Сегодня утром ехал в университет и, к своему удивлению, вспомнил эпизод из романа В.Сорокина «Тридцатая любовь Марины»:
…На автобусной остановке толпился народ.
Рассвет набирал силу: грязный осевший снег побледнел, мутно-синие
облака на востоке порозовели.
Отодвинув рукав, Сергей Николаич посмотрел на часы:
-- Припаздываем. Плохи дела.
-- Может такси возьмем? -- спросила зябко Марина.
-- Ишь ты, таксошная какая! -- усмехнулся он, -- Привыкла деньгу
проматывать! Нет, Марина. Такси -- это баловство. Пролетариату общественный
транспорт дан для передвижения. Так что, давай как все.
Подошел автобус.
Он был основательно переполнен и слегка осел на правый бок.
Его быстро обступили.
Разошлись двери, но никто не вылез, наоборот, -- тесно стоящие
пассажиры подались глубже.
-- Вперед! -- бодро взял Маринину руку Румянцев и, проталкиваясь, полез
в автобус.(...)
Автобус резко качнуло, сзади навалились, Марина вцепилась в
вертикальный поручень, облепленный многими руками.
Ей давно уже не приходилось ездить так рано -- за мутными стеклами
автобуса еще светились фонари и окна; то и дело вспыхивающий розовым восток
мелькал за сероватыми коробками домов.
-- Ну как, жива? -- дохнул ей в затылок Сергей Николаич.
С трудом поворачиваясь к нему, она кивнула:
-- Народу сколько...
-- Ну и хорошо, -- рассмеялся он, -- В тесноте, да не в обиде.
Автобус стал поворачивать, их прижало к окну.
Сергей Николаич поднял руку и украдкой погладил Марину по щеке:
-- Выспалась?
-- Выспалась... -- улыбнулась она.
-- А я вот так каждый день. Хоть мне и к девяти положено.
-- Почему?
-- Да не могу и все тут. Как привык, так и встаю в шесть. По
будильнику. Не могу валяться, когда другие работают(...)
В метро было так же тесно, как и в автобусе. Полусонные люди стояли в
поезде близко друг к другу.
Марина с интересом разглядывала их и улыбалась самой себе.
Раньше она косилась на них с презрением, старалась ездить на такси,
чтобы не видеть близко эти заспанные лица.
А теперь... Это было так ново, что улыбка недоумения все сильнее
растягивала ее губы.
-- Ты что смеешься? -- наклонился к ней Сергей Николаич.
-- Да так... ничего... -- облегченно вздохнула она.
Неожиданно поезд остановился между двумя станциями.
В окнах застыли какие-то сумрачные трубы и кабели, тишина повисла в
вагоне, только шуршала одежда переминающихся людей.
Марина продолжала рассматривать их неподвижные фигуры.
Они были близки ей, как никогда, но их молчание становилось гнетущим.
Марина повернулась к Сергею Николаичу, чтобы не нарушить тишины, еле
слышно спросила:
-- Разве нечего сказать?
Он вздохнул, лицо стало серьезным:
-- Время еще не пришло. А сказать есть что. Поезд дернулся, пополз и
стал набирать скорость:
-- А что мешает? -- спросила Марина.
-- Америка! -- серьезно ответил он и снова вздохнул, -- Ты это поняла?
Она кивнула.