Если кто- то говорит: «Я люблю тебя», это относится лишь к данному моменту, сиюминутному желанию того, кто говорит, а никак не вашему, для человека влюблённого так, как он, любовь – состояние перманентное, и когда ни назначай свидание, оно всегда лишь отсрочка, и любая дата – только обида, страдание, несчастье, вот ведь в чём дело…
Она не знала, что превратившись с купца и безумца, он тщательно копил моменты пароксизма, признания, слова, жесты. Что он пытался в моменты наиболее ослепительные запомнить какую-нибудь деталь, сделать зарубку, знак, который однажды, позже, память вернёт ему, и это принесёт либо радость, либо страдание. Каждая секунда была, чем-то ворованным, просто отсрочкой.
Прошла неделя, как она уехала. Он спросил её: «Как ты это выносишь?», имея в виду под словом «это» их бесчеловечную разлуку, и она ответила, что «это» невыносимо, но имела в виду работу. «Ты скучаешь обо мне?» - говорил он в чёрную, влажную, холодную трубку, в этот эбонитовый кошмар, где было его спасение. «Ну конечно, - говорила она, - мне тебя не хватает». И он готов был закричать: «Конечно! Что значит «конечно»? Ты уже столько времени без меня. Почему ты уверена, что страдаешь вдали от меня? И почему я должен быть уверен, что тебе без меня плохо?» Но он говорил: «Ты не слишком устаёшь?», «Тебе не грустно?», «Комната у тебя тихая?» Когда она уезжала, то сказала ему «До субботы» - и ему казалось, что эта суббота – единственный живой и реальный день недели.
Он ещё не знал, что память далеко от естества, что у памяти дурной вкус, что утраченным счастьем покажется ему что-то незначительное и обыденное: например, что обернулась она к нему, прежде, чем сесть в такси. Если кто-то вас разлюбил, вы никогда не вспоминаете, как он говорил вам когда-то: «Я люблю тебя», а вспоминаете что-нибудь вроде: «Прохладный вечер сегодня» или: «Свитер у тебя длинноват». Не вспоминается одухотворённое наслаждением лицо, помнится лицо, мокрое от дождя, рассеянное, нерешительное. Будто память, как и разум, решительно уклоняется от велений сердца.
И вот в счастливые спокойные минуты, то ли проникнувшись их покоем, то ли заразившись от него ощущением счастья, она смотрела на него и говорила: «Я тебя люблю». В ответ он улыбался, но не верил ей. Конечно, слова любви были по-прежнему сладостны, но казались репликой старой, забытой комедии. Больше того, ему казалось, что она фальшивит, играя эту комедию. Факт, что когда-то она его не любила, категорически исключал возможность её любви и теперь. Он не знал, что безразличие возвращается точно так же, как возвращается любовь. Не знал, что время играет в странные игры, развлекаясь неожиданными поворотами, которые всегда озадачивают участников; и в один прекрасный вечер ты будешь смертельно желать того или ту, кого отправил к дьяволу десять лет назад. Она редко говорила «люблю», но, сказав, погружала его в блаженство отчаяния, ему хотелось, чтобы она повторяла и повторяла их, чтобы она подтвердила их клятвой. Он говорил себе: «Это не правда», не понимая, что сказать надо: «Слишком поздно». А если сказать так, то придётся объяснять самому себе, почему слишком поздно – ведь он всё-таки с ней и он любит её! – так что ответа на этот вопрос у него не было.
Она не выказывала скуки, может быть, именно потому, что ей скучно с ним? Сам он был так далёк от скуки, каждый миг, каждая секунда казались ему такими хрупкими,, такими наполненными, что ему и в голову не приходило спросить себя: она, которая держит в руках бразды судьбы, что она думает об их одиночестве вдвоём? Может, он кажется ей заурядным, бесцветным во всём, что не касается любви? Может, ощущение нежности и разделённой радости существует только у него? А ведь и правда, вполне возможно, что ей скучно с ним. Приговорённый к смерти никогда не скучает, но, может быть, зевает палач, поднимая топор?
Бинокль выскользнул из влажных рук, он нервно поднял его, нашёл её, она больше не улыбалась: закрыв глаза, она запрокинула голову назад, головы молодого человека не было видно. Вдруг он увидел, как она откинулась назад, рот у неё раскрылся, и он инстинктивно, смехотворным движением заткнул себе уши. Бинокль упал и разбился где-то внизу о камни. Когда он обернулся, позади никого не было – только вянущая мимоза, вычурный пустынны дворик и у колонны – похожая на королеву из трагического водевиля, устрашающая и смешная, - стояла ревность.