Они научили меня, что свет – это не просто отвлеченное понятие или красивый образ, а то, что можно реально почувствовать и вкусить так же, как мы пьем чистую воду или едим хлеб. Без этого небесного хлеба внутренний наш человек болеет смертельно и умирает, хотя глаза его по-прежнему видят деревья и облака, а руки поражены зудом жадности и стяжательства.

Они открыли мне страшную тайну: не все, кто ходит по этой земле, живы; и не все, кто покинул этот мир, мертвы. Глаза тех, кто убил в себе все светлые помыслы и устремления, пусты в своей непроницаемой черноте; а взгляд победивших в себе зло и грех пронзает насквозь тонкую грань между мирами.

Я вижу их светлые взгляды, слышу их негромкие голоса, вникаю в глубинную простоту их мыслей; я чувствую тепло, которое исходит от них, и это помогает мне выжить после страшной жертвы, открывшей мне небо над головой, но убившей всякую житейскую радость и утешение.

«Человек, вступивший на путь к Богу, неизбежно должен пройти через горнило скорбей, – говорил мне как-то владыка Василий, – потому что крест и страдания – это ключ, открывающий нам двери в потерянный рай. Это трудно понимается обычным земным умом, потому что житейская мудрость ищет удовольствия, славы, покоя, уюта; и все, что мешает этому, – ад. Для настоящего христианина все наоборот. Похвала – это огонь, который сжигает внутренний воск, то есть гибкость и мягкость сердца. Удовольствие для него – яд, который делает душу бесчувственной к чужой беде и боли; а пристрастие к богатству – жернов, который тянет на дно и не дает возможности, чтобы возвести глаза к небу».

«Жизнь здешняя – это только подготовка к жизни будущей, а земля – это место, где шлифуются души, – любил повторять Борис Викторович Раушенбах слова поэта Рильке. – Шлифовка – болезненное занятие для всякой вещи, а уж тем более для сверхчувствительной человеческой души. Надо терпеть».