Я помню, я хотел написать тебе - о, как много я хотел написать. Я хотел втиснуть в свои письма весь мир, доступный мне - какой же я был маленький и глупый. Я хотел описать тебе всё свое небо, хотел описать тебе все запахи - какие же тщетные мысли, пустое. При такой температуре мир не вмещается не то что в письма - он не вмещается в голову, ты можешь видеть только что-то одно за раз.
Обычно это что-то - это боль в голове и слабость, невообразимо хреновое состояние., когда даже при полной неподвижности мир плавно кружится у тебя в глазах.
Но именно сейчас это что-то - ты.
Я хотел написать тебе - я так ужасно болею, ты, наверное, волнуешься; почти сразу до моей больной головы дошло, что, конечно, ты не волнуешься, ибо ты не волнуешься за меня, разве что я бы умер, вот тогда, может быть, да и то вряд ли; я хотел написать тебе: всё будет хорошо, небо будет чудесно бесконечным, земля - чудесно сферической; потом я осознал, что этих глупостей я уже обписался на всю жизнь и не только тебе, да, и мне уже не превзойти саму себя в этом, поэтому дальнейшие высказывания в таком роде вроде как и бессмысленны. Если уж только совсем пропрёт.
Я чувствую себя таким глупым. Все-таки лучше, чтобы этим "что-то" было нечто другое.
Например, книга. Пойду почитаю, отвлекусь от боли. Нет-нет, не в горле и не в голове; это не так важно, тем более, мне становится лучше, иначе бы я просто сдох от такой температуры. Это боль оттого, моё дорогое, оттого, моё почти-любимое, оттого, что если я напишу тебе, да: "Небо чудесно бесконечное", то ты не обрадуешься.