Когда я родилась, мама две недели лежала в коме. Меня кормили сраным искуственником сраного иркутского роддома номер один, а потом все первые годы жизни я жила с бабушкой. Родители, после того как папа всё-таки решил, что семья это не так уж страшно и пришел посмотреть на свеого ребенка, в это время пытались строить жизнь, особенно семейную, к которой оба явно были не очень готовы.
Иногда они меня забирали на несколько дней и снова привозили, всю усыпанную экземой, которая явилась следствием питания в иркутском роддоме номер один. Бабушка всё время ходила в один маленький молочный магазин, где продавались продукты из козьего молока и всякие бифидохреновины, которыми меня и откармливали.
Мы часто ездили на Байкал. Летом отдыхать в палатках, купаться, есть арбузы и омуля. Зимой в Байкальск кататься на лыжах, пить горячий чай из пластиковых чашечек и есть говеные и страшно дорогие пельмени-гиганты в кафе внизу базы. Недалеко там стоит целлюлозный завод, и когда ветер дует в сторону базы, наверху всегда пахнет теми самыми тухлыми яйцами. Но когда ты поднимаешься на самый верх, и начинаешь спускаться, летать кувырком с с трамплинов, тебе так хорошо, что через несколько лет я безумно полюбила этот запах и люблю до сих пор. Примерно как люди внюхиваются в запах свежей типографии, так я внюхиваюсь, жмурясь от удовольствия, в сероводород.
Сначала я была Полиной. Да-да, именно так, где-то несколько недель может быть. Но очень скоро я стала Настей, а потом и вовсе Асей, потому что Насть во-дворе оказалоь многовато. Очень скоро вышла та самая памятная реклама Аса, "Ура, тетя Ася приехала!!". Через несколько дней после поступления в сию обитель горшков и компота, меня выгнали из садика, за поднятый во время сончаса бунт карапузов, и меня отдали в нулёвку в частной школе. Папа сел на стул, подтянул меня рукой размером с мою голову и спросил "Ася, хочешь в школу?". Хатю, сказала Ася. Туда нас возили на школьном автобусе, и когда я туда заходила, в своей модной лиловой ушанке, которую меня заставляла носить мама и говорила что это очень стильно, полавтобуса кричало "Урааа! тётя Ася приехала, новый Ас привезла!".
У меня была этажерка. Это слово я кажется выучила чуть ли не одним из первых. Правда в моем исполнении оно звучало скорее как этажелка. Это белая пластиковая бойда, высотой метр с хреном, с ящиками-полочками, в которые были свалены все мои игрушки, но я кажется мало с ними игралась. Я рисовала лошадей и единорогов, а когда засыпала - представляла что превратилась в красивого единорога и как все удивились. Правда ещё перед сном я любила вылезать из-за шкафа и смотреть телевизор, который смотрела бабушка. Иногда я так громко сопела, что она, не поворачиваясь, говорила "Ася, иди спать!". Но обычно не замечала.
Ещё когда по телевизору я видела Газманова или Пугачеву, я приносила из ванной таз, переворачивала, вставала на него перед бабушкой и пела в пульт вместо микрофона - "Ты малячка я маляк, ты лыбачка я лыбак!". Это называлось "Этслада". Иногда папа проявлял интерес потусить со мной и мы строили игромные башни из лего, гораздо выше меня.
С тех пор, как я научилась нормально ходить и до седьмого класса у меня были совершенно деревянные руки, в ороговевших мозолях. Я могла сколько угодно кругов пройти на руках на паутинке и мне не было больно, потому что подобным я занималась добрые полдня ежедневно. Я гоняла всех мальчиков во дворе и любила осенью прыгать с качелей в гору листвы. У меня было счастливое и очень пацанское детство. Двор, казаки-разбойники, разбитые локти-коленки, игра в машинки в песочкице, всё как полагается.
Я писала письма Деду Морозу. Ну, по крайне мере два-три года точно. Однажды Дед Мороз принес мне ночью огромный кукольный дом. Не припоминаю правда, просила ли я его у Деда Мороза. Но сомненье, что это всё-таки был папа, закралось в мою светлую душу.
Я всё время чем-нибудь болела и мне часто делали уколы. Держали меня всей семьей, и я даже за штору пряталась, когда приходило время колоть мою несчастную задницу. С тех пор я страшно боюсь уколов, особенно в зад - даже когда это показывают на тв у меня сводит мышцы жопы, которые мне говорили расслабить, а я только больше напрягала. Ох как же больно это было.
Впрочем, что-то я увлеклась.
Little Tokyo