Я не мог его не заметить.

Мы стояли на барной стойке, в моей руке болталась рюмка текиллы, на бьющейся вене была размазана соль. Вокруг гремела музыка, врывающаяся битами в мозг и грудную клетку. Смазанным пятном он мелькнул среди кучи заведенных ритмикой и темнотой мелькающих огней людей, выделывающихся на грани возможного. Не понимая, что я ищу, я, с высоты стойки, судорожно начал шарить по клубу глазами. Стоило мне найти его, мы пересеклись взглядами, точнее, уперлись ими друг в друга, и рюмка застыла в моей руке.

- Hey!! Are we shooting it or you'll keep starin'?! 

Истошная попытка перекричать музыку, визжащая мне в ухо приводит меня в себя. Я поворачиваюсь к своей спутнице этим вечером и заглатываю текиллу, подаренную кем-то из созидателей нашего активного пребывания под потолком, которые кричат нам что-то снизу, из давки у барной стойки. Мы продолжаем зажигать один из душных вечеров, разбалвенных текиллой, дайкири и холодом кондиционеров.

Я теряю его из виду, и стараюсь выкинуть это лицо из головы. Сегодня мне и так есть чем заняться. Но мы не задерживаемся в этом клубе надолго, сменяя один за другим. Чет подери, здесь и там неимоверные толпы народа, но я то и дело вижу его. Я запомнил каждую деталь, в каждом клубе этой ночью я узнаю в толпе его затылок, и отворачиваюсь прежде, чем его взгляд скользнет ко мне. Шахматы каменного века.

Итальянские девочки в футболочках от Von Dutch, немецкие мальчики в розовых маечках Dolce. У каждого второго на жопе Rich крупными буквами от всеми любимых джинс. Все лица сливаются в одно среднестатистическое уже на второй день.

У него на груди крупный, но аскетичный крест. Потемневшее серебро изящно переплетается, образуя причудливый узор. Он одет просто, но подчеркнуто. На нем нет кричащих слоганов и ярких брэндов, но он выглядит потрясающе среди пестрой клубной толпы. Ход белыми - ход черными. Я никогда не проигрывал, но я никогда не делал резких движений.

Ноги ноют о пощаде, они устали столько идти пешком, но такси - это неинтересно. Он цитировал Набокова, которым заставлены полки в нашем доме, и страшно гордился тем, что прочел Достоевского. Канадец с французским гражданством, нападающий Мальты по футболу - он говорил, что обязательно в следующем году все бросит и поступит в университет, а я глумился над ним и говорил, что ему не на что будет жить. Ему было девятнадцать и он был выше меня на голову. Худое юношеское тело украшали едва заметные рельефы некурящей жизни.

Я не люблю просто смазивые личика, наверное, кроме общепризнанной безупречной красоты в его лице было что-то ещё. Возможно, вводящая в ступор улыбка, или затягивающие по ту сторону экрана глаза.

- No, I'm not kidding, I really like your ass. I'm an expert-connoisseur of asses, and I simply can't keep silent. - я что, пропустил пассаж, посвященный его заднице?

- I thaught it's my privilege to say things like this. And you know what? I've never met such a cynic.

- Does it bother you?

Я едва не поверил в это нечто первого взгляда. Не важно к чему - его мягкому голосу и мягкому канадскому английскому, его заднице, его прозрачно-светлым глазам, сухим теплым ладоням и тонким изящным пальцам, манере смотреть прямо в глаза, откусывая кусочками, едва уловимому запаху его духов.

Но к собственому сожелению, я вдруг вспомнил где я и кто я. Я вдруг вспомнил все и мне подумалось "Вот блять, верните меня в мою розовую мечту, отдайте мне мои очки", но было поздно.

Мысль о своей минутной слабости перед этим любимым всей моей порочной душой миром, подсовывающим мне свои любимые игрушки до сих пор застает врасплох едкой массой, заполняющей внутренности.

Сжечь все детские сказки о прекрасных принцах на костре Инквизиции.

[показать]