В моей комнате царит – царит безмолвно, властвует повсеместно – такой бардак, который и не снился моей голове, а если и снился, то только в самых бредовых снах, в таких, где кто-то целует меня в губы или я хожу по воде.
Ты? Ты, нет, невозможно, такие, как ты, слишком прекрасны, чтобы быть моими, такие, как ты, смотрят сверху, говорят негромко, но их все слышат, у меня дрожь в пальцах, слезы на глазах, мне холодно – у тебя ледяной взгляд.
заткнись и не ори на меня
заткнись и не смотри на меня
Что могут чувствовать люди, которых взяли за горло, прижали к стенке, прибили руки сырыми гвоздями к сырой земле, что могут чувствовать птицы, пойманные в силки, рыбы, проглотившие наживку,
да мне неважно, неважно, неважно,
я сам пустой до такой степени, что моё отчаяние поселилось где-то за лопатками,
мне не найти надежности, понимаешь, надежности теплой, домашней, нельзя.

Не надо меня воспитывать, не надо говорить всё изменится, всё получится – ни черта не будет и не изменится, всё так же, так же, боль такая же, как и была, я не создан для того, чтобы меня любили, я не создан для того, чтобы.
я вообще не создан
И когда я нахожу какое-нибудь солнышко, то сколько же раз должен я лупить себя по рукам, чтобы привыкнуть к тому, что мне нельзя греть о него руки, что мне нельзя тереться о него носом и вообще нельзя ничего, и тем более нельзя греться, нельзя привыкать к теплу такому нежданному, щедро подаренному, сколько же раз мне заламывать свои пальцы, чтобы они, суки, не радовались теплу
заткнись и не ори, сука тупая
заткнись и умри, сука тупая

А я пока еще жив,
да,
вот.