изуродованное временем, стало странно спокойным.
— А что будет потом? — она задала вопрос, который словно висел в воздухе с самого начала их диалога.
Смерть не сразу ответила. Её взгляд устремился в пустоту, как будто за этой комнатой она видела нечто большее, невыразимое.
— Никто не знает. За порогом — бескрайнее поле возможностей, но каждая из них зависит от твоей воли. Ты можешь увидеть свет и обрести покой. Ты можешь раствориться в пустоте. Или ты можешь выбрать снова вернуться в круговорот. Но ты никогда не узнаешь наверняка, пока не сделаешь шаг.
— Значит, всё — выбор? — голос старухи дрогнул. — Даже после смерти?
— Всегда был и будет. Это единственная истина. Ты думаешь, что здесь есть Судья, но Судья — это ты. Ты и решишь, что будет за гранью.
Старуха закрыла глаза. Впервые за многие годы её лицо стало спокойным.
— Тогда... я выбираю прощение. Себя, тех, кого я любила, и тех, кого ненавидела. Я выбираю идти вперёд, даже не зная, что меня ждёт.
Смерть встала. Её фигура вытянулась, будто сама комната сжалась перед её величием.
— Ты сделала свой выбор. Это всё, что имеет значение.
И когда старуха закрыла глаза, комната стала пустой. Осталась только тишина — живая, многозначительная тишина, в которой звучало что-то похожее на музыку, несуществующую в мире живых.
Алони Элинель