Наверное, у каждой семьи есть свой скелет в шкафу. Сколько б я не старался выглядеть беззаботным и просветлённым, этаким несгибаемым борцом за права шпината и петрушки, определённо есть вещи, о которых я не договариваю. Настолько хочется, чтобы некоторых событий в моей жизни просто не существовало, настолько не хочется признаваться в них даже самому себе, ни то, что другому. Жаловаться на жизнь – в общем-то, не в моих правилах. И, хоть приукрашивать истину – нехорошо, но, в какой-то мере, это – единственный способ хоть немножко её изменить, а не быть её слепым отражением. (Вообще, соглашусь, что вопрос дико запутанный, и, скорее всего, в каждом конкретном случае требует особого решения.) Но и у меня есть, скажем так, проблемы на личном плане. Достаточно нетипичные, чтобы кто-нибудь смог мне помочь или успокоить. Но их замалчивание, типа – не выносить сор из избы, слишком тяжкий груз. ПоплАчусь же хоть самому себе, может полегчает.
Представьте себе: вы спокойно ложитесь спать у себя дома. Как вдруг, через час вас будит яркий свет, и открыв глаза, вы обнаруживаете в комнате целую толпу: врачи скорой помощи в белых халатах и красных куртках, полицейские в чёрной униформе, с дубинками и наручниками. Впрочем, нескольких секунд хватает, чтобы понять, что произошло.Остаётся только объяснить это присутствующим.
Вас просят встать и одеться. Усаживают на стул, просят рассказать, что произошло.
«Понимаете, – говорю в таких случаях я, – моя жена – инвалид 2-й группы, у неё шизофрения…»
Меня слушают с улыбкой недоверия. Маячащая тут же жена примерно то же рассказывает примерно то же про меня. Я беру с заваленного бумагами стола первый попавшийся листок. «Вот, можете почитать то, что она пишет.» Врач бегло проглядывает и, судя по всему, начинает меня понимать.
Работа есть работа, им всем надо её выполнять. На спящей мелкой находят позавчерашнюю царапину, её будят (в 2 часа ночи), меня увозят в полицию для составления протокола, а жену с дочкой – в детскую троавмотологию с подозрением на сотрясение мозга. В полиции встречают по всей строгости, как ночного бандюгу, но, поговорив 10 минут, отпускают безо всякого протокола. Не похож я , видимо, на детоубивца по поведению. Что, в общем-то радует.
Пешком возвращаюсь домой. Пытаюсь заснуть, но безуспешно. Ещё через час на такси возвращаются остальные члены семейства. Укладываю их спать. Катюшку долго упрашивать не приходится, с Иной это удаётся только на два часа.
Днём – уже моя очередь вызывать спецбригаду.
Моя жена – шизофреник, и это ко многому обязывает.
Впервые я узнал об этом через 4 недели после рождения дочери. Тот случай, осложнившийся ещё и туберкулёзом, стоил ей полугода скитаний по разным больницам. Мозги ей, в конце концов, вправили: с одной стороны – медицина, с другой стороны, пришлось и мне приложить (не руку, кое что другое). Каждую неделю я мотался через всю Латвию с психо- и секс-терапевтическими визитами в Стренчи, замечательное место в верховьях Гауи. Туберкулёз меня не пугал совершенно. За несколько месяцев такой жизни удалось вернуть её доверие и успокоить её мании.
Полтора года она продержалась. С помощью родственников у нас появилась отдельная квартира и загородная недостроенная дача с 6-ю сотками.Казалось, жизньвошла в нормальную колею. Но нет, измненённые состояния сознания стали возвращаться, раз в полгода, а то и чаще.Новый 2004-й ей пришлось встречать в дурдоме, сейчас,через13 месяцев, она снова там. Вчера был у неё: Занята составлением письма к прокурору с жалобой на меня, свою мать и лечащего психиатра. («А где у нас прокурор? – В палате, рядом с Наполеоном,» – @-ля «Кавказская пленница»)
Мне не привыкать к изменённым состояниям сознания. За плечами – вагон скуренной в молодости травы, пару стаканов съеденных грибов и несколько марок ЛСД научили многому; но, даже они учат скорее тому, как не быть психом в этом странном мире. Настоящие же психи вызывают стресс совсем другого рода. Психоделики позволяют правдами-неправдами достучаться до Высшего Здравого Смысла, у больных же он искорёжен до неузнаваемости. Можно только льстить им, надевать нелепые маски и ждать квалифицированной помощи. Химия, как не странно, помогает. Тот же всеми ругаемый галоперидол каким-то образом лучше всего выравнивает её состояние: из безобразной, безумной ведьмы она снова превращается в солнышко. Беда в том, что когда у неё начинает ехать крыша, первое, от чего она напрочь отказывается, – это лечение. Возбуждение нарастает по экспоненте: она практически перестаёт спать, пишет бесформенные наборы слов, которые считает гениальными стихами, глаза становятся безумно-горящими, голос – пронзительным и крикливым. Наивных посторонних она может обманывать какое-то время, но я уже при первых признаках чувствую переход в это состояние – по тому камню, который ложится мне на сердце. Я хорошо знаю, к чему это приходит впоследствии: полностью бессвязная речь, жестикуляция, такая, как будто вокруг неё – стая комаров, зимние купания в одежде, мания тотального преследования, агрессивность.
Боже мой, ведь я же люблю её! Ни одна женщина не может понять меня лучше, чем она – в нормальном своём состоянии, ни у одной глаза не светятся таким ласковым и добрым светом, – и вдруг, в течении нескольких дней или часов, она превращается в свою полную противоположность, в безобразную карикатуру: доктор Джекил превращается в мисера Хайда. Это страшно. И мне с этим жить. Бросить её –пропадёт ведь, да и ребёнка жалко. Ситуация, как в типичной семье алкоголика: один ушёл в запой, все остальные с ним мучаются. Никакой надежды завести ещё одного ребёнка: лечить её можно только психотропными препаратами, а не лечить – крыша съезжает и от гораздо меньших потрясений, чем беременность. Одного аборта нам это уже стоило. Она тоже понимает ситуацию, и пользуется ею, чтобы уклоняться от лечения. Вот и сейчас она, лёжа в дурдоме, заявляет, что беременна, «только срок маленький, чтобы проверить». Но я уже потерял надежду. И больше не хочу от неё детей.
Слышал про себя такую фразу: «Тебе с женщинами везёт, как утопленнику. И где ты только таких находишь?» Первая жена тоже ещё та была. Можно говорить, конечно, что «женщины от меня – без ума». Но мне что-то от этого факта невесело.