ИСПОВЕДЬ ЗАВЕДОМОГО СМЕРТНИКА.


Выжить бы…
Надеюсь, получится. Глупо, конечно: из наших практически никто не ускользнул, не избежал предначертанной участи. Но я все равно надеюсь. Что ещё остаётся?
Ничего.
Знали вы, насколько это ужасно: знать, что не выживешь. И всё-=таки я трепыхаюсь, я пытаюсь ускользнуть, уползти, спрятаться, вырваться из этого прочного и чудовищного круга.
Гляжу направо. Н-да.
Налево. Ничуть не лучше. Значит, будем глядеть прямо перед собой.
Взгляд останавливается на трупе, застывшем на полу. Это метра три вниз. Ну вот, ещё одна жертва в этой бессмысленной битве. Хотя кто назвал это битвой? Избиение. Геноцид.
Впрочем, есть немало примеров, когда и мы бивали врага. В кровь, иногда до смерти. Но, к сожалению, это случае единичные и несистематические. Ну, разбитая голова, ну, вспоротый живот. Детские игрушки. А где масштабные операции? Где потери в рядах противника и неудержимое, как лавина, контрнаступление с нашей стороны?
Нету. Слишком мы разобщены и молчаливы. Слишком привыкли нас уничтожать. Сама судьба, будь она неладна, предопределила это: нас выслеживают, захватывают, уничтожают. Хорошо ещё если сразу и без мук. А бывает и хуже. Вас когда-нибудь запирали надолго в холоде, где нечем дышать, где вокруг лёд и иней, где всё внутри стынет и где прахом идут любые надежды? Завидую, если нет. А ведь есть ещё и огонь, и он тоже способствует нашим мукам. Да мало ли способов посеять смерть?
По мне-так лучше холод. Угасаешь медленно, чувствуя, как жизнь медленно-медленно утекает из тебя, как цепенеют мысли, и иней так же медленно-медленно оседает на теле. По крайней мере, уже не почувствуешь, как тебя, окоченелого, вынут и, чувств никаких не изведав, свернут шею.
Тьфу ты, можно подумать, что я уже испытывал всё это. Испытывал… А может, и правда испытывал? Откуда эти воспоминания? Пресловутая память поколений? Или это не я помню, а кто-то во мне? Или наоборот-помню не «Я» как личность, как мыслящий объект, а помнит моя телесная оболочка? У тела ведь тоже может быть память.
Чушь, Бред. Сейчас не главное. Затаиться, замереть, не привлекать ничьих взглядов.
Некоторые умудряются на шаг столь же красивый, сколь и бессмысленный,-с высоты, на встречу асфальту. По мне-так та же смерть, только не по воле врага, а по собственной воле. К сожалению, исход всё равно одинаковый.
Не хочу.
Замереть, затаиться…
Враг. Приближается. Неспешно, походкой хозяина. Лениво скользит глазами; от этого взгляда всё внутри цепенеет. Кажется, он видит нас насквозь, и никакая неподвижность, никакие прятки не спасут.
Таюсь. Я маленький, я крохотный, я прозрачный. Меня вообще нет! Я выдумка! Фантом! Чего стоишь? Проваливай, не трави душу!
Фух. Кажется, ушёл. Пока живём. Надолго ли?
Ну, что? Пробуем дальше? Глядите-ка, а труп, который я недавно видел, уже убрали. Быстро работают, этого не отнять.
Итак, куда? С высоты? Нет, это не мой путь. А какой тогда мой?
Не успеваю думать-снова враг. Уже другой, полненький и лысый. Вот ведь пакость: нам даже такие опасны. Полненькие-в особенности. Глядит пока в другую сторону, там вроде кто-то из наших тоже пытался схорониться.
Мысли словно замерзают, остаётся одна, циклическая: «Не меня! Не меня!»
Гадкая мысль, не спорю. Не меня, так другого. А представить себя на месте этого другого? Не хочу-у-у-у-у!!! И всё равно-таюсь и твержу мысленно: «Не меня! Не меня! Чтоб вам всем сгореть и замёрзнуть одновременно, сволочи!»
Когда придёт мой черёд, я буду реабилитирован за это трусливое: «Не меня!» Но сильно ли меня обрадует реабилитация? Сомневаюсь.
-Две бутылки «Клинского», пожалуйста, - говорит лысый. - Одну откройте.
-«Клинское» теперь с пробкой на резьбе, - с ленцой сообщает продавец и тянет ко мне и моему соседу.
-Да знаю я российскую резьбу, - бурчит лысый. - Плоскогубцами не свернёшь. Откройте.
Последнее, что я вижу перед глотком воздуха и падением в преисподнюю, - тянущийся к моей шее-пробке ключ с эмблемой «Клинского».

Трудно быть пивом…


Владимир Васильев.