Название: Переломный момент 
Автор: TABUretka 
Пейринг: Алукард/Андерсон. Намек на Алукард/Уолтер 
Рейтинг: R
Размер: миди 
Жанр: драма. 
Аннотация: кризис веры, навязчивые идеи, эмоциональное голодание и любопытство у отдельно взятых вампира и священника. 
Предупреждения: 
1) АУ с 57 главы манги. Уолтер – не предатель. Все, кто видели мангу «Ангельская пыль» - забудьте про нее. Хентая не было. 
2) На всякий случай – ООС персонажей. Всех. От греха. 
3) Смерть персонажей. 
Состояние: закончен
Страничка автора:   www.snapetales.com/index.php?fic_id=11571

Можно читать отсюда: http://www.hellfiction.forum24.ru/?1-3-0-00000058-000-0-0-1268501158

Вступление 

И разверзлись небеса. И пал огонь на город, и стал он городом смерти, ибо поглотило пламя живых, и вышли на улицы мертвые. 

Прах и пепел адской метелью кружили меж дымящими остовами, закручивая в спирали дым и запах горящей плоти: черный снег валил из алых внутренностей облаков, размазанных по всему горизонту. 

И была ти-ши-на. Как основа, на которую нанизывались, накладывались миллионы звуков, она душила своей абсолютной, непробиваемой неизбежностью. В тишине чавкали упыри. 

В тишине плескалась то ли кровь, а то ли вода Темзы. 

В тишине взрывался газ в трубах разрушенных домов, стрекотали выстрелы, жужжали вертолеты, стенали раненные и умирающие. Картина хаоса вместо того, чтобы стать размытым пятном черного и красного, отслаивалась кусками, фрагментами, проступающими то тут, то там. 

Копье, блестящее, маслянистое. Изогнутый силуэт, тенью насаженный на металл. 
Лошадь в массивной броне. Кривой турецкий клинок на асфальте. 
Войско призраков, и призрачный лес штыков. Шелест капель, густой и мягкий. 

Не видать тебе, город, очищения и прощения. Черное и алое – твой удел. 

И лишь пряди волос остались белы. Покачиваясь, в такт шагам, белокурым подобием нимба сияли они, да белыми всполохами вспыхивали стекла круглых очков леди Интегры Файрбрук Уингейтс Ван Хеллсинг. Столь велико было закрепощение души и плоти, столь сильна воля и непоколебим разум, что нечисть не могла запятнать сию особу ни тленом своим, ни взглядом. 

Слева от нее струилась сумрачная тень. Победа маленькой Виктории, победа зла против зла. Не полицейская, но вампир. 

- Поздравляю тебя, Серас. 

- Благодарю, хозяин. 

- Смотри, Серас, смотри внимательно. Вокруг тебя ад и внутри тебя пустота, голод и скорбь, темнота и разрушения. Виктория Серас, полицейская, отныне и навеки ты – немертвая. 

- Да, хозяин. 

Низкий голос вибрировал в ее голове, словно беззвучные волны трогали струны мыслей. 

- Смотри и запоминай, Серас, долго тебе еще не увидеть смерть так близко. Ты отвергла ее, и она будет обходить тебя стороной, пока легионы твоих собственных демонов не заполонят душу, а чужие жизни не выжгут тебя изнутри. 

- Да, хозяин. 

Клац. 

Клац. 

Клац. 

Костяной стук подошв выбивал неспешный ритм в беснующемся бесшумном море выпущенных душ. Бесконечный путь к разрушенному дому, по разодранной судьбе с выпотрошенным сердцем. 

Воин, где ты, откликнись! 

Свет, приди! 

Господь, укажи путь в этой преисподней… 

Но вряд ли можно было назвать Шредингера Божьим знамением. С чеширской улыбкой стоял он, прислонясь к закоптившейся кирпичной стене, готовый в любую минуту раствориться в любой минуте. А у ног его… 

Серас зажмурилась. Интегра застыла. Она застыла с воздухом вокруг нее, законсервировалась в собственном вакууме, и видно было, как шевелятся посиневшие губы. 

У ног Шредингера, раскинув руки, лежал Уолтер. Аккуратное маленькое отверстие в центре лба давало исчерпывающую информацию. Невозможную, нереальную, неприемлемую, но достоверную. Морщины на узком лице разгладились, растрепавшиеся волосы растеклись по спекшемуся шлаку тонким узором. 

Немая сцена длилась непозволительно долго, пока над головой не раздался дикий, нечеловеческий крик. Наверно, так и кричит птица, поедающая свои крылья. Шредингер мгновенно растаял, и на стене появилась кривая надпись в окружении не менее кривых свастик: 

«Вторая сторона. Развлекайтесь!» 

Кирпич вдруг начал крошиться, осыпаться, пошел трещинами и внезапно рухнул, взметнув облако рыжеватой пыли. Виктория, с удивлением обнаружив, что ее новая, «темная» рука погружена в каменное крошево, поняла, что это она разрушила стену. Сверху канул сгусток, упал жирной кляксой, растекся и стал Алукардом. А Виктория смотрела и смотрела только прямо перед собой, боясь сделать шаг туда, где стояла на коленях Интегра. Тогда пришлось бы поверить, что рука, с которой леди так бережно сняла перчатку, больше никогда не шевельнется, а пальцы не почувствуют горячих слез, что стекают на них из-под очков в строгой оправе. 

- Алукард. 

Высокий силуэт склонился в поклоне. 

- Приказывайте. 

Он выпрямился и вцепился взглядом, своими раскаленными зрачками в ее побледневшее лицо: 

- Приказывайте, Госпожа, иначе мне, боюсь, придется действовать и без вашего согласия. 

Со спиной, прямой, как дорога к дьяволу, с глазами стальными, как ключи от рая, леди Интегра поднялась во весь рост над телом убитого дворецкого. 

- Найди их, Алукард. Найди их и приведи меня туда. 

Я сама их убью. 

*** 

- Глупый ребенок. 

Слабый порыв ветра тронул окровавленную епитрахиль. Острый нос все также надменно указывал в небеса, но в глазах, стеклянных, остановившихся, навсегда поселились растерянность и страх. 

Страх одиночества и боли. 

- Упрямый мальчишка. 

Широкая ладонь успокаивающим жестом коснулась лба, убирая покрасневшие пряди. 

- Ты всегда хотел быть выше всех, Энрико. Лучше всех, сильнее всех. Наивный ребенок, какой же ты глупый. Нет силы выше Бога. Никто не должен ставить свои желания над Волей Господней. 

Безжизненное тело выглядело таким хрупким в руках Александра Андерсона. 

- Стоило только появиться на горизонте этим больным смертью фрицам, как ты тут же поддался искушению. Разве так действует Святая Инквизиция? Мы – лишь орудие убийства, служители а не творцы. Ты забылся, Максвелл. Проклятый Хэллсинг, проклятый Миллениум! Глупый… глупый ребенок. 

Над выжженной площадью, покрытой скользкой пленкой пепла и крови, рокотал непривычный к ласковым интонациям голос. После того, как падре отправил оставшихся в живых бойцов обратно в Рим, некому больше было помешать ему провести последнюю, пусть и несколько одностороннюю беседу со своим воспитанником. 

Внезапно воздух рядом с ними подернулся рябью, словно над костром, рябь сложилась в знакомую кошачье-ребячью мордочку, подмигнула и исчезла, оставив после себя записку на грязных камнях: 

«Третья сторона. Наслаждайтесь!» 

- Кара небесная не заставит себя ждать, ты, мразь, жирный отвратительный червь прогрызающий нутро и противный самому мирозданию, - сквозь сжатые зубы прошипел падре, перетирая бумагу в порошок, - Ты еще пожалеешь о том, посмел встать на пути высшего правосудия и возмездия. Я заставлю тебя молить о пощаде! 

Тень заслонило лицо Андерсона, крест засиял серебряным блеском, отражая неведомый свет. Завибрировали спрятанные до поры смертоносные клинки в бесконечных недрах плаща. 

- Аминь! – раздался громовой рев, потревожив ворон и прочих любителей падали. 

*** 

Огромный раздутый дирижабль бубоном чернел на горизонте, воспалением, жадные клешни которого разрывали Лондон метастазами войны и гибели. Предел мечтаний, лучшая ночь в жизни Майора подходила к концу, чтобы смениться лучшим днем. 

Пока все шло по плану, да и попробовало бы оно не идти, ибо план был гениален, продуман, выдержан, и, как неплохое вино, он ждал своего часа уже почти шестьдесят лет. Под брюхом Майора, пардон, дирижабля проплывали руины и трупы, какофония разрушения ласкала слух. 

Вот показались окраины города: скоро, уже совсем скоро они прибудут на место. Осталось только дождаться остальных действующих лиц. Майор чувствовал, что Алукард где-то рядом. А там, по разрушенным улицам уже шагает Андерсон, сам не зная, что рядом, почти параллельно, приближаются к апогею этой битвы, к крещендо великолепия леди Хэллсинг со своим ручным вампиром. 

Майор поглядел вниз. 

Огонь очищает. 

О да, так говорят церковные невежды, что не способны понять природы пламени. Но здесь, в организации Миллениум, были собраны только лучшие умы, не замутненные такой ерундой как вера или символизм. Из всех них только Макс мог позволить себе быть безумным романтиком бойни. 

Огонь истребляет все живое. Органика превращается в ничто, оставляя после себя мертвый камень и пыль. 

А чем больше вокруг было мертвечины – тем более живым себя ощущал Монтана, это он понял уже давно, успел возвести в ранг собственной религии. 

Он был дирижером. Он создавал символы новой веры и стал новой путеводной звездой. Там, там, где земля еще носила на себе хоть какие-то признаки растительности, там, в глубоких катакомбах он собирался постичь, наконец, истину. 

Там, в непозволительной близости от столицы, изматываемой налетами с воздуха, идеальные механизмы разума и силы создавали великую Лабораторию. Под носом у бравых защитников они плели паутину лабиринтов и залов, чтобы потом, в решающий момент, заманить добычу в ядовитую сеть. Спустя несколько десятков лет и тысячи неудачных экспериментов момент настал… 

И да свершится задуманное! 



Глава 1 

Движущаяся цель на краю сознания. Точка на краю неба. 
Точка в центре его лба. 
Интересно, каково это? 

Он не помнил, когда ушла боль. Нет, не та мишура, что называется душевными страданиями, а физическая реакция нервных окончаний. Он знал, что не сразу, какое-то время мертвая плоть еще реагировала на раздражители, по привычке, не иначе. Теперь же ему просто было интересно, каково это: чувствовать металл, касающийся кожи, опаляющий ее. Дробящаяся кость черепа, осколки вминаются в ткани мозга, рвут сосуды, пока сердце продолжает выплескивать кровь последними отчаянными толчками. Успевает ли человек почувствовать все это, или ослепительная вспышка смерти слишком стремительна? 

Пустое любопытство. Он никогда не узнает. 

Алукард не летел. Он не помнил и ощущения полета. Новизна стерлась, оставив лишь условные рефлексы, трудно контролируемые, как дыхание для людей. Он просто был в воздухе еще одной его частью, как кислород или азот. В эфире его сознания неслись потоки мыслей, одни четкими структурными формулами, другие – горячечным бредом, заглушенные ужасом и горем. 

И это было привычно. Когда-то давно казалось, что выйти за границы – это единственная цель. Будут ли это границы бытия, человеческих возможностей, или границы терпения божьего и людского. Здесь и сейчас, Алукард был как никогда далек от любых барьеров. 

К сожалению, счастье от сбывшихся желаний стало одной из пошлин за пересечение границ. 

Где-то, отдельно от настоящего момента, клокотали ярость и жажда мести. Скорее по привычке, чем как следствие конкретного действия. Грядущая битва была аксиомой, его победа в ней была аксиомой. А скука, как известно, вызывает любопытство. Пожалуй, последнюю не отмершую еще эмоцию. 

Итак, было ли ему больно? 

Алукард подавил усмешку. Конечно, было. Ему всю жизнь было больно. Зависть и ревность вообще отличные пыточные инструменты. Каждый взгляд на стареющую плоть приносил немыслимые мучения. 

А когда рядом постоянно находилось напоминание об утраченной молодости… О, бедный Уолтер. 

Лишенные материального отображения тонкие губы все равно скривились. 

Жалость, как забавно… 

Оказывается, можно сложить сожаление из воспоминаний, главное как следует постараться, собрать воедино все кусочки: вот худой мальчишка откидывает голову и хохочет, глядя на трупы поверженных врагов, такой маленький и такой тщеславный. Момент его триумфа омрачен лишь блеском алых глаз навязанной союзницы. Смешной мальчик, гордец, рожденный служить. 

Вот он, тонкий, юркий, словно ртуть подвижный и живой, с теплой кожей и мягкими губами. Живой… Благословенный ходом времени… 

- Алукард, куда направляется дирижабль? 

- К западным окраинам, Госпожа. 

- Отлично, как только они покинут пределы города – атакуй. Задержи их и жди меня. 

- Как пожелаете. 

Вампир-слуга. Монстр на поводке. Когда нет целей – нужно найти чужие. 
Алукард «прислушался». В голове у Интегры возводился план по уничтожению организации Миллениум, обрастал деталями, словно восточный дворец, сотворенный джином на песке. Задавленное женское начало пробивалось вялыми всплесками отчаяния и обиды. 

Уолтер, как ты посмел оставить свою маленькую леди? 

Пожирая расстояние, заглатывая звезды и чужие сны, Алукард приближался, точка на краю неба росла. Если бы он мог, он бы ненавидел Уолтера. 

Но он не помнил, как. 


*** 
И почему в каждом звуке ему чудятся детские голоса? Страдание есть сила, но сострадание есть слабость. Жалость не должна поселиться в сердце, скорбь утраты да не смягчит его! 

Пусть о всепрощении молят монахи в своих кельях, пусть они замаливают грехи, пока он, Александр Андерсон, карающей дланью сотрет с лица земли ненавистных врагов господа. 

Да. Именно так. 

Святой отец остановился на мгновение, возведя очи горе, глядя туда, откуда Бог должен был созерцать картину бедствий и ждать справедливой расправы над отступниками. Однако взгляд падре уперся в ненавистный летательный аппарат. Зеленые глаза яростно блеснули. За прочным и надежным фасадом фанатичной веры вспыхнул адский огонь личной бесовской жажды крови. Просветленный ум паладина, сжигавший все чувства в топке священной страсти, на этот раз пропустил опасность, дезориентированный воспоминаниями и детскими голосами. 

Руки сжались в кулаки, ткань перчаток натянулась, растягивая бога на дыбе костяшек. Зубы обнажились в зверином оскале, да так и остались сверкать, когда падре двинулся дальше. Вера его, его остов, стержень его души, подломилась бесшумно и незаметно, а осколки, пронзившие сердце лишь уверили его, что злость, владеющая сознанием – знак свыше. 

Давно уже пройдены были обугленные скелеты небоскребов, центр сменился коттеджами и небольшими разрозненными особняками. Уцелевшие дома слепо глядели обесточенными окнами, разрушенные – щерились провалами в стенах. Предрассветная мгла не могла стать помехой регенератору, но создавала прекрасный фон для размышлений. 

Зря все-таки Энрико решил помочь организации Хэллсинг. Не стоило доверять этим еретикам и их богопротивным тварям. Андерсон вспомнил, как армия Алукарда рвала на части крестоносцев святой Церкви. Мерзкому вампиру придется заплатить за каждую отнятую им жизнь, и он, служитель тринадцатого отдела, постарается, чтобы Алукард не пережил расплаты. В самом темном чулане памяти шевельнулась крамольная мысль, что не-мертвый и сам не против такого расклада, но была отметена, как нежизнеспособная. С чего бы почти всемогущему князю желать смерти? 

Но, в первую очередь – Миллениум. Он устроит им Садом и Гоморру, и падет на их головы огненный дождь, и тьма египетская накроет их мятущиеся никчемные душонки. 

- Во имя Церкви! Аминь! – прошептал Андерсон. 

- Прости меня, Энрико, - отозвалось внутри неслышно. Тут внимание падре привлек странный шум, словно неподалеку работал какой-то гигантский механизм. Перейдя на бег, Андерсон продрался через кустарник и очутился в жиденькой роще. И когда это он успел покинуть разоренный город?.. 

Механизм взвизгнул напоследок несмазанным металлом и затих. Священник, скользя от дерева к дереву, перебрался к опушке. Впереди пространство ощущалось иначе, открытым, ветер свободно скользил, не сдерживаемый ветвями. В темноте было не разобрать, насколько поле велико, и, тем более, скроет ли трава ползущего по нему человека. Колеблясь, Андерсон пытался найти хоть какие-нибудь ориентиры, когда небо над его головой разверзлось, исторгая нестерпимое сияние. 

Александр Андерсон был верующим человеком. Можно даже сказать, что он был человеком веры. Но вообразить пришествие Христа в данный отдельный момент было выше его сил. И действительно, через несколько мгновений стало ясно, что это зажегся луч прожектора на дирижабле. Сам же дирижабль начал снижаться. 

Впереди, насколько позволяло заметить неравномерное освещение, раскинулось предполагаемое поле. Однако трава на нем росла весьма странным образом, да и, Андерсон признал это, моргнув пару раз, земля была не везде. Иначе говоря, прожектор освещал огромную дыру, как раз способную вместить дирижабль. Заворожено глядя на причудливую картину, падре очнулся, лишь когда аппарат скрылся почти целиком. Внезапно рядом с ямой-бездной материализовался небезызвестный вампир, как обычно, в своем франтоватом плаще и идиотской шляпе. 

Обернулся. 

На секунду Андерсону показалось, что Алукард посмотрел прямо ему в глаза. Но тут из соседней рощицы, с диким скрежетом тормозов вылетел потрепанный крайслер. С водительского места выскочила белобрысая бестия Хэллсинг, с пассажирского – выпало вампирское отродье, бывшая полицейская. Как в небольшую машину поместилось противотанковое орудие, Андерсон так и не понял. 

Один за другим, они исчезли в загадочном жерле. Все существо паладина чуяло опасность и вздрагивало от предвкушения битвы. Святой отец в пару прыжков преодолел расстояние до края, и, разглядев незаметные ступени, начал спуск во тьму. 

Настало время расквитаться. Во славу Господа! 
Аминь! 

*** 
Что за крысы прогрызли эти туннели? Угловатые ходы с низкими потолками провоняли химикатами и ржавчиной. Много лет эти стены видели только подземный мрак и кутались в сырость земли. 

И еще издевательски пахло смертью. Что бы ни задумали эти недоумки из Миллениума, это не сработает. Подумать только, западня под носом у правительства! И ведь не нашли до сих пор, даже агентура Хэллсинга ни сном ни духом не ведала про эту немецкую дыру в сердцевине английских земель. Только все это неважно. Пахло чужой смертью. Тревожные ноты изредка прорывались сквозь толщу металла, как будто отголоски пережитого, призраки катакомб тянули к Алукарду невесомые руки. 

Чудесно. Тоскливо, как в раю в выходной. 

- Леди Интегра, за нами следует Андерсон, - предупредил вампир, едва повернув голову в сторону хозяйки. Ей сейчас было неважно, хоть десять тысяч упырей, хоть папа Римский. На все ответ: «Уничтожить». Непривычное чувство растерянности прожигало огненным шилом позвоночник, смущало и путало. Как бы Алукард не пытался закрыться от проклятого зуда, он проникал под кожу, заставляя держаться от девушки подальше. Виктория и та была спокойнее, то ли просто еще не отошла от шока первой «трапезы». 

Алукард тяжело вздохнул. Последний век явно не был лучшим в его биографии, сплошные опрометчивые поступки и их последствия. 

Через несколько минут он добавил себе под нос: 

- И обе его боевые монашки тоже здесь. Теплая собирается компания, как я погляжу. 

Что-то было не так. Неправильно. Сеть события прорвалась где-то там, впереди, и в прореху затягивало все просчитанные линии. Эквивалент мигрени ворочался в голове вампира. Что? 

Ну же.. 

Бессмысленная жажда, багровая, тухлая, как их тела. Упыри дальше, они готовятся к внезапной атаке, безмозглые твари. Через… через три поворота. Еще рано, да и размах не тот. 

Андерсон, как же громко ты думаешь, почти так же, как говоришь, мой красноречивый недруг. Чем больше безумцев – тем веселее. 

Впереди, в центре паутины притаился паук. Майор… Майор? Блеск шестеренок, ювелирная точность. Скрыто вуалью, кровавой дымкой. 

Алукард скрипнул зубами. Это утро полно угрозы, а он даже не может ее разглядеть, куда катится проклятый мир! Собственная уязвимость вдруг перестала быть забавной штукой. В конце концов, не он ли древнейший в своем роде? Что может противопоставить ему какой-то недоделанный ублюдок? 

Какого же дьявола он не может увидеть?!.. 

Момент для буйства гордыни был выбран крайне неудачно, но даже малейшее проявление человеческой натуры превозносилось самодовольным вампиром до поистине небесных высот. 

Пять с лишним столетий не могут пройти бесследно для психики. 

В черепе почти что в прямом смысле копошился миллиард тараканов. 

Боги. Абсолютно ненормальный толстяк, свихнувшийся падре, вампир с навязчивой идеей суицида, одержимая местью женщина и свежеиспеченная слуга-вампир. И это не считая прочего немецкого паноптикума. Определенно, будет любопытно. 

На этой мысли Алукард хмыкнул, отгоняя назойливое предчувствие. Интегра недовольно глянула в его сторону. 

- Не отвлекайся. 

Он ухмыльнулся еще шире и превратился в туман. Чужие цели – это отлично, маленькая заносчивая… хозяйка. Нескладная и резкая, Интегра восхищала и раздражала неимоверно. Служить ей было странно. Пожалуй, именно странно. Видеть ее насквозь и подчиняться. Но ведь она освободила его. 

Глупый ребенок. 

Алукард чуть не вздрогнул, поняв, что только что повторил мысль Андерсона. Бред, что может быть общего у священника и вампира? 

*** 
Святой отец не уловил момент, когда именно бой с нечистью превратился в фарс. В петляющем, как змея на сковородке, коридоре, прах отправлялся к праху, с тонким свистом клинки разрезали воздух, пока Андерсон тенью скользил меж мертвецов. Размышления остались за пределами размаха рук, изгиба длинного тела, в одну сторону, в другую, поворот, прыжок. Диковинный, давно знакомый танец смерти. 

Страшным бликами светилась зелень глаз, раскачивался крест, высекали искру мечи. Падре был в своей стихии, почти счастливый, беззаботный. В конце тоннеля возник свет – там весьма прозаично разгоралось пламя, гремел смех Хэллсинговской дворняги и выстрелы. 

Приправлено все это было руганью Майора, несшего очередную белиберду через громкоговоритель, и истеричными обвинениями мужеподобной девицы. Андерсон особо не прислушивался, покачиваясь на родных волнах агрессии, но, судя по всему, Майор прикончил их престарелого дворецкого. Что ж, аминь. 

Паладин слегка удивился, когда мимо пронесся огромный облезлый волк. Пробежавшая следом полицейская едва удостоила Александра взгляда. Внезапно к перебранке на повышенных тонах присоединился еще один голос, представившись неким Доктором, он заявил, что, дескать, все готово, и можно включать. В ответ Монтана визгливо расхохотался. На секунду мир как будто замер, а закрутился с удвоенной силой, упыри полезли со всех сторон, казалось, даже с потолка, хотя нет, по потолку на четвереньках продефилировал Шредингер, сжимая в зубах какой-то странный предмет. Андерсон попробовал удивиться сильнее, однако все происходящее было слишком нереальным. Как раз в эту секунду, усиленный десятикратно, по сводам катакомб разнесся женский крик, потом хрипы. Святой отец не верил своим ушам: голос Хайнкель. Значит, и Юмико здесь. 

Отбиваясь от фриков, чье количество увеличивалось в геометрической прогрессии, Андерсон вышел, наконец, из туннеля. Оглядевшись, насколько позволяла ситуация, он едва не выронил мечи. 

Огромный подземный ангар вобрал в себя все ответвления, пронизывающие земную толщу на многие мили вокруг. Размеры не просто производили впечатление, они подавляли своей бессмысленностью и гипертрофированностью. Даже повидавший не мало храмов Андерсон никогда еще не видел такой бесполезной траты пространства. С потолка, теряющегося во мгле, свисали на черных проводах экраны, по числу выходящих туннелей. С одного из экранов сально скалилась круглая майорская морда, на другом растрепанная Интегра кромсала вампиров. Судя по всему, показанные аппендиксы не были полноценными коридорами, и служили для каких-то иных целей, девице, к примеру, было проблематично орудовать мечом в столь небольшом, заполоненном странными агрегатами зале. Монтана же вполне комфортно расположился в пухлом кресле за внушительным столом, явно считал это место своим кабинетом, троном и трибуной. 

Взметнувшись над не ожидавшими подвоха упырями и поотрубав головы самым неповоротливым, Андерсон мельком глянул на остальные экраны. В лучах занимающегося утра, на том самом поле, катались клубком зубов и когтей вампирша и оборотень. В помещении, напоминающем одновременно машинный зал и химическую лабораторию движения не было. Там на полу неподвижно лежали три окровавленных тела: Юмико, Хайнкель и некто в белом халате, очевидно, это и был Доктор. 

И тут Андерсон закричал. Не имя Бога срывалось с его губ, но яростный боевой клич. На другом конце ангара Алукард, пронзив ладонью очередного мертвеца, понимающе улыбнулся. 

*** 
С той минуты, как они оказались в центре этого убожества, окруженные морем солдат в истлевающей форме, вампир всем нутром чувствовал неладное. И то, что Виктория вдруг, ослушавшись прямого приказа, понеслась вслед за Капитаном, обостряло тревожное ощущение. Давно забытая дрожь озноба пробежала по холодной коже. Куда проще было взять и отправиться в куртуазный кабинетишко, ухватиться за пухлое горло и выпотрошить, как свинью этого немецкого психа. Но нет, маленькая леди еще не выплеснула свои страхи. 

Позади и немного левее Андерсон впал в полное беспамятство. Больше всего он сейчас был похож на мясорубку со сверкающими ножами. Занятное зрелище. Алукард даже тряхнул головой, убирая со лба непослушные жесткие космы: бессмысленный жест, в таком состоянии он весь был сплошным алым глазом. 

Стоп. 

Такого просто не могло быть. Он, Алукард, никогда бы не позволил, не допустил… Нет. С невероятно высокого потолка раздался мелодичный смех, что-то мелькнуло. Стало тихо-тихо, как будто отключили звук, стерли все помехи с Великой Тишины. Исчезли чужие мысли разом, черная точка в центре бледного лба начала разрастаться, она увеличивалась, ширилась, пока странно-знакомый предмет летел в сторону Интегры, так непозволительно медленно, да только в этом замороженном желе невозможно было иначе. Вдруг вспомнился гнилой привкус собственной крови на языке. Удивленно распахнулись жестокие голубые глаза, смешно приоткрылся рот, к разбитой губе прилипла светлая прядь. Она стояла, беспомощно и растеряно глядя на гранату, словно надеясь силой взгляда остановить ее. 

Тут время дернулось вновь, и закончилась, наконец, эта доля секунды, и, преодолевая невероятное сопротивление предательского воздуха, Алукард рванулся вперед, но подземелье уже потряс первый взрыв. Пол под ногами содрогнулся, сбрасывая с себя всех, для кого имела значение гравитация. Скучным двухцветным фейерверком разлетались камни и раскаленные куски металлической облицовки. Экран передавал серую рябь. Серую обугленную, покрытую пеплом рябь, в которую превратился зал. И фрики, что были в зале. И… звон в ушах не позволял думать дальше. Какой идиотизм, какой еще звон в ушах?.. 
Не-мертвые не испытывают боли. 
Алукард зажмурился и повторил про себя эту фразу еще пару десятков раз. 

Все не так. Наизнанку, неверно! Он такого не ожидал! Вот оно, удивление, прореха в сетке событий. 

Сосредоточившись, вампир шагнул вперед, еще шаг, еще один. Нужно проверить, самому убедиться… Но все было не так. Эфир посторонних эмоций заткнулся, заставляя чувствовать себя глухим, дикое ощущение в ладонях сводило с ума, то ли жар, то ли покалывание. 

Будь ты проклят, Абрахам… да ты и так проклят. Твой род закончился сегодня. 

И тут Алукард уткнулся в стену. Это было так неожиданно, что первым делом он подумал о собственной вменяемости. Нет и не было преград для древнейшего носферату. Однако Стена была. Невидимая, абсолютно непроницаемая, тянущаяся по периметру ангара, отрезая от всех туннелей. 

Пара выстрелов показала, что пули спокойно проходят преграду, но, ни туман, в виде которого вампир попытался проникнуть вовне, ни летучие мыши, оказались не способны на подвиг пуль. 

Для древнейшего, Алукард был непозволительно шокирован, хотя были в этом и свои плюсы. Мысли его текли спокойно и размеренно. 

- Вот что бывает с псами, которые теряют хозяев, - пробормотал он, прикасаясь пальцами к преграде, - я вампир, но не могу пройти не то что сквозь стену, я и увидеть-то ее не могу. 

По ангару прокатилось гаденькое хихиканье. 


- Чувствуешь себя жуком в банке? – улыбка Майора не помещалась в экран. – Ну, ничего, привыкнешь. Молодец Док, хоть на что-то он сгодился в этой жизни. 

- Что ты такое несешь, недоумок? – ухмыльнулся Алукард, подбирая шляпу и с независимым видом устраиваясь на обломках. Конечно, он чувствовал себя жуком в банке, но никто и никогда не должен знать об этом. Ни теперь, в немецком подвале, ни прежде, в подвале Хэллсингов, ни еще раньше, в подземелье замка, куда его бросили «верные» бояре. 

- Покойный падре Андерсон, - Алукард недоверчиво покосился на импровизированное надгробие из обрушившихся камней, - умел создавать барьер, не позволяющий нечисти проникать в помещение, или напротив, покидать его. Наши ученые, во главе с Доктором … ммм.. скажем, позаимствовали эту методику, доработали до совершенства и персонализировали. Птице Гермеса придется посидеть в клетке. 

Монтана снова подавился ехидным смехом. 

- И чего же ты хочешь от меня, ты, жирный боров? – не менее ехидно поинтересовался Алукард. Ничего нового, ничто не вечно под луной, зато все постоянно. Власть, сила, раздутое эго, свое и чужое, вечная борьба идеалов и беспринципности. И ни одного настоящего человека меж этих чудовищ. 

Майор провел пальцем по губе, алчно сверкая очками. 

- Я раскурочу тебя, как куклу. Выверну твое нутро, узнаю, как ты работаешь, и создам существ сильнее тебя. Лучше тебя. Более могущественных. И тогда война станет одной из стихий земных, как вода и пламя, и разверзнется ад на всей планете! 

- Похвально высокие, но абсолютно бессмысленные цели, - заметил вампир. Ослепленный победой, Майор не видел, как из под камней, пошатываясь, выбрался Александр Андерсон. Как он выпрямился, отряхнул плащ и, не обращая ни малейшего внимания на Алукарда с его невидимой преградой, зашагал по коридору, ведущему в кабинет Монтаны. 

Вампир устроился поудобнее. Наблюдать за смертью врага не так приятно, как убивать, но в данном случае лучше, чем начинать прямо сейчас думать о своем положении. 

Вот так. Разбились очки, слетев с трясущегося носа. Хохот и всхлипы чередовались в динамиках. Даже крови для тебя не найдется, помешанный уродец, начиненный шестеренками. 
Падре работал красиво и четко. Завораживающе. Пришпилить к стене, методично провести лезвием по пухлому животу, выпуская механическую белиберду. Вот она, душа твоя, и не будет для тебя причастия, не будет веры, которую ты так тщился создать. 

Яркий клинок вонзился туда, где должно было быть сердце. 

Желавшая жизни нежить. Отправляйся в небытие. 

Едва Майор дернулся последний раз и замер, взревела сирена. Алукард уже ожидал нового нашествия упырей, но вместо этого, со страшным скрежетом начали опускаться шлюзы, закрывая туннели, ведущие наружу. Вышедший из кабинета Андерсон как раз успел к финальному щелчку механизмов. 

Алукард посмотрел на падре. Тот привычно оскалился в ответ, поднимая мечи и принимая боевую стойку. И очень сильно растерялся, когда вампир отвернулся и вытянулся на камнях, закинув руки за голову.


Глава 2 

А было ли когда-нибудь по-другому? Было ли что-то, кроме пыли и копоти? Стены качались, вытягивались в конус, и вот он уже внутри древней пирамиды. Темнота здесь пахла плесенью, в бесконечных лабиринтах ловушек потерялся маленький ребенок, его пронзили острые колья, его поглотили зыбучие пески, он захлебнулся криком, а высушенная мумия не смогла ему помочь. Мумии, они вообще редко двигаются, слишком ветхие бинты, такие ломкие кости. Крышка гробницы сдвинута чуть в сторону, чтобы мумия могла глядеть на чьи-то длинные, длинные ноги. 

Нет, это, кажется, были рельсы, по которым мчался малиновый экспресс, такой быстрый, что закладывало уши, и желудок подскакивал к горлу, совсем как в детстве на качелях. Стучали колеса, мерно и успокаивающе, нет. Нет. Это капала вода. Где-то рядом была речка, ручей, что угодно… 

Господи. 

Что угодно… 


…Мир Александра Андерсона начал свое грандиозное крушение еще на улицах Лондона, но честь выбить краеугольный камень досталась высокому всклокоченному мудаку-вампиру. С отсутствующим видом тот полностью проигнорировал вызов. 
Алукард не принял бой. 

Не в силах принять этот факт, Андерсон попытался спровоцировать противника: 

- Что, шавка, без своей хозяйки ты больше ни на что не годен? 

На бледном лице застыла маска безразличия. 

- Хочешь убить меня? 

- Такие как ты лишь оскверняют землю. 

Алукард раздраженно выдохнул: 

- Так ты собираешься меня убивать? 

Андерсон напрягся, ожидая подвоха. Боевой запал сходил на нет, горячечное возбуждение отпускало разум. При виде запертых, наглухо задраенных дверей, человеческая, слабая часть сознания падре шепнула, что неплохо было бы заставить не-мертвого найти выход. Глас веры в ответ на такое провокационное заявление возопил, что с нечистью разговаривать – последнее дело. На первом месте должны стоять интересы церкви, а о личном благополучии паладинам заботиться вообще не приходится. Да и зачем ему личное благополучие? Ради чего? 

Вера ради веры? 
Жизнь ради жизни? Куда подевался сакральный смысл существования, в каких терниях запутался он? 
Последний враг остался, последняя и единственная цель. 

Вампиры подлежат немедленному уничтожению. 

А что потом? 

Отчего-то святому отцу стало страшно. Не смерти боялся он, не кары и ада. Мысль о том, что жить ради служения – не есть смысл всего сущего, сверкнула молнией, выжигая веки изнутри. В ужасе, падре зажмурился, отгоняя бесовскую крамолу. 

- Ты… ты! – зарычал он, направляя лезвие на вампира. 

Алукард закрыл глаза. Острый нос надменно, так знакомо смотрел вверх, уголки тонких губ напротив, опустились. Маска слетела. Не было бешеных улыбок, от которых кровь вскипала в жилах, не было заносчивого блеска шальных глаз. Падре глядел не на вампира, он уставился на графа Дракулу, что пять веков шел своим путем. Тело его оставалось неизменным, но гнил человек внутри, на каждой версте оставляя почерневшие, пахнущие тухлятиной ошметки. И к этим камням дополз один скелет, набор определенных функций, выбеленная временем, высушенная ветрами кость. 

Нет, урод. Не так быстро, не так просто. 

Звякнул металл, зашуршал сброшенный на пол плащ. Когда Алукард открыл глаза, Андерсон уже сидел, привалившись к стене, с задумчивым видом вертя в руках крест. 

Спустя еще пару часов незавидность ситуации дошла до падре окончательно. Не в малой мере этом этому поспособствовало и то, что ни одна из дверей не поддалась недюжинной силе священника. Кроме того, теперь пол ангара усеивали еще и осколки клинков, также оказавшихся бесполезными. 

Все это время вампир пролежал неподвижно. В гробу он что ли себя представлял? Андерсон скривился от отвращения. Этот наглый высокомерный напыщенный болван не выводил его из себя только во время боя. Противником он был достойным, что ни говори, но терпеть его присутствие добровольно – это нечто за гранями добра и зла. 

- Почему бы тебе не поискать другое место, падаль? – не выдержав, прорычал святой отец. – Тут и так довольно трупов, чтобы еще терпеть и твою вонь. 

Алукард положил ногу на ногу и надвинул шляпу дальше на лоб. 

- Тут один только прах и пепел. Все как ты любишь, просто-таки иллюстрация к страницам писания. 

Опять он над ним издевается! Терпение падре начало опасно звенеть, как слишком туго натянутая струна. 

- Послушай, вампир. Советую тебе поскорее убраться отсюда, пока я не нашинковал эти никчемные остатки, которые ты называешь телом, на такие мелкие кусочки, что никакая регенерация не поможет. 

Андерсон понимал всю бессмысленность перепалки, особенно учитывая факт, что вампир, кажется, ждал такого исхода. Однако разбираться в тонкой душевной организации нежити у падре не возникало никакого желания. 

- Судя по моему опыту, все служители Церкви – полные дебилы, никчемные человекоподобные куклы, набитые цитатами из Библии. Но ты, Андерсон, переходишь все границы тупости. – Голос из-под шляпы звучал глухо и безэмоционально. – ты расселся тут, а отчего бы самому не уйти? Неужели тебе нравится проводить время с вампиром? 

Андерсон чуть не задохнулся от такой наглости: 

- Да как ты смеешь! – От ярости он не мог выбрать, какое из оскорблений опровергнуть первым. То есть, ясно, что про Церковь, но… – Да если бы я мог выйти отсюда, я бы уже давно… 

- Вот, - перебил его Алукард, - вот и я бы уже давно… 

Падре, раскрывший рот, чтобы в свою очередь перебить вампира, захлопнул его так быстро, что лязгнули зубы. 

Так этот мертвяк не может выбраться? Есть что-то, чего он не может?! 

- Дворнягу посадили на цепь. Это потрясающе! - Андерсон чувствовал, как губы сами разъезжаются в ухмылке, как булькает хохот, буквально разрывая изнутри. 

Возомнивший себя всемогущим, да будет низвергнут в ад за свое тщеславие и гордыню! Только за что же ему, паладину Римской Католической церкви, суждено прозябать в этой же преисподней? 

Падре смеялся и смеялся, вращая безумными потемневшими глазами, запрокинутая голова подпирала стену ангара, которому суждено было стать гробницей. 

Он не сразу заметил, как в короткий ежик волос вцепились ледяные пальцы: 

- Заткни свою пасть, тварь ватиканская, - вампир шипел ему прямо в лицо, выставив напоказ острые клыки. 

Андерсон рванулся из воистину мертвой хватки. Поза его была явно неудачной: сидеть вот так, когда над тобой нависает враг, а ты можешь только отползать – о чем он только думал! 

- Не переусердствуй, совсем ослабнешь, - издевательски выплюнул священник, с ненавистью глядя на вампира, проклиная свое неловкое положение. 

По телу пробежала дрожь отвращения, когда кожи коснулись черные патлы. В тот же момент Алукард понял, что все еще прикасается к Андерсону и отшатнулся, как черт от ладана. 

Край алого плаща почти хлестнул падре по носу, когда вампир резко развернулся и снова улегся на облюбованных камнях, с таким достоинством, словно это были лучшие перины на всем земном шаре. 

Андерсон лишь скривился и дал себе слово никогда больше не терять контроля рядом с кровососом. 

Дальше со временем стала происходить какая-то ерунда. Оно заливалось через нос, душило, проникало в мысли и превращало их в вязкую гадость. Слова молитвы забывались в этой глухой подземной западне. В сознание с упорством бормашины ввинчивалось гудение неисправной лампы над головой, да потрескивание, когда мелкие каменные крошки осыпались от неловкого движения. 

Минуты и те тянулись невообразимо медленно, что уж было говорить о часах и днях. Когда они начали складываться в недели, падре понял, что сойдет с ума уже в прямом смысле этого слова. Чувство вины, путем долгих тренировок загнанное в глубины подсознания еще много лет назад, теперь обрушивалось в полном объеме, и образ божий уже не мог остановить этот поток. Осколки веры, прежде впивавшиеся в сердце, истлели, оставив после себя воспаленные, покрытые гноем царапины. Разум святого отца истлевал, истончался, как нити, связывавшие его прежней жизнью. Он шел мстить за свои потери, когда думал, что идет искупать вину Максвелла перед Господом. 

Он – Иуда. Предатель. 

Он шел умирать, но воле высших сил остался жив. Жив, однако, замурован в этой жестянке. И не просто так, нет, с этой уродливой, вечно неподвижной занозой, впивающейся, казалось, прямо в мозг. 

Когда недели сложились в месяц молчания и гудения, стен, шорохов, воспоминаний, странных полуснов, падре ушам своим не поверил, услышав глубокий спокойный голос: 

- Сколько времени регенератор может прожить без воды? 

Андерсон подумал, что у него галлюцинации. Не может же вампира действительно интересовать информация о его здоровье. 

- Ты совсем свихнулся? 

Алукард извернулся на камнях, где пролежал столько времени как какая-нибудь экстравагантная деталь композиции, сел. Шляпы плавно спланировала на пол, подняв облачко пыли. Плащ кроваво растекся вокруг длинных ног. 

Теперь падре не верил еще и своим глазам: на бледном заострившемся лице Алукарда появились усы и бородка. 

- Только не говори, что вампирам надо бриться, - Андерсон настолько удивился, что не сразу понял, что произнес последнюю фразу вслух. 

Алукард уставился на него так, как будто видел впервые. 

- Андерсон, а это не ты случаем свихнулся? – ехидно поинтересовался вампир, разглядывая священника. 

Падре представил себе видок: изодранный пыльный френч, воротник стойка в запекшейся крови. Да и собственная щетина давно уже превратилась в полноценную бороду. Грязный опустившийся адепт Церкви, наслаждайся, нежить. 

Накатила апатия, частая гостья в последнее время. Андерсон устало опустил голову, уткнувшись подбородком в грудь. 

- Не спи, католик, я еще с тобой не закончил, - требовательный голос Алукарда пробивался низким урчанием. 

- О, подумать только, мешок падали и червей еще не закончил со мной! – собрав всю свою гордость, падре поднялся с пола. Пол под ногами накренился, как во время качки, голова оказалась так высоко, непозволительно высоко, и стоять прямо было довольно трудно, но этот презренный нетопырь смотрел, а значит Андерсон не упадет…. Не упадет. 

Нетвердой походкой священник подошел к жутко неудобному на вид импровизированному ложу. Острые каменные обломки наводили на мысли об индийских йогах, гвоздях и медитации. Впрочем, в голову все чаще лез какой-то невообразимый бред. 

- Не смей так разговаривать со мной. 

Алукард размыто улыбался. Стены медленно вращались. 

- Сядь. Садись уже, придурок, если не надумал убить меня сейчас за неподобающее обращение к слуге римской католической… 

К тому времени Андерсон уже десять раз пожалел, что решил вообще сдвинуться с места. Он даже подумать не мог, что ослабел настолько. Ощущение собственной беспомощности вызывало гнев, гнев в сою очередь изматывал. 

Наплевав на все на свете, Андерсон практически рухнул на пол, там, где стоял, неуклюже подогнув под себя ноги. 

- Так сколько тебе еще осталось? – вновь спросил неугомонный вампир. 

- Месяц. Максимум. Без воды регенератор может прожить не более пятидесяти дней, как показали опыты, проведенные Тринадцатым отделом. – Падре вдруг подумал, что проще будет ответить. И почему, во имя Господа, ему не нравилась прежняя тишина? Было же так спокойно, так… хорошо. Так… 

- А опыты, надо полагать, они ставили на менее удачных экземплярах? 

Вот это странно, в голосе вампира почудилась горечь. Нет, такого просто не может быть. 

- Тебя вообще не касается, чем занимается организация Искариот. Ты – слуга Хэллсингов. Хотя нет. Уже нет. Твою маленькую хозяйку наверняка разорвало на тысячу таких же маленьких кусочков. – Андерсон попытался засмеяться, но в пересохшем горле смех превратился в хриплый скрежет. Хотя, возможно, смех не вышел и из-за того, что крепкая рука сжала горло железной хваткой. 

- Ну, давай. Что, думаешь, ты один развлекаешься в клубе самоубийц? - падре скосил глаза туда, где, по его расчетам, должно было находиться лицо Алукарда. 

Спустя несколько секунд рука исчезла. Кашель ободрал горло наждачкой, вывернул легкие наизнанку, изо рта вылетел сгусток крови. Андерсон посмотрел на него без выражения. Каждый вдох давался с трудом, и он не заметил, с какой жадностью Алукард глядит на испачканные красным, потрескавшиеся губы. 

- С чего ты вдруг заинтересовался моим благополучием? – спросил, не выдержав, священник, отдышавшись. 

- Теперь я буду знать, когда пройдет пятьдесят дней с момента, как я застрял в этой дыре. 

Левый глаз у Андерсона начал подергиваться. 

- Зарубки ставь, идиот, чай не в первый раз в темнице. 

Алукард не отреагировал, посчитав, видимо, свое любопытство удовлетворенным. 

Нет, уж. 

- А где твоя малахольная подружка? Что же он не придет и не спасет своего хозяина? 

- Полицейская… - Вампир вздохнул. Странно, но он даже не отреагировал на выпад в сторону своей подопечной. – Серас. Я не слышу ее. Возможно, барьер непроницаем для всех вампиров, и на вход и на выход. Или ее убили. 

- Вариант, что она могла предать, ты не рассматриваешь в принципе? – Самоуверенность его переходила всякие пределы. 

- Это невозможно. 

- Почему? 

- Нельзя объяснить это человеку. Или такому, как ты. 

- Кто же я, по-твоему? 

Алукард не ответил. 

… Рельсы-ноги-качели… Воды. Один крошечный глоток воды. И пожалуйста, пусть перестанет плакать ребенок. 

Прошло уже три недели с того разговора. Или три дня? Андерсон плыл по волнам жара и бреда, изредка бормоча под нос какую-то чепуху. Свет резал глаза, все внутренности скручивало судорогой. 

Внезапно все вокруг потемнело, и падре уже приготовился увидеть лик божий, но, судьба отвернулась от него, и божий лик превратился в бледную рожу вампира. 

*** 
- Чего желает Госпожа? 

Не забыть поклониться, пусть в ней разовьется чувство превосходства, пусть забудется и начнет думать, что ей все позволено. 

- Ничего, Алукард. Сегодня ты мне больше не понадобишься. - Какие холодные интонации, и сигаретный дым опять застрял в портьерах. – Свободен. 

Нет, девочка. Это не так. 

Раствориться в дыме, смотреть, как напряженные плечи расслабляются под панцирем бесформенного пиджака. Как дрожащие пальцы стягивают очки. Дети не должны играть во взрослые игры. 

Становиться заложниками у недругов. 

Или главами крупных организаций. 

Бороться, оспаривать собственный плен, даже не собираясь разрывать путы по-настоящему – чистой воды кокетство. Ну, предположим, она потеряет контроль. И что дальше? 

Самый идиотский вопрос последних … трех веков. 

За окном раскаленное солнце скользит по оконному переплету, закатные тени падают, крестами падают на шахматный пол. 

Чудовищная безвкусица символики в семье Хэллсингов переходит любые границы. Пожалуй, это бич всех орденов. 

Свастики, кресты, серебро. 

Впрочем, оранжевые очки не лучше. Но это временное, как и все остальное. Появлялись и исчезали усы, цилиндры, кружева, меховые муфты. Много чего было. 

Ну вот, уронила голову на стол, золотистые волосы рассыпались по гладкой поверхности. И ревет ведь, дурочка. Первый раз за последние четыре года. 

Моя Хозяйка. Какая несусветная, непередаваемая дикость, за версту несет пошлятиной и издевательством. Действительно, кто бы мог подумать, что все будет так… интересно? 

Подобрать подходящее название становится трудновато. И это для велеречивого князя. Докатился. Жалость, нежность – бред, о судьбе не жалеют, а испытывать нежность к руке, что держит поводок, даже несколько глупо. Страсть и похоть… Ах, какие громкие слова, запах вульгарности лишь усиливается. Может, чуть позже? Скучно все же. Любоооовь? Право слово, это еще что за извращение? 

Выкидыш человеческой культуры. Люди слишком смертны, чтобы говорить о вечных чувствах. 

Какого дьявола тогда смотреть на эту зареванную девчонку? 

И все же… дети не должны играть во взрослые игры. 
… 

Алукард медленно стянул перчатки. Так сдирают обгоревшую кожу, превозмогая отвращение и боль. Странно, что вернулась боль, как будто барьер действительно выкачивал потихоньку силы. 

Нет, Алукард знал, что дело не в барьере. Все гораздо проще, ничего непоправимого. На первый взгляд. Просто снята печать Кромвеля, как запекшаяся корка крови, и хлынуть бы теперь скрытой мощи, да только она уже утекла, расхлесталась по лондонским улицам черными реками. И капает по капле сукровица, последнее, что осталось внутри живого. 

Смешно, конечно, Алукард бы с удовольствием расхохотался сам над собой. Так влипнуть, бездарно и некрасиво. С открытой печатью потерять… 

Вампирам не бывает больно, повторяй мразь, пока проклятое тело не запомнит, вамирам не бывает больнонебываетбольноне…. 

…Хозяйку и теперь для восстановления потребуются десятилетия. 

И свобода. 

Наиболее забавное во всей ситуации то, что он снова был свободен как вампир, но заперт в самом прямом смысле этого слова. 


Предыдущие двадцать лет заточения показались вампиру гораздо короче, чем нынешние пару месяцев. Присутствие постороннего сильно сбивало с толку, и вампиру оставалось только безмолвно благодарить провидение за то, что возможность слышать чужие мысли была утрачена. 

Андерсон и без того напоминал о своем присутствии слишком часто. Правда, теперь, судя по всему, осталось совсем не долго. Священник окончательно впал в беспамятство, бредил, звал кого-то. Жажда и голод превратили его в жалкое подобие себя прежнего. Казалось, вся стать покинула Андерсона, остались только огромные, пропитанные неземным зеленоватым пламенем глаза, огнем жара, сжигающего падре изнутри в лучших традициях инквизиции. С отросшими волосами и бородой падре напоминал Алукарду мучеников, такими, как их изображали в витражных окнах соборов. 

Вот и этот противник сошел с дистанции. Сколько еще пройдет времени, прежде чем появится новый, достойный права сражаться с Алукардом и выходить из боя живым? Одноразовые стычки никогда не приносили того чувства превосходства, когда враг позорно отступает. Хотя, какой уж теперь враг. 

Не-мертвый снова поглядел на дрожащего в лихорадке священника. Наверное, самый большой минус вечной жизни - в отсутствии стабильности. Меняются друзья, возлюбленные, недруги, потом эта часть существования просто игнорируется, чтобы перестать, в конце концов, испытывать чувство привязанности. Так и отмирают все человеческие эмоции. 

Алукард вздохнул. Да, так-то оно так, но этот век действительно стал самым худшим. 

Хриплые поверхностные вдохи, грудная клетка с трудом вздымалась и облегченно опадала, покрытые коркой губы, посеревшая кожа. Падре сам напоминал живого мертвеца. Пока живого. 

А что, если… Алукард застыл, пораженный внезапной вспышкой. Идея была абсолютно сумасшедшей, бессмысленной, но… Любопытство вампира, помноженное на вынужденное бездействие, подготовило отличную почву для безумных идей. 

Барьер оказался непроницаемым для Алукарда, как сказал Майор, персонифицированным. Означало ли это, что другие вампиры так же не смогут проникнуть внутрь или, наоборот, наружу? То, что Серас еще не появлялась, вносило дополнительный элемент хаоса в общий беспорядок мыслей на этот счет, но, в любом случае, Алукард ничего не терял. 

Вампир заметался по ангару, вдохновленный новой авантюрой. Давно в его не-жизни не случалось таких окрыляющих моментов. Убить одним выстрелом трех зайцев. Ну, или одного святого отца. 

Алукард моргнул. Медленно, позволяя тьме налиться в веки, омыть глаза. 

Приди, алое око, посмотри на этот кровавый мир. 

Подавляемый голод обжег все внутри, вгрызаясь в каждый сустав, в каждый нерв. 

Откройся, око. 


Во рту появился привкус миндаля и меди, такой сладко-горький, привычный. Такой… будоражащий. 

Око, гляди, вот пища, пища, что позволит тебе видеть сквозь стены и души. 

Сладостная судорога предвкушения пробежалась по гибкому телу. Алукард склонился над лежащим Андерсоном. 

- Сгинь, нечистый, - просипел тот. 

- Я не могу, - честно признался вампир. 

Да, он уже не мог оторвать взгляд от блестящей кожи, такая узкая полоска над засаленным почерневшим от крови воротничком. Запах дурманил рассудок. Пот, соль, сладковатый запах воспаления, и, почему-то молоко. Прелестно, у падре аромат невинного младенца. Алукард не удержался и провел пальцем вниз по заросшей щеке, и еще раз, вверх, к корням волос. Андерсон вытаращился на него, как на восьмое чудо света. Кажется, он забывал дышать. Вампир усмехнулся: уж удивлять он любил всегда. 

Если раньше у Алукарда были некоторые сомнения по поводу невинности Андерсона, то при виде этого растерянного лица, все сомнения исчезли. Тем лучше, священник, просто великолепно. 

Разбуженный голод вплавлялся в мозг. Распахнутое око пульсировало, создавая иллюзию бьющегося сердца. Чужая кровь оглушительно шумела в ушах, подобно горной реке в тесной стремнине вен и артерий. Дрожали немного руки, обострились все инстинкты, даже возбуждение накатывало со страшной силой. 

Да, давно Алукард не ел. 

- Ч-что? Что ты задумал, демон? – Андерсона трясло. Времени почти не осталось. 

- Не бойся. – Голос вампира стал мягким, глубоким, обволакивающим, от него жертва всегда расслаблялась, теряя последние крохи здравого смысла. – Сейчас все пройдет. 

Алукард наклонился еще ниже, сжал запястья падре одной рукой, другой вцепился в волосы, оттягивая голову вбок и назад, открывая доступ к шее. В глазах Андерсона плеснулись понимание и ужас. Он забился, пытаясь освободиться, но собственная слабость и сила Голода не-мертвого сделали свое дело: Алукард лишь крепче обхватил святого отца, наваливаясь всем телом. 

- Тише, тише, - прошептал он. Губы вампира почти касались губ священника, чуть приоткрытых, и дыхание обжигало, эти последние вдохи, такие сладкие, самые прекрасные в жизни, Алукард помнил, сейчас он помнил все. Их хотелось поймать и проглотить, присвоить себе, чтобы это его грудь вздымалась сейчас так бешено и безнадежно. Вампир чувствовал запах жизни, чувствуя, как растет его возбуждение, волнение и голод. Его язык, к вящему ужасу Андерсона, пробежался по этим потрескавшимся губам, словно змея, ловя ощущение тепла. 

- Нет, - шевельнулись губы, - ты не посмеешь… 

Алукард мягко рассмеялся. 

- Конечно, посмею. И тебе это понравится, обещаю. 

- Пожалуйста… - умоляющий Андерсон стал последней каплей. 

Голод вырвался на свободу: вампир скользнул сначала щекой по пылающей коже, затем лизнул, наслаждаясь соленым вкусом, дьявол, да никакому вину не сравниться! 

Падре все еще пытался вырваться, также безуспешно, но теперь Алукард даже не обращал на это внимания. Пусть, он не будет зачаровывать его на покорность, пусть сопротивляется, если хочет, это облако страха, отчаяния, острые и пряные эмоции. 

Алукард непроизвольно двинул бедрами, не в силах терпеть напряжение. Впрочем, был способ лучше. Гораздо лучше. 

Когда длинные клыки прошли сквозь податливую плоть, скользнули в теплый поток, чудовище внутри плотоядно вскрикнуло, око вспыхнуло, но не ярко, а как рубин в алых водах, густых и горячих водах. Волны качали Алукарда, поднимая к самому небу и выше, жажда, наполнявшая все его существо, на мгновение достигла апогея и растворилась в солоноватом течении. 

Андерсон обмяк в хватке, хватка превратилась в объятие, хрип – в стон. На белой шее чернели две маленькие ранки. 

Алукард, оглушенный силой давно забытых ощущений, скатился с неподвижного тела и уставился в потолок. Голод был утолен. Теперь оставалось ждать

Продолжение следует.....