[показать]Музыка в наушниках завихрялась, проникая в уши, в голову, и стремительно уносилась вверх, в небо, поднимая волосы; ключ приложен к небольшому кратеру на двери и слышится противный писк, слышится всем, кроме неё, той, чьи наушники пропускают кучу переведённых в формат mp3 звуков, электронных, пропускают прямиком в голову, а дальше она просачивается через глаза, через самые зрачки и упирается в небо. Дверь открывается, и ветер проникает на улицу, из самых глубин, с лестницы, из-за поворота коридора, из лифта, сквозь чуть приоткрытое окно. Хотя для неё сейчас не существует ничего кроме музыки, никаких звуков, ничего кроме музыки и...
Она садится на жёсткое сидение с неудобно выгнутой спинкой, будто бы специально изобретённое для сколиозных школьников. Сумку на колени, руки - на сумку, голову чуть вниз, глаза закрыть, слушать, слушать, утопать, утонуть. Жгучая, ничего не значащая, захватывающая и вытряхивающая всё остальное боль, подступала к горлу исподтишка, заглядывала в глаза, заставляя их слезиться, дёргала мочки ушей и дула в ноздри, чтобы заставить чихать, щекотала кончики пальцев, чтоб зудели, и щипала за бока, чтобы внутри делалось горько; а главное - вливалась с воздухом в лёгкие, принуждая их судорожно сокращаться, вбирать воздух и тут же, не дотянув до конца, выпускать с лёгким оханьем, оседала неприятным комом в горле и проникала в желудок огненным шаром, спалив всё на своём пути, ничего кроме себя не оставив. Даже кончики пальцев от такого нервно подрагивали и не хотели ничего ощущать. Она сидела и дрожащими руками тёрла запястья, пытаясь проникнуть в музыку, пытаясь в ней утонуть, закрывала глаза, чтобы не закатывать их вверх, отчего слёзы, против детского убеждения, не закатывались обратно, а только растекались, как спицы зонтика по всему лицу, разделяя его на неравные части.
Взгляд тёмно-голубых глаз блуждал по лицам пассажиров, скользил, сквозь полуприкрытые веки видно было мерцание страз на дешёвой одежде, сумках, босоножках, мерцание, которое резало глаза, приводило в панику и заставляло убежать далеко-далеко и замкнуться в себе, уйти от этого глупого искусственного мира. Ничего настоящего, ничего натурального, ничего, даже чувств, ничего, но даже боли настоящей не было, даже горечи - хоть сколько-нибудь притворной, покрытой толстым слоем деланной весёлости. Этого ничего, на удивление, не было, вот уж чего он не ожидал.
Девушка напротив, сидела. Непринуждённо сложив руки на сумке, чуть опустив голову, чуть мерцая в темноте тоннеля, чуть подрагивая - не то в такт музыке, не то ещё из-за чего-то; девушка, пустая - полная, но полная пустоты, невидимой, бесцветной, куда-то улетала, вверх, ввысь, там, где ветер танцует с волосами, в небо, где нету изощрённых способов подделать драгоценные камни и создать искусственные слёзы, приклеив пару капель лака на матовые пурпурные щёки.
Да нет, она плакала. По всем законам жанра терпела боль, неизвестно почему свалившуюся на её плечи, плечи, которые, надо сказать, не дрогнули ни разу. Чуть опустив голову, так, что волосы закрывали лицо по бокам, она не могла остановить слёзы, но не запрокидывала голову, упрямо закусив губу, как маленький ребёнок, глядя в покатый потолок, полагая, что так слёзы могут попасть обратно в глаза и ненужная вода больше не хлынет злыми ручьями. Да ей и не надо было - музыка закружила, музыка была там, где были её мысли, её желание избавиться от боли или хотя бы пережить.
И ей, надо сказать, удалось. Она не знает как, но внезапно, когда тёмный тесный вагон вырвался на мост, соединяющий два берега реки, за спиной сияло солнце, отражённое в стекле спереди. Тёмно-голубые глаза не дрогнули, когда она заглянула в них и вновь закрыла свои. Отпустило. И вытолкнуло. Неведомо как, но музыка, шумящая, бряцающая и ударяющая по барабанным перепонкам, наконец подхватила её и взвила волосы, а боль - непритворная и жгучая осталась...
Но она не осталась; он просто подобрал её. Он прикрыл глаза, поезд качнулся и снова поехал. Когда он открыл глаза, её не было. Быть может, почудилось? Быть может, и не было её никогда, плачущей девушки с болью в душе? Быть может, нет у неё имени, которое он уже успел ей придумать. Быть может, быть может?..