Это цитата сообщения ArtiMind Оригинальное сообщение

В 16 лет я был классическим анархистом. Причем стихийным, а не «тусовочным». Тусовочными анархистами я называю тех, кто присоединяется к партии анархистов (демократов, национал-большевиков итп) чтобы быть в клевой компании и из-за символики, имиджа итп. У настоящих анархистов вообще не может быть партии, т.к. партия это уже порядок, подавление и власть... А учитывая, что юные химики уже с детства могут производить взрывчатку, отравляющие вещества и коктейль молотова, то это не такие игрушки как может показаться.
Кстати, знаете ли вы конструкцию бомбы, которую Александр Ульянов делал для убийства царя? Два металлических стакана. Во внутреннем было около килограмма динамита. Кстати, динамита у террористов было меньше чем нужно и Ульянов сделал недостающий начиная с синтеза нитроглицерина. Так вот между внутренним и внешним стаканами было пространство, в котором лежали свинцовые картечины, надпиленные крестом, в который был втерт стрихнин. И эту конструкцию я знал еще в 8-м классе.


Постепенно я начал понимать, что это не метод и прав был старший Ильич, сказавший, что мы пойдем другим путем. Вот только его путь оказался еще хуже...
Мы все радостно приветствовали гибель коммунистической идеологии и даже развал союза. Я помню как взахлеб читал открывшиеся книги. Правда, особенной художественной ценностью они не отличались, но зато в них была масса новых фактов. Горбачев нам быстро надоел за свое патологическую болтовню, в которой не было никакого смысла, а только масса вводных слов и оборотов. Так что простой и понятный Ельцин был нам милее. А еще нам обещали свободу, равенство и процветание. Как в Америке... И демократию, демократию, много демократии. У нас там столько демократов было!
Потом глаза стали открываться. И в первую очередь на явную неспособность наших демократических сил к какому либо созидательному труду. Немцов, Явлинский, Хакамада – все как один как были неудачниками и лузерами, так ими и остались. Все их планы натыкались на позерство, любовь погарцевать на экране телевизора и полное неумение работать. В конце концов их просто оплачивал Чубайс, в отличие от демократов не светившийся на экране, но умевший эффективно работать. Наши демократы верили, что эта малина навсегда, что их принимают в Кремле, что их принимают в США и Европе, что они пуп земли и исторически обречены на приход к власти. Они достали всех. Последние выборы показали, что они отвратительные своими сытыми рожами не только бабушкам в деревнях, но и своему постоянному электорату. Чубайс их с довольства снял, за полный развал, а новых хозяев пришлось долго искать.
Да хрен с ними. Но оказалась, что сама идея демократии, если посмотреть на нее не с фасада, а со всех сторон, выглядит не очень симпатично. Достаточно посмотреть на события в Киеве. Страну действительно достали некомпетентные воры у руля. Но, я не говорю про явную и прямую ангажированность лидеров оранжевой волны, вышедшие на улицу люди и требующие свободы и демократии очень оригинально ее понимают. Очень по ленински. Т.е. те, кто собрал в столице больше своих сторонников, может устроить переворот от имени народа. Имеет ли народ право скинуть правительство? Имеет. Когда все законные методы исчерпаны. Но, тут два но, во-первых, законные методы не исчерпаны, но очень не хочется ходить по судам – лучше сразу и быстро. А во-вторых, право имеет народ, а не половина народа. Если же одна часть народа реализует свое право на свержение строя, то вторая часть народа тем же явочным порядком может реализовать право на отделение.
И тут начинается удивительная, коммунистическая демократия. «Моя демократия демократичнее вашей!» или «Я народ, а вы банда и вы не можете правильно распорядиться свободой». Вот в этом и беда демократии и либеральных ценностей на нашей почве. Демократия – это уважения прав оппонентов, это защита меньшинства перед большинством, это поиски решения удовлетворяющего большинство общества. А у нас это выливается в «силовую демократию». Удивительно, но все наши демократы столь нетерпимы к чужому мнению, что многие сторонники «сильной руки» им в подметки не годятся.
Что же до направленности действий «лидеров» таких движений, то ... да нет там убежденных демократов. Это очередные продажные политики, просто выбравшие белый цвет фигур в шахматах. Или оранжевый. Лучше Пелевина не скажешь.

Пелевин. Книга оборотня.
— Вы серьезно полагаете, — спрашивал лорд Крикет, — что есть способ общественного устройства лучше, чем либеральная демократия?
— Не надо нам этих либералов! Спасибо, десять лет мучились. Сейчас только чуть чуть дух перевели.
Я поняла, что пора вмешаться.
— Извините, — сказала я, незаметно для лорда Крикета показывая Александру кулак, — мне кажется, что вы не понимаете друг друга. Речь идет о чисто лингвистическом недоразумении.
— Как так? — спросил лорд Крикет.
— Есть целый ряд звукосочетаний, которые в разных языках означают совершенно разное. Например, русское слово «Бог» в английском языке становится болотом — «bog». А английское слово «God» в русском языке становится календарным годом. Звучание одинаковое, а смысл совершенно различный. Такое бывает и с фамилиями, иногда получается очень смешно. Вот так же со словом «либерал». Это классический кросс языковой омоним. Скажем, в Америке оно обозначает человека, который выступает за контроль над оружием, за однополые браки, за аборты и больше сочувствует бедным, чем богатым. А у нас…
— А у нас, — перебил Александр, — оно означает бессовестного хорька, который надеется, что ему дадут немного денег, если он будет делать круглые глаза и повторять, что двадцать лопающихся от жира паразитов должны и дальше держать всю Россию за яйца из за того, что в начале так называемой приватизации они торговали цветами в нужном месте!
— Фу, как грубо, — сказала я.
— Зато правда. А трагедия русского либерализма в том, что денег хорьку все равно не дадут.
— Почему не дадут? — спросила я.
— Раньше жаба душила. Сейчас обосрутся. А потом денег не будет.
……………………..
— Так что все эти споры о либерализме, — сказала я, как бы закрывая тему, — просто лингвистический казус. И хоть мы очень уважаем либеральную демократию как принцип, вонять от этих слов в русском языке будет еще лет сто!
Александр перевел восхищенный взгляд с И Хули на меня. Потом назад на И Хули. Потом опять на меня. У парня просто праздник какой то, подумала я.
— Да да, — сказал он. — Насчет слов ты права. Дело ведь не в самой либеральной вывеске. Дело в тех омерзительных оборотнях, которые за ней прячутся. Приезжает такой офшорный кот в Америку, говорит, что он либерал, а угнетенные негры думают, что он за легализацию каннабиса…
— Скажите, вашей профессиональной деятельности не мешает такое эмоциональное отношение к предмету? — спросил лорд Крикет.
Александр не почувствовал иронии.
— Должны же мы знать, кому крышу даем… Только поймите меня правильно. Я не хочу сказать, что демократия — это плохо. Это хорошо. Плохо, когда ее пытаются использовать жулики и проходимцы. Поэтому демократии надо помогать, чтобы она двигалась в правильном направлении. Так мы считаем.
— Это уже не демократия, — сказал лорд Крикет. — Суть демократии именно в том, что ей никто не помогает, а она помогает себе сама.
— Никто не помогает? Это в переводе значит, что мы сидим и смотрим, как нас имеют во все дыры разные бенефициары с двойным подбородком и тройным гражданством. Двадцать лет смотрели. Нам уже планы бантустанов начертили, русскоговорящий персонал подготовили, знаем знаем… Читали инструкции. Вы думаете, мы болты закручивать стали из любви к искусству? Нет, ошибаетесь. Просто иначе нас доели бы за три года.
— Кто доел? — удивленно спросил лорд Крикет. — Демократия? Либерализм?
— Демократия, либерализм — это все слова на вывеске, она правильно сказала. А реальность похожа, извините за выражение, на микрофлору кишечника. У вас на Западе все микробы уравновешивают друг друга, это веками складывалось. Каждый тихо вырабатывает сероводород и помалкивает. Все настроено, как часы, полный баланс и саморегуляция пищеварения, а сверху — корпоративные медиа, которые ежедневно смачивают это свежей слюной. Вот такой организм и называется открытым обществом — на фиг ему закрываться, он сам кого хочешь закроет за два вылета. А нам запустили в живот палочку Коха — еще разобраться надо, кстати, из какой лаборатории, — против которой ни антител не было, ни других микробов, чтобы хоть как то ее сдержать. И такой понос начался, что триста миллиардов баксов вытекло, прежде чем мы только понимать начали, в чем дело. И вариантов нам оставили два — или полностью и навсегда вытечь через неустановленную жопу, или долго долго принимать антибиотики, а потом осторожно и медленно начать все заново. Но уже не так.
— Ну, с антибиотиками у вас никогда проблем не было, — сказал лорд Крикет. — Весь вопрос в том, кто их будет назначать.
— Найдутся люди, — сказал Александр. — И никакого Мирового банка или там Валютного фонда, которые сначала эту палочку Коха прописывают, а потом тазик подставляют, нам в консультанты не надо. Проходили уже. Мол, отважно взвейтесь над пропастью, покрепче долбанитесь о дно, а потом до вас донесутся вежливые аплодисменты мирового сообщества. А может, нам лучше без этих аплодисментов и без пропасти? Ведь жила Россия своим умом тысячу лет, и неплохо выходило, достаточно на карту мира посмотреть. А теперь нам, значит, пора в плавильный котел, потому что кто то хорошо торганул цветами. Это мы еще посмотрим, кому туда пора. Если кто то сильно хочет нас переплавить, может оказаться, что мы ему самому поможем расплавиться в черный дым. Чем, у нас есть, и долго еще будет!

Александр не положительные персонаж в этой книге, но некоторые правильные вещи (в области анализа, а не действий) у него есть.
И последние, интеллигенция. Да это просто бич божий какой-то :(
Еще раз берем Пелевина

Говоря о вине интеллигенции перед народом, он постоянно употреблял два термина, которые казались мне синонимами, - "интеллигент" и "интеллектуал". Я не выдержала и спросила:

- А чем интеллигент отличается от интеллектуала?
- Различие очень существенное, - ответил он. - Я берусь объяснить только аллегорически. Понимаете, что это значит?

Я кивнула.

- Когда вы были совсем маленькая, в этом городе жили сто тысяч человек, получавших зарплату за то, что они целовали в зад омерзительного красного дракона. Которого вы, наверно, уже и не помните...

Я отрицательно покачала головой. Когда-то в юности я действительно видела красного дракона, но уже забыла, как он выглядел, - запомнился только мой собственный страх. Павел Иванович вряд ли имел в виду этот случай.

- Понятно, что эти сто тысяч ненавидели дракона и мечтали, чтобы ими правила зеленая жаба, которая с драконом воевала. В общем, договорились они с жабой, отравили дракона полученной от ЦРУ губной помадой и стали жить по-новому.

- А при чем тут интелл...

- Подождите, - поднял он ладонь. - Сначала они думали, что при жабе будут делать точь-в-точь то же самое, только денег станут получать в десять раз больше. Но оказалось, что вместо ста тысяч целовальников теперь нужны три профессионала, которые, работая по восемь часов в сутки, будут делать жабе непрерывный глубокий минет. А кто именно из ста тысяч пройдет в эти трое, выяснится на основе открытого конкурса, где надо будет показать не только высокие профессиональные качества, но и умение оптимистично улыбаться краешками рта во время работы...

- Признаться, я уже потеряла нить.

- А нить вот. Те сто тысяч назывались интеллигенцией. А эти трое называются интеллектуалами.

Самое ужасное в нынешней интеллигенции это ее многовековая уверенность в том, что она знает как строить мир. Она его уже построила в 1917 (точнее привела к этому результату), но новые поколения верят в свою звезду. При этом нетерпимость к чужому мнению, бескрайняя самоуверенность и прочие грехи – просто родимое пятно большинства людей, относящих себя к этому классу. Другая беда – полная неспособность к лидерству (или способность к лидерству, но полное неумение работать), к принятию ответственности на себя, непопулярные но необходимые действия...
Вот ведь действительно, отсутствие среднего класса... думаете он у нас есть? Почитайте Маркса – класс определяется по отношению к средствам производства. А Ленин объяснял, что класс, для своей реализации должен осознать себя и свои интересы. Так вот полное отсутствие его делает демократию малоприемлимой для моей страны. Очень жаль.