Есть такой городок в винницкой области – Шаргород. Мы о нем уже писали, а также о том, что в этом маленьком городке проходил первый фестиваль современного искусства. Первый для Шаргорода. Организаторы фестиваля – Общество развития актуального искусства «Метафутуризм» во главе с Александром Погорельским – пообещали, что это не последний фестиваль в Шаргороде, а только лишь первый блин, который не комом. Этот «блин» в исполнении наиболее известных украинских (и тех украинцев, что уже в принципе не живут в Украине) и московских художников привезли в Киев в Центр Современного искусства и “Bereznitsky gallery”. Также привезли самих художников, которые провели в Киеве несколько дней с пользой для себя – пообщались с коллегами, со СМИ. В принципе, именно этими встречами был интересен этот отчетный проект, поскольку десант такого количества известных художников в Киев – не то, чтобы редкость, но и удача. Такие вылазки на фестиваль будут производится раз в два года, а в перерыве между этим в самом Шаргороде будет работать резиденция, где планируют проведение мастер-классов, лекций по современному искусству, а также работу форумов по архитектуре. Задача последнего заключается в «создании новой архитектурной среды города». Такие программы заслуживают уважения. Благородное начинание, которое помимо вклада в культуру, принесет экономическую выгоду шаргородцам. К примеру, если бы районные администрации Киева ( Святошинская или на жилмассиве Троещина…) инициировали и реализовали программы, ориентированные на поддержку, развитие культуры, то от этого выиграли бы не только эти районы, но и сам город в целом. Согласитесь, «убитые» детские площадки с бетонными «игрушками» или обилие шприцов на лестничных площадках говорят о том, что в самой среде, где ты живешь, нужно что-то менять.
А сейчас о другом. Об искусстве…
Александр Шабуров, художник (группа "Синие носы"), Москва
Это рай на земле. Я помню, когда была первая оранжевая революция – это был драматический момент. Все говорили, что вдруг резко как-то отделятся от россиян. Это не имеет отношение к жизни обычных людей. Ты в своем местечке в Москве ведешь какую-то инертно-суетную жизнь, а приехав в любое другое место, открываются глаза. И в Киеве это было много раз. Можете быть в силу каких-то климатических условий. Тут даже человеческие отношения теплее. Приезжаешь, как на дачу. У нас жизнь маленькая, и видимся мы не часто в Москве. Хорошо, когда проходят такие фестивали, где нас ничего не отвлекает, где мы можем ходить, смотреть и общаться друг с другом. Мы часто выезжаем в Америку, в Европу, но такие мгновения бывают редки. Тебе это кажется безобидным приключением, расслаблением. Но это не совсем так. Мы были в Шаргороде, и кроме того, что там что-то сделали, мы с Чичканом, – который и без этого наш друг, - придумали совместный проект – четырехметровый портрет мэра Шаргорода под баскетбольным щитом. Я говорю: «Чичкан, ты пишешь всех своих персонажей такими же идиотами, как ты сам. Тебе не хватает еще баскетбольную корзину прикрутить в лоб». Вот так родился проект, который мы выставили в рамках Московского биеннале.
Москва, где мы живем и работаем, - более жесткий город. Когда-то я жил в Свердловске, и там все первобытно перемешано т.е. там все общаются со всеми. А в Москве культурная жизнь разделена на сегменты: художники одного сегмента за художников людей из другого сегмента не считают. Все общаются в пределах своей трассы. А Киев как раз мне нравится тем, что тут нет жесткого амбициозного деления. Тут, как мне кажется, все достаточно открыто. Отношения между фигурантами изначально не испорчены, и они не разделены на какие-то противоборствующие группировки. Люди не ссорятся, пока не перешли их отношения на уровень бизнеса. Пока их отношения не перешли в плоскость деньги-товар, они удовлетворяют свои амбиции: сегодня я сделал выставку, а все остальные получили говно.
Зачем художники ездят в Шаргород? К примеру, компакт-диски и книги издаются миллионными тиражами, а произведения искусства – штучные работы. Современное искусство не заинтересовано в массовом зрителе, и имеет место такое явление, как закупоривание, когда это искусство понятно только твоим друзьям-художникам. И как противодействие этому, всякий раз хочется разнообразить свою жизнь и опыт за пределами этой тусовочки, расширить круг своих адресатов. Фестиваль как раз интересен тем, что поехали в абсолютно незнакомое место, где живут абсолютно незнакомые жители, а сейчас еще – абсолютно другой страны. Нашей задачей было созданное скорректировать под вопросы: «Что вообще происходит, как люди живут?». Это был первый фестиваль, мы там только пожили и почувствовали, что там происходит. Никто особо качественно не изменился: кто чем занимался, ковырялся в носу, так и ковырялись. Однако сама тенденция говорит о том, что не могут художники друг дружку выносить в самозакупоривании. Но нам нужно было понять, чем люди живут в Шаргороде, и, может быть, сделать то, что будет интересно шаргородцам. Когда был русский бум на «сотбис», все современное искусство было из желания сделать что-то на экспорт. А сейчас на Украине точно так, я думаю, растет число галерей, институций, которые финансируется изнутри страны. Соответственно, возникает желание сделать не только на экспорт, но и еще что-то, что было бы укоренено в местной традиции, визуальности, было самобытно. Я не знаю, что там со стремлением Украины вступить в ЕС, а в искусстве это так: все хотели бы быть в ЕС. Современно искусство – это, в принципе, прозападное искусство. И когда ты приезжаешь на ярмарки, ты стремишься делать такое искусство, как и на западе, как какой-нибудь Энди Уорхол, Демиен Хирст там какой-нибудь. А потом понимаешь, что нахрена на западе еще среди миллиона художников еще пять таких же. Выгоднее быть более восточным, что ли, иметь свою эстетику. Не смотря на такой международный язык, все художники интерпретируют так или иначе расхожие представления о той стране, где они живут. Для этого нужно пытаться понять, что происходит в дву-трех-пяти километрах от Киева или Москвы, за пределами тусовочки.
Борис Михайлов, фотограф, Берлин
Место все-таки было простое, но, как оказалось, оно дало возможность вытащить какие-то ценные ресурсы. Ну, например, Мамсиков очень хороший, работы Чичкана мощные, и Машины хороши. Да и много-много каких-то работ, ситуаций, которые приятно увидеть.
Честно сказать, я извлек из этого опыта две вещи: с одной стороны это было маленькое исследование маленького украинского городка – я окунулся в эту атмосферу. Трудно это выразить словами, да и это ни к чему. А второе – это внутренний ход. Я подошел к человеку и попросил… И сделал. Это внутренний ход. Я обычно не подхожу к кому-то. Я сделал для себя еще один жест. Я считаю это социально-фотографическим жестом коммуникации. Потому что фотограф должен коммуницировать, а я этого не очень люблю. Я заставил себя найти возможность коммуникации, и это – моя находка.
Андрей Ерофеев, заведующий отделом новейших течений Третьяковской галереи, Москва
Я, к сожалению, в Киеве редко бываю. У меня здесь есть личные контакты – Василий Цаголов, например. Еще не дошел до вашего центра Пинчука. Мне нравится то, что выбран такой ход – это мировой центр, где собираются коллекции, проводятся выставки с расчетом на современное искусство в мире вообще. Потому что у нас все время говорится в основном о российском искусстве. Сейчас модно приглашать таких себе «варягов», - Бурье, - как тренеров в футболе, и тут такой куратор-тренер в художественном мире. Это, по-моему, хорошо. У нас, кстати, такого не было опыта. Этот человек, который руководит Центром современного искусства в Париже, он очень парадоксальный человек, но он сразу выбрасывает на какую-то планку совершенно актуальных проблем, очень странных, но актуальных. А мы всегда оказываемся в ситуации вторичной, доигрываем те темы и проблемы, которые уже вышли из моды, обсуждений. У нас актуальное искусство не существует внутри мод, нет модных идей – они не обсуждаются. Есть какие-то общие идеи. Вот этот момент моды очень важен. Модные идеи липнут, обладают такой особенностью поражать сознание. А общие идеи – набор каких-то банальностей, они, как бы, проходят мимо. Проблема актуального искусства связана с модными образами и с модными мыслями, идеями. Вот я думаю, что Бурье их использует. У нас на московское биеннале тоже ведь был приглашен Бурье, но беда в том, что его пригласили вместе с какими-то «другими» и не дали возможность высказаться до конца. Он на все это плюнул, и как-то весьма формально отнесся к делу. Разница между нами и вами в том, что вы раскрыты на взаимодействие значительно больше, чем мы – это чувствуется. Я здесь пару дней в городе, но чувствуется, что есть желание быть сопричастным к европейским процессам, это проявляется в самом образе города, даже в самих демонстрациях. У нас же даже шествия проявляются в каких-то запредельных проявлениях дикой агрессии, нет игры никакой в этом, никакого артистизма. И наша отдаленность становится все более очевидной. А вы в совершенно другой лодке, которая двигается в сторону запада. Через несколько лет, думаю, это будет очень заметно, это разделение. У вас появятся совершенно другие поведенческие формы, и поэтому искусство будет другим. Мы скоро существенно разойдемся, как мне кажется.
Украинские художники сейчас не очень интересны в России, да и потом, думаю, будут также неинтересны. У нас очень зацикленное на себе сообщество. Только свой круг. Приезд иностранца обычно воспринимается так: «Ну, приехал, ну и что?». Это всегда попытка сорганизоваться внутри своего круга, эта позиция – наша большая слабость. Хотя, с другой стороны, в Москве есть много коллекционеров, и этим коллекционерам хочется выйти за пределы. Есть Гельман, – к нему можно по-разному относится, – он искренний любитель и популяризатор украинского искусства. Без всяких корыстных целей – вот любит, и все.
Олег Кулик, художник, Москва
Нужны ли словесные объяснения искусству? У меня есть проекты, которые не нуждаются в объяснении. Но это сделать очень трудно. Волей-неволей ты руководствуешься литературной программой. От этого очень трудно отойти. И часто не перевариваешь те мысли, чувства и образ, который читался без комментариев. Это личная проблема. Те же Микеланджело, Леонардо ничего не говорили?! Это были бесконечные дискуссии. А эти двадцатые годы, кафе, эксперименты… А передвижники??? Такие болтуны были, которые забалтывали все, что возможно было. Если в твоих словесных медитациях есть попытка удержать смысл, который ты в образе художественном выразил, но как-то его еще «не догоняешь», тогда это «работает». Если это просто замена, как мы подозреваем часто, тогда это нужно решать в конкретном случае. Это не общая тенденция. Кто-то говорит искренне и пытается объяснить вам, а кто-то создает параллельную реальность. Работы без текста не работают, к примеру, а я вот вам говорю и пытаюсь понравиться.
Нет никакого общественного. Есть только мир для меня, который каждый открывает для себя сам. Никакой Бог, священник, церковь… Это носители.
Искусство не имеет одной задачи. Искусство – это как жизнь, и каждый понимает его по-своему. И каждый должен делать усилия к его пониманию. И, может быть, он включится на более низких уровнях. Кто-то делает искусство своим телом и бьет по холсту, и это очень убедительно. А кто-то имитирует эти движения, и это не убедительно. Тогда потом задают вопросы: «Как это? Вот эти пятна гениальные, а эти – нет?». Это понятно из конкретного примера. Хорошо ли это – «квадрат», хорошо ли это – реализм? Это бессмысленные вопросы. Все хорошо. Есть только искренность и имитация. Если я вас сейчас ущипну, и вы вскрикнете, это подлинно и это хорошо.
У меня не возникало мысли защищать мою веру в искусство, как это делает Тер-Оганьян. Я не считаю, что Авдей защищает искусство. Это проблемы эгоистической личности, которая не нашла своей реализации, и поэтому она защищает только свою несостоятельность. Что хотел сделать Авдей? Порубал иконы?! Для кого-то сакральное – моя мать. Если ей дадут в лицо, – понятное дело, это ничего не имеет общего с искусством, - то это личное. Я дам, соответственно, по голове. Авдей делал это сознательно, когда провоцировал людей. Эта тактика мне не нравится. Я никогда не обижал людей, потому что они темные или инвалиды, или имеют представления свои. В худшем случае я веду дискуссии, разговоры. Расширять рамки дозволенного и оскорблять убогого – это разные вещи. Расширить рамки дозволенного – это наоборот: поработал бы в православном храме, положил бы камни, дороги, а потом сказал бы: я, как человек, выложился, приложил к этому усилия, но во все эти догматы я не верю, я плюю на них. Но зато я верю в то, что травка растет, что это – красивая дорожка вместо грязи. Вот это было бы мощное усилие. А просто вот так – я вижу камеру, подойти и хряснуть человека по роже… Конечно, это будет более яркое событие. Так что это просто нереализованные комплексы. И эти мотивы присутствуют у многих художников, и у меня в том числе, но мы по-разному с ними справляемся. Я считаю, что Авдей не справился. Он вывалился в зону личных комплексов, травм, ему надо помочь. Это вопрос, скорее всего, к психотерапевту.
Эстетика – это предуготовительная форма мировой гармонии. Художники копирует идеальный мир, где все согласовано и гармонизировано в идеале. Не возникает таких вопросов: где верх, низ, важное-не важное, где ад, где рай…
Никто не знает, что такое искусство, и я меньше всех. Если вы заранее готовы принять установки, что такое хорошо и что такое плохо, лучше не в искусство идти. Есть такое производство, хлеба, например. Вот там очень сложно удержать некий идеал – какая вода, какая мука и т.д. Там нужен один и тот же опыт, и это очень ценно. В современном искусстве мы находимся внутри саморегулирующей реальности, она – как организм. Может она уже умерла… Это некая метафора свободного существования. Можно туда входить по мере необходимости и выходить из нее. Это не такая жесткая потребность, как хлеб, вода, и в этом ее прелесть. Но многие переживают: как же так! Искусство такая вещь необязательная… Необязательная, если смотреть на жизнь сугубо материально. Абсолютно необходима она с точки зрения развития вашей души. Это очень трудная работа. К этой работе и призывает современное искусство. Оно как бы подготавливает к этой работе. Сейчас искусство – это ворота в ад или рай. Куда я предпочитаю попасть? Я и там, и там себя хорошо чувствую.
[224x307]