-- Да,  мы  не верим в  бога,  -- чуть  улыбнувшись  испугу  интуриста,
ответил Берлиоз. -- Но об этом можно говорить совершенно свободно.
     Иностранец откинулся на  спинку скамейки  и спросил, даже привизгнув от
любопытства:
     -- Вы -- атеисты?!
     --  Да,  мы  -- атеисты,  -- улыбаясь,  ответил  Берлиоз,  а  Бездомный
подумал, рассердившись: "Вот прицепился, заграничный гусь!"
     -- Ох, какая прелесть!  -- вскричал удивительный иностранец и  завертел
головой, глядя то на одного, то на другого литератора.
     -- В нашей стране атеизм никого не удивляет,  -- дипломатически вежливо
сказал   Берлиоз,  --  большинство  нашего  населения  сознательно  и  давно
перестало верить сказкам о боге.
     Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору
руку, произнеся при этом слова:
     -- Позвольте вас поблагодарить от всей души!
     -- За что это вы его благодарите? -- заморгав, осведомился Бездомный.
     --   За  очень  важное  сведение,  которое  мне,  как  путешественнику,
чрезвычайно интересно, -- многозначительно подняв палец, пояснил заграничный
чудак.
     Важное    сведение,    по-видимому,    действительно    произвело    на
путешественника сильное впечатление,  потому что он  испуганно обвел глазами
дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту.
     "Нет,  он не англичанин..." --  подумал  Берлиоз, а  Бездомный подумал:
"Где  это он  так  наловчился  говорить по-русски, вот что  интересно!" -- и
опять нахмурился.
     --  Но,  позвольте вас спросить, --  после  тревожного раздумья спросил
заграничный гость, -- как же быть с доказательствами бытия  божия, коих, как
известно, существует ровно пять?
     --  Увы!  --  с  сожалением   ответил  Берлиоз,  --  ни  одно  из  этих
доказательств ничего не стоит, и человечество  давно сдало их в  архив. Ведь
согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога
быть не может.
     -- Браво! --  вскричал  иностранец, --  браво! Вы  полностью  повторили
мысль  беспокойного  старика Иммануила по  этому поводу.  Но вот курьез:  он
начисто разрушил  все пять доказательств,  а  затем, как  бы в  насмешку над
самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!
     --  Доказательство  Канта, -- тонко  улыбнувшись, возразил образованный
редактор, -- также  неубедительно.  И недаром Шиллер говорил, что кантовские
рассуждения по этому вопросу могут  удовлетворить  только  рабов,  а  Штраус
просто смеялся над этим доказательством.
     Берлиоз  говорил,  а сам в  это  время думал: "Но,  все-таки, кто же он
такой? И почему так хорошо говорит по-русски?"
     --  Взять  бы  этого Канта,  да за такие доказательства  года  на три в
Соловки! -- совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич.
     -- Иван! -- сконфузившись, шепнул Берлиоз.
     Но  предложение  отправить  Канта  в  Соловки  не  только  не  поразило
иностранца, но даже привело в восторг.
     -- Именно, именно, -- закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный
к Берлиозу, засверкал, -- ему  там самое  место! Ведь говорил я ему тогда за
завтраком: "Вы,  профессор,  воля  ваша, что-то нескладное  придумали!  Оно,
может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут".
     Берлиоз выпучил глаза. "За завтраком... Канту?.. Что это он плетет?" --
подумал он.
     --  Но,  --  продолжал  иноземец,  не смущаясь  изумлением  Берлиоза  и
обращаясь к поэту, -- отправить его в Соловки невозможно по той причине, что
он уже с лишком сто лет пребывает в местах значительно более отдаленных, чем
Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас!
     -- А жаль! -- отозвался задира-поэт.
     -- И мне жаль! -- подтвердил неизвестный, сверкая  глазом, и продолжал:
-- Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет, то, спрашивается, кто
же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?
     -- Сам человек и управляет, -- поспешил сердито  ответить  Бездомный на
этот, признаться, не очень ясный вопрос.
     --  Виноват,  --  мягко  отозвался  неизвестный,  --  для  того,  чтобы
управлять,  нужно,   как-никак,  иметь   точный  план  на   некоторый,  хоть
сколько-нибудь  приличный  срок.  Позвольте  же вас  спросить, как  же может
управлять  человек,  если  он   не   только   лишен   возможности  составить
какой-нибудь  план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну,  лет, скажем, в
тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний  день? И, в
самом деле, -- тут неизвестный повернулся к Берлиозу, -- вообразите, что вы,
например, начнете управлять,  распоряжаться и  другими и  собою, вообще, так
сказать, входить во вкус, и вдруг у  вас... кхе... кхе... саркома легкого...
--  тут иностранец  сладко усмехнулся,  как  будто  мысль о саркоме  легкого
доставила ему удовольствие, -- да, саркома, -- жмурясь, как кот, повторил он
звучное  слово, -- и  вот ваше управление  закончилось!  Ничья судьба, кроме
своей  собственной, вас более не интересует. Родные вам  начинают лгать, вы,
чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем  к шарлатанам, а бывает, и к
гадалкам. Как первое и  второе, так и  третье -- совершенно бессмысленно, вы
сами  понимаете.  И все  это  кончается трагически:  тот,  кто  еще  недавно
полагал, что  он чем-то управляет,  оказывается  вдруг лежащим неподвижно  в
деревянном  ящике, и  окружающие,  понимая, что толку  от лежащего нет более
никакого, сжигают  его  в печи.  А бывает  и  еще хуже:  только что  человек
соберется съездить в  Кисловодск, --  тут иностранец прищурился на Берлиоза,
-- пустяковое,  казалось бы, дело, но и этого совершить не может, потому что
неизвестно почему  вдруг возьмет  -- поскользнется  и попадет  под  трамвай!
Неужели  вы скажете,  что  это он сам собою  управил так?  Не правильнее  ли
думать, что управился  с  ним кто-то совсем другой? --  и  здесь  незнакомец
рассмеялся странным смешком.