Тарасович демонстративно гордо, грудь закатана колесом, прошествовал в санузел, и не включая свет, с облегчением опустился на крышку унитаза.  Он  никогда никому не признавался, но по настоящему уютно чувствовал себя лишь здесь, в затхлой темноте, наедине с фаянсовым троном, ржавым бачком на цепи, а главное, со своей ненаглядной Эпилепсией.  Он хранил этот редкий цветок совершенства в ванной, лишь изредка выпуская полетать над закуренным цементом лестничной клетки.  Остальное же время Эпилепсия проводила в тихой дрёме, полузакрыв свои пронзительные глаза, и сладко покачивая крыльями, покрытыми чулочным узором а-ля "рыбацкая сеть".

- Ну чтооооо, - тихим, томным голосом, обратилась Эпилепсия к Антоше Тарасовичу, шутливо кольнув его в затылок своими рожками, - придумал чего-нибудь?  Есть ли у тебя плаааан?