Всех девушек поздравляю с 8 марта! Будьте всегда такими же красивыми....
этот расказ для вас чтобы вы знали как сильно мы вас любим хотя врятли кто нибудь сможет прочитать его до конца...слишком он большой, но я пытался сократить его как мог.....

НАШИ СЕРДЦА

…он понял, что он ревнует, - уже не только как неистовый влюбленный, но как самец-обладатель… он почувствовал, что ревнует телом ещё больше, чем душой, и теперь это было чувство не смутное, как назревающий недуг, а вполне определённое, потому что он усомнился в ней.… Сначала он усомнился инстинктивно, благодаря глухому недоверию, проникшему скорее в его кровь, чем в мысль, благодаря почти физической боли, которая охватывает мужчину, когда он не уверен в своей подруге. Усомнившись, он стал, подозревать… Разгорячённый терзающей, невыносимой лихорадкой, которую душевные страдания рождают в тепле постели, он метался, увлекаемый цепью своих предположений, как человек, скользящий по наклонной плоскости. Временами он пытался остановить их поток и разрушить их последовательность, он подыскивал, находил, лелеял разумные и успокаивающие мысли, но в нём таился зачаток страха, и он не мог воспрепятствовать его росту… А между тем в чём он мог её упрекнуть? Разве только в том, что она не вполне похожа на него, что она понимает жизнь не так, как он, и что чувствительные струны её сердца не вполне созвучны с его струнами? ...теперь он её любил уже не так, как прежде… на свете существует две породы влюблённых: одни безумствуют от вожделений, но пыл их остывает на другой же день после победы; других обладание покоряет и привязывает; у этих последних чувственной любви сопутствуют духовные, неизъяснимые призывы, с которыми мужское сердце иной раз обращается к женщине, и это порождает великую порабощённость всепоглощающей и мучительной любви… Да, мучительной, всегда мучительной, какою бы счастливой она ни была, потому что ничто не может утолить, даже в мгновения наибольшей близости, ту потребность в ней, которую мы носим в своём сердце…
…ее постоянные опаздывания говорили о том, как мало стремилась она на эти свидания. Торопишься к тому, что любишь, то что нравится, что влечет к себе, но никогда не спешишь к тому, что мало привлекает, и все тогда служит предлогом, что бы замедлить или прервать поездку, что бы оттянуть тягостный час. Странное сомнение с самим собою беспрестанно приходило ему в голову. Летом влечение к холодной воде заставляло его спешить с утренним туалетом, что бы поскорее принять душ, в то время как в сильные холода он находил столько мелочей, которые надо было сделать перед уходом, что приходил в ванное заведение часом позже обычного…эти встречи были для нее тем же, что душ зимою... ей все больше нравилась та сокровенная жизнь, которую он открывал перед ней, и беспрестанное общение с приятным, просвещенным, образованным человеком, принадлежащим ей, ставшим ее собственностью, как безделушки, валяющиеся у нее на столе. Она и сама мало-помалу все больше раскрывалась перед ним, делясь с ним своими
мыслями, своими затаенными мечтами в дружеских признаниях, которые так же приятно делать, как и выслушивать. Она чувствовала себя с ним свободнее, искреннее, откровеннее, непринужденнее, чем с другими, и любила его за это больше других. Как всякой женщине, ей было отрадно чувствовать, что она действительно дарит что-то, доверяет кому-то всю свою внутреннюю сущность, чего она еще не делала.
Для нее это было много, но мало для него… Эта женщина сделала его не любовником, а каким-то чутким свидетелем своей жизни…он не жаловался: он боялся. Он боялся другого - того, который появится неожиданно, кого она встретит завтра или послезавтра, кто бы он ни был…он уже ревновал ее к будущему, как временами ревновал к прошлому; зато все друзья уже начинали ревновать ее к нему…
… - То мне кажется, что я стремлюсь схватить что-то неуловимое, то я словно обнимаю лед, который замораживает меня, тая в моих руках….
Его дни, его ночи превратились в бесконечные часы страданий, потому что он жил с навязчивой мыслью, больше того – с неотступным ощущением, что она его и не его, что она покорена и непокорима, отдалась и не принадлежит ему. Он жил около неё, совсем близко, но она оставалась все такой же далекой, и он любил ее совсем неутоленным вожделением души и тела. Как и вначале их связи, он стал писать ей…ведь в письмах узнаешь людей лучше всего. Слова ослепляют и обманывают, потому что их сопровождает мимика, потому что видишь, как они срываются с уст, - а уста нравятся, и глаза обольщают. Но черные слова на белой бумаге – это сама обнаженная душа…
Женщина пишет почти только для того, что бы поговорить о себе, и в каждое слово вкладывает частицу своего существа. Ей неведомы ухищрения стиля, и в простодушных выражениях она выдает себя целиком…Женщина не выбирает выражений: их подсказывает ее ум непосредственное чувство; она не роется в словарях. Когда она сильно чувствует, она выражается очень точно, без труда и ухищрений, под влиянием своей изменчивой искренности…а ее письма его особенно поражали тем, что в них никогда не заметно было ни крошки чувствительности. Эта женщина мыслила, но не чувствовала…
…Могут ли существовать различные степени, когда находишься во власти любви? Можно ли судить, хорошо ли ты любишь или дурно? Очень любить – как это мало! Когда любишь, - просто любишь, ни более ни менее. Это не нуждается ни в каких дополнениях. Сверх этого слова невозможно ничего не придумать, ни сказать. Оно кратко, оно самодовлеюще. Оно становится телом, душою, жизнью, всем существом. Его ощущаешь, как теплоту крови, вдыхаешь, как воздух, носишь в себе, как Мысль, потому что оно становится единственной Мыслью. Кроме него, ничего не существует. Это не слово – это невыразимое состояние, изображенное несколькими буквами. Что бы ты ни делал, ты ничего не делаешь, ничего не видишь, ничего не чувствуешь, ничем не наслаждаешься, ни от чего не страдаешь так, как прежде. Он стал жертвой этого коротенького глагола; и его глаза пробегали по строчкам, ища хоть признака нежности, подобной его чувству. Но он находил там только то, что позволяло сказать самому себе: «Она очень меня любит», - но никак не воскликнуть: «Она любит меня!»…В своих письмах она продолжала красивый и поэтический роман…Это была любовная литература, а не любовь…
Неужели существовали, неужели ещё существуют на свете страстные женщины, которых потрясают чувства, которые страдают, плачут, отдаются с упоением, обнимают, лелеют и воркуют, которые любят телом столько же, как и душой, выражают любовь словами и взглядами, женщины с пылким сердцем и ласкающей рукой, которые решаются на всё, потому что любят, которые идут, днем ли, ночью ли, несмотря на преследования и угрозы, бесстрашные и трепещущие, к тому, кто примет их в свои объятья, изнемогающих и обезумевших от счастья?
О, как страшна такая любовь, какою он теперь скован, любовь без исхода, без конца, без радости и победы, изнуряющая и гложущая тоской; любовь без услады и упоения, рождающая только предчувствия и разочарование, муку и слезы и дающая познать восторги разделенных ласк лишь в мучительном сожалении о поцелуях, которые нельзя пробудить на устах холодных, бесплодных и сухих, как мертвые листья…
…он пал духом, понимая, что теперь уже ничто не в силах преодолеть равнодушие этого существа, лишенного порывов, что все кончено, надо оставить, оставить навеки надежду, не ждать больше ни взволнованных слов от этих бесстрастных уст, ни огня от этих спокойных глаз. И вдруг в нем родилось желание избавиться от ее мучительного владычества. Она распяла его на кресте; кровь струями сочилась из его тела, а она смотрела, как он умирает, не понимая его страданий и даже радуясь, что он мучается из-за нее.
Но он оторвется от этого смертного столба, оставив на нем клочья своего тела, куски кожи и все свое растерзанное сердце. Он убежит, как зверь, смертельно раненный охотниками, он скроется где-нибудь в глуши, и там, быть может, его раны зарубцуются и он будет чувствовать только глухую боль, от которой до самой смерти содрогается искалеченный человек…как ему тяжело. Всему конец! О какая страшная мысль! Конец надеждам, ожиданиям, мечтам о ней и тому сердечному пламени, благодаря которому мы мгновениями живем настоящей жизнью на этой сумрачной земле, словно веселые костры, зажженные в темные вечера… Как он любил ее! Как он любил ее! Как трудно будет исцелиться от этого и как много нужно будет времени!...Она его очаровывала для того, чтобы легче пронзить его сердце. О как метко она его поразила. Поразила насквозь, одним-единственным ударом! И он ощущал эту боль; теперь это уже старая рана, раскрывшаяся, потом перевязанная ею, а теперь ставшая неизлечимой, потому что она погрузила в нее, словно нож, свое губительное равнодушие. Он ощущал даже будто кровь из пронзенного сердца сочилась в его внутренности, наполняла его тело, подступала к горлу и душила его. Тогда, закрыв глаза руками, словно для того, чтобы скрыть от себя эту слабость, он залился горькими слезами. Она ушла, потому что было холодно! А он пошел бы нагим по снегу, лишь бы встретиться с нею. Он бросился бы с высокой крыши, лишь бы упасть к ее ногам. Ему припомнилась старинная история, превращенная в легенду и связанная с горой Двух влюбленных, мимо которой проезжаешь по пути в Руан. Одна девушка, в угоду жестокой прихоти своего отца, который не соглашался выдать ее за любимого человека, пока она не отнесет своего жениха на вершину крутой горы, дотащила его туда, доползла на руках и коленях, и тут же умерла. Значит, любовь теперь только легенда, годная лишь для того, чтобы ее воспевали в стихах или описывали в лживых романах?...Нынешние женщины – жалкие комедиантки, комедиантки любви, ловко повторяющие пьесу, которую они разыгрывают по традиции, хотя и сами уже в нее не верят. Им нужны комедианты, чтобы подавать реплики и лгать сообразно роли, как лгут они сами. Единственные, еще способные на привязанность, - это бедные и неудачно вышедшие замуж. Чувство у них бьет через край, но чувство такое пошлое, что отдавать им в обмен наше чувство – значит подавать милостыню. Но у молодежи нашего круга, в богатом обществе, глее женщины ничего не желают и ни в чем не нуждаются, а стремятся лишь немного развлечься, не подвергаясь при этом никакой опасности…
…Таким мужчинам, как я, никогда не следовало бы встречаться с женщинами, подобным ей. Если бы я был художником и умел бы выражать свои чувства, что бы облегчить душу, она, быть может вдохновила бы мой талант. Но я всего-навсего несчастный человек, которого вместе с любовью к ней охватила жестокая, невыносимая скорбь. Когда я встретился с ней, я не подозревал, что могут так чувствовать и так страдать. Другая на ее месте вдохнула бы мне в сердце жизнь и божественную радость. Но она умела только терзать его… О как страшна, как мучительна любовь, беспрестанно выпрашивающая, словно милостыню, задушевное слово или горячий поцелуй и никогда не получающая их! Мое сердце голодно, как нищий, который долго бежал вслед за ней с протянутой рукой. Она бросала ему чудесные вещи, но не дала хлеба. А мне нужно было хлеба, любви. Я несчастный и нищий, жаждущий ее ласки, несколько крох, которой спасли бы меня. У меня ничего не осталось в мире, кроме жестокой мысли, которая вонзилась в меня, - и ее необходимо убить. Это я и пытаюсь сделать…И сейчас еще я люблю ее всей душой…
Ги де МОПАССАН