Она любила гулять в дождь. Или вечером, когда уже темно и холод начинает заглядывать под куртки и пальто, морозит кончики пальцев и дует в спину. Особенно по Большому Черкасскому переулку, в темноте. Идёшь себе, стучат каблуки ботинок, темнота и только на проводе посреди узкой проезжей части висят старые плоские, будто блин, фонари. Насыщенный, густой оранжевый свет падает ровными кружками на белые полосы. Этакая нота "до" получается. Но лучше всего идти по почти всегда сухому тротуару, прижавшись к стене старого дома, почти слившись с тенью, со мраком и темнотой, если ты одет в чёрное. И есть в конце улицы одна арка, которая ведёт в совсем крошечный двор-колодец. А сама арка широкая и длинная - в такой очень хорошо прятаться от дождя.
Этот переулок всегда тихий. Там ходит мало народу, даже днём. А уж вечером если и попадаются прохожие, больше похожи на случайные тени, призраки, сгустки темноты, крадущиеся вдоль стен, сворачивающие в совсем уж тёмные подворотни. И как ей не страшно здесь ходить?
Но нет, она улыбается тихой, молчаливой улыбкой, глядя в кажущееся сферическим и не таким уж высоким небо, сплошь усеяное звёздами - почему так, не понятно, вроде бы софиты центра города буквально в ста метрах, а вот гляди... Темнота живая. Она оживает, как только девушка сворачивает в переулок, ластится к ногам и почти что урчит от удовольствия, что ей отдают тепло. На такую улицу не жалко тратить свою любовь - взамен получаешь столько тайности и сокровенности, мрачной радости и тёмного уюта, что сны снятся самые вкусные и тягучие.
Чёрное пальто, шарф, перчатки, сумка и сапоги без каблука - и вот уже сворачивает в любимый переулок, готовая к новой порции таинственной темноты. Чураются прохожие, поглядывают на горящие странным светом глаза и идут по тротуару: цок-цок, цок-цок... А она дышит, прикрывает глаза, улыбается и отдаётся вся этому переулку, вся без остатка, от макушки до пяток. И с каждым разом ей кажется, что переулок всё роднее, всё домашнее и всё уютнее. И вот однажды люди перестают её замечать, не слышат шороха шагов и не видят сияющих глаз, не поворачивают головы вслед, да и немыслимо больше жить без эха своего же дыхания и перешёптывания блинчатых фонарей, и всё прозрачнее, всё прозрачнее, всё легче...
И каждый вечер в пустом Большом Черкасском переулке слышен шорох шагов и звон молчаливой улыбки. Однажды вечером она не вернулась домой.