Страх.
Лисица рыжая сжалась пушистым комочком, завернувшись в пуховое одеяло, зябла. Впереди, в круглое оконце норы мерцало бледное солнце Осени, и корни деревьев, свисающие вокруг входа, то вытягивали свои щупальца, то сжимали их, будто в смертельных судорогах...
Она поводила носом, влажным, черным, в росинках пота, чувствовала наступающую изморозь и часто моргала прищуренными хитрыми глазами. Нора казалась недостаточно глубокой - на случай холодов или встречи с охотничьими псами. К тому же в ней было сыровато, и шерсть на животе и лапах свалялась, смоклась в колтуны.
Лисица не была неряхой, но храброй она тоже не была. Не время искать другой дом.

Лес не спал. Он таился. Осень настораживала. Как желтый свет светофора: Замри! Хода нет! Притаись!
Осунулись пышные деревья, кусты раскинули в унынье худые ветви. Казалось, что все попрятались. Словно в ожидании гостя, мрачного и жестокого.

Хотелось есть. Сбросив одеяло, Лисица порылась в ямке, где у нее была припрятана снедь. Жевала задумчиво, грустила о завтрашнем дне.
«...Наверняка подморозит. Недаром ведь солнце сжалось в бледный комок, а небо подернулось стеклянной дымкой. И выпадет снег. И смерзнутся колтуны на лапах. Тошно...»
Закрывая осоловевшие глаза, зажмуриваясь и ежась, засыпала Лисица.
Где-то хрустнули сухие листья, - это ежик спешит забиться в свою нору. Опаздывает.
И, засыпая, Лисица уткнулась лицом в подушку, и слабые, усталые слезы покатились по её щекам. Ей было страшно завтрашнего дня. Она не знала, что ей делать, чтобы хоть что-нибудь, нет - все изменить!
А завтра обещало лишь боязнь охотничьих псов, голод и холод.

Обступал сонную зверушку страх и мерзость первых голодных дней.
Потом она обязательно привыкнет...
Она обязательно выдержит!
Она всему Лесу докажет...
Лисица хлюпала носом. Засыпала, зажмуривая влажные от слезинок глаза, и что-то тихо бормотала, будто убеждая кого-то, что завтра будет лучше...
(8 февраля, 1999 г.)