Мир библио-тесен.

Сколько себя помню – всегда умела читать. Если верить моей маме, научилась я этому сама без посторонней помощи, когда мне было четыре года. По её словам, зимой мне подарили букварь. На улице было слишком холодно, поэтому от нечего делать в течение нескольких дней я её спрашивала, как называется та или иная буква, после чего, ко всеобщему удивлению, начала читать. Думаю, мама сознательно преуменьшает свою роль в этом событии, чтобы пополнить коллекцию семейных легенд. Но читать я начала действительно рано и удовольствие от чтения получала такое, в сравнение с которым не шли никакие другие удовольствия. Не могу сказать, что это сослужило мне добрую службу. На каждую новую книгу я бросалась, как наркоман на наркотик, и не могла ни есть, ни пить, ни спать, пока книга не дочитана. Причем, это происходило в любых ситуациях, зачастую к чтению не располагающих. С фонариком под одеялом. На днях рождениях подруг. По дороге в школу, натыкаясь на столбы. В школе я прятала книги под партой и читала тайком на уроках, за что была неоднократно вызвана в учительскую и наказана. Из библиотеки я приносила столько книг, сколько могла донести, и читала их одновременно – две страницы из одной, две страницы из другой... Такая тяга к чтению моими односельчанами воспринималась как серьёзное отклонение от нормы. Когда я закончила школу, общим их мнением было, что «толку из этой девочки не будет, так как она только книжки читать умееет». А некоторые из них язвительно добавляли: «не иначе, библиотекарем будет». Потому как полностью разделяли мнение Карела Чапека об этой профессии: «Иной человек, как говорится, ни к чему не может себя пристроить. Такие никчемные создания обычно поступают на службу куда-нибудь в библиотеку или редакцию». ¹  И когда моя мама на вопрос: «Ну, как там Ваша дочь во Франции?» сообщила, что я теперь работаю в библиотеке, те, кто меня помнил, торжествующе воскликнули «Ну вот! А мы вам что говорили!»

Во Франции реакция окружающих на моё назначение в национальную библиотеку тоже была неоднозначной. Люди, к библиотеке отношения не имеющие, говорили: «В национальную библиотеку? Надо же! Как престижно! Какое прекрасное место». Коллеги же все до единого, узнав об этом назначении, испускали крик ужаса и сочувственно, почти со слезами на глазах, шептали: «Вот бедняга…», и потом, спохватившись, старались меня утешить: «Ну, ничего, может через год отпустят… - и жалостливо добавляли – у тебя ж, всё-таки, трое детей…»

Такая репутация у национальной библиотеки сложилась в основном из-за её нового здания в тринадцатом округе Парижа Тольбьяк - с четырьмя башнями в виде открытых книг.  По официальной версии, здание это было решено построить в 1988 году потому, что в старинном здании национальной библиотеки на улице Ришельё уже не хватало места для хранения, и само здание уже не отвечало нормам безопасности. Но это была не единственная причина. Проект постройки нового здания национальной библиотеки был не только культурным, но и политическим. Библиотека была едва ли не духовным завещанием президента Франсуа Миттерана. Он знал, что неизлечимо болен, и его последним вкладом в культуру Франции должно было стать открытие Национальной библиотеки.  Поэтому строить её очень спешили. Официальное открытие состоялось в 1995-м году незадолго до окончания второго президентского срока Миттерана. Почти тут же библиотека закрылась на доработки и доделки, что создало ей в профессиональных кругах очень невыгодную репутацию, которая за ней держалась даже после того, как всё было исправлено.

Мне же в ней было интересно и хорошо. Люди, с которыми я там подружилась, так и остались моими друзьями и остаются ими до сих пор, хотя проработала я там всего год.

И потом - Париж. В 17-м веке Генрих IV, стоявший во главе протестантов, принял католичество, чтобы стать королём Франции. Отказ от одной веры и принятие другой было политическим жестом. Рассказывают, что на обвинения единоверцев- гугенотов он ответил: «Париж стоит мессы». И, прожив в Париже год, подтверждаю: Париж стоит не только мессы, ради него можно заодно зайти и в мечеть, завернув перед этим в синагогу. Впрочем, о Париже я писать не буду. Во-первых, потому, что со дня его основания о нём и без моего участия написаны тома, во-вторых, потому, что город этот настолько многообразен, что впечатления о нём у каждого остаются особенными, поэтому открывать его надо самому, без влияния чужого мнения.   

Спустя три недели после моего приезда в Париж в Гран-Пале открылась выставка «Матисс и Пикассо». Устроители собрали произведения этих художников из картинных галерей всего мира, в том числе из Эрмитажа и Музея изящных искусств. Увидев на этой выставке полотна из России, я испытала почти потрясение. Эрмитажевские я видела три раза, а остальные – бесчисленное множество раз пока училась в Москве. Я смотрела на «Авиньонских девушек» Пикассо, а перед глазами у меня был день, когда мы с моим другом стояли перед ними в Эрмитаже, куда мы бесплатно прошли во время нашей архивной практики в университете. И вот десять лет спустя я была одна перед этим же полотном в Гран-Пале и видела вместо него – окно в прошлое и ощущала и осознавала, что моя жизнь, которая казалась мне состоящей из отдельных, не связанных между собой кусков, на самом деле едина и последовательна. 

Спустя год я вернулась в Бордо – меня по моей просьбе туда перевели. Свободное место было только в библиотеке юридического факультета.  И почти тогда же открыла для себя блогосферу и начала этот дневник. Так что круг замкнулся. А одиннадцатая страница этого дневника, наверное, надолго останется последней.

¹ Карел Чапек. Куда деваются книги 1926. Перевод Д. Горбова.