Когда мы слышим, что некий англичанин прожил двести семь лет, а иной китаец двести пятьдесят два протянул, нам делается жутко. В глубине души мы остаемся довольны, что эти мерзавцы все же подохли, потому что любая точка нас утешает, а многоточие приводит в смятение.
В годы лучезарной юности, мысленно блуждая среди звезд, нам хотелось потрогать бесконечность. Однако, напуганные свойствами бездны, мы быстро вернулись на грешную землю. Коридор, у которого нет конца, для нас страшнее роковой стенки. Мы все нуждаемся в конечном результате, и если его нет, мы готовы его придумать. В свое время серебряный век не предвещал Первой мировой войны. Европа купалась в благополучии и покое. Всем казалось, что это будет длиться вечно. Одуревший от скуки Блок морил публику духами и туманом своей незнакомки. Мужчины были пьяные и "глазами кроликов" рыскали по сторонам в поисках хоть какого-нибудь завершения необозримой стабильности. Люди не знали, чего ждать и где они находятся. С горя увлекаясь спиритизмом, богемная среда выла на Луну и мечтала о самоубийстве, покуда выстрел в Сараево не принес долгожданное облегчение. Почти все общественные слои Европы встретили войну с ликованием. При этом никто не думал о переделах колоний, сырьевых базах и рынках сбыта. Война радовала народ как ясный разграничительный процесс. Динамика стала осязаемой. Всем жилось трудно, но весело.
В период развитого социализма граждане СССР тоже существовали в комфортных ограничениях. Каждый знал, на что может рассчитывать и какие перспективы ожидают впереди. Единственное, что смущало, это мысль о вечности установленного режима. Государственная пропаганда пугала население бесконечностью социализма. С одной стороны, он представлялся как конечная точка социального развития, а с другой, он виделся как угрожающая бесконечность, пахнущая чем-то безрадостным и безысходным.
Мы не знали, что будет после разрушения империи. Для нас было важно поставить точку в конце того, что слишком затянулось. Так было всегда. Свою личную ограниченность люди стремятся распространить на все, что их окружает. Нам страшно умирать, не зная, чем закончится дело, избавляя себя от того, что претендует на вечное существование, мы удовлетворяем свое любопытство и обретаем покой в уютном мире созданных ограничений.
Некоторые граждане не в силах дождаться собственных похорон и предпочитают проводить выходные дни лежа в гробу, наслаждаясь запахами траурных венков. Нечто подобное делает все прогрессивное человечество, ожидая конца света или Страшного суда. Более того, мы даже не ждем, а создаем этот конец. Каждый считает своим долгом найти очередное подтверждение и обсмаковать его. Если пророк хочет завоевать доверие, он непременно пообещает апокалипсис. Еще никто не рискнул поведать народу о бесконечном развитии фирмы "Макдональдс" и нестрашном суде над любителями пива, потому что нас интересует только одно — когда и каким образом мы все дружно "сплетем лапти".
Бросившись на борьбу с непонятной нам бесконечностью, мы буквально погрузились в культ конца света. Помимо религиозной, художественной и научной литературы мы создали бесчисленное количество убедительных киноверсий и материальных гарантий апокалипсиса в виде ядерных арсеналов. Таким образом, мы уверенно продвигаемся не к тому, что должно быть, а к тому, что мы хотим видеть.
Конец света необходим нам как эффективное психотерапевтическое средство. В нашей голове не укладываются бесконечные величины, поэтому смерть — наш единственный друг и советчик. Планируя свою жизнь не более чем на 50 лет, мы избавляем себя от беспредельных перспектив коллективной жизни. Вера в кнопку самоликвидации устанавливает рамки, внутри которых царит ясность.
В окружении черепов легко размышлять. Подобно Гамлету, нам хочется жалеть Йорика и думать, что в скором времени его судьба постигнет не каждого по очереди, а всех одновременно. Ежедневно мы пишем книгу жизни, подгоняя ее содержание под заранее сочиненный эпилог. Проглотив идею точки, мы наивно полагаем, что заполучили полную картину своего развития. Уже не одно тысячелетие нас увлекает мыльная опера, конец которой известен каждому идиоту. Странно, что при этом никто не скучает.
На свете есть еще места, где люди не думают о конце света. Поэтому за многие века у них мало что изменилось. Они приняли бесконечность как непостижимую норму, с которой можно жить, не увлекаясь могилой принцессы Дианы.
Возможно, в идее конца света скрывается не только страх нашей ограниченности перед свойствами бесконечного, но также глубокая болезненная ревность ко всему, что способно жить по ее законам. Удобная декларация "ничто не вечно под луной" маскирует нашу злобу и бессилие. Мы не можем избавить себя от смерти и потому избавляемся от всего, что ей неподвластно.