(продолжение дневника Дагона)
20 июня 1998 год
Сейчас почти двенадцать часов ночи. Я еду в поезде. Если быть точным, то МЫ едем в поезде. Говоря «мы», я подразумеваю себя и моего друга Равшана. Странное имя, не так ли?
На самом деле это имя вполне может показаться нормальным, если учесть, то немаловажное обстоятельство, что мой друг является татарином. Я уже писал о Равшане в другом дневнике. Но того дневника нет. Я сжег его два года назад.
Кто же такой Равшан? Равшан – это маленький худощавый паренек со смуглой кожей, черными, как смоль, прямыми волосами и темно-карими глазами. Ну что, представили? Добавьте к сложившемуся образу веселый и одновременно вспыльчивый нрав, а также невинную наглость и вы получите Равшана. Теперь немного поподробнее о моем друге. В школе Равшана часто обзывали «черномазым» и «ниггером». Ну, прямо как в заурядном американском фильме про ущемленных белыми негодяями чернокожих ребят. Самое интересное в этом, что Равшан сильно обижался на такие оскорбления, хотя, конечно же, никаким «ниггером» он не являлся. Помню, как эта обида переросла в манию. Моему другу казалось, что его хотят унизить и оскорбить даже тогда, когда этого и в помине не было. Как-то раз я отказал ему в том, чтобы прогуляться по улице, потому что очень спешил домой, на что Равшан с нескрываемой злостью выпалил: «Я знаю. Ты не хочешь идти со мной гулять, потому что я «черный». Да? Давай, договаривай! Не молчи! Я – «ниггер», да? Убогий нигретосишка. Ты это хотел сказать?». «Нет» - отвечал я. – «У меня дела дома, но если ты хочешь, я пройдусь с тобой». Мы пошли гулять, и Равшан больше не злился. По крайней мере, в тот день.
После моего небольшого рассказа может показаться, что у моего друга было трудное детство, что его постоянно обижали и унижали. Но это совсем не так. Точнее не совсем, но так. В общем, я хочу сказать, что Равшан от этого страдал не меньше остальных. Меня самого часто звали «шлангом» за высокий рост. Я особо не комлексовал из-за прозвищ. Клички в школе были неприятной неизбежностью, пулями, от которых не могли увернуться даже самые верткие дети города Н. Просто кто-то воспринимал прозвища как должное, а кто-то приходил от них в бешенство.
Сейчас же бедненький «ниггер» (надеюсь, Равшан не увидит эту запись) лежит на моей койке и спит мертвым сном.
Чтоб ему неладно было!
И вообще, сейчас он уже совсем не бедненький. Вместе с учебой закончилась и пора кличек. Равшан уехал в Москву и теперь учился на третьем курсе университета, а я переехал в Минск и тоже продолжил свое образование.
Мы изменились.
Хотя Равшан и остался таким же вспыльчивым парнем, жизнерадостности ему было не занимать. Ну, просто кладезь шуток и смеха. Конечно, улыбка время от времени сменялась раздражением и гневом, но это только время от времени. Не чаще. К тому же в моем друге появилась некая невинная наглость. Я имею в виду не похабщину и грубость, а скорее некоторую нескромность, которую Равшан часто позволял себе. При этом мне казалось, что мой друг не осознает, насколько много он на себя берет. Когда мы впервые встретились после трех лет разлуки (это было вчера вечером) Равшан сразу же показал себя во всей красе. Как только мы зашли ко мне домой, он тут же без излишней скромности отправил мою двоюродную сестру, которая временно гостила у меня, готовить нам ужин. Но самое интересное в том, что моя сестра, не терпевшая над собой никакой мужской власти, покорно повиновалась ему. Мало того, Равшан еще и отчитал ее за то, что, по его мнению, она приготовила скудный, для такого «важного» гостя, ужин. Сестра и это приняла с несвойственной ей покорностью. Я не мог скрыть удивления.
Потом, когда мой друг отправился принимать душ, а я зашел на кухню попить воды, сестра сказала, что у меня немного нагловатый друг.
«Ха! Немного. Да он же наглый, как черт!» - подумал я, но решил промолчать.
После сестра принялась мыть за нами посуду, чем удивила меня еще больше. Сложилось так, что в этом доме готовил и убирал только я. Сестра не занималась этим даже тогда, когда гостила у меня по несколько месяцев подряд.
Ай да Равшан! Ай да мужик, честное слово! Не то, что я – тюфяк тюфяком. А тут парень только появился и сразу же поставил мою сестру на место, а та даже и слова не пикнула. Ай да Равшан! Мужчина и только!
Спал Равшан у меня, потому что девушка, к которой он наведался в Минск, уехала на неделю к родителям.
Да. Равшан приехал не ко мне. Но не стоит думать, что он забыл о приятеле. Нет. Он позвонил мне, и мы встретились. Попили пивка. Вспомнили школьные годы. Поболтали о жизни. А потом выяснилось, что ему негде ночевать, и я повел его к себе. Так он у меня и оказался.
Когда мой друг узнал, что я еду в Н., он очень обрадовался и сказал, что хочет поехать вместе со мной. Его там тоже ждали родители. Да и вообще, в отличие от меня, Равшан обожал Н. Он ездил туда каждое лето. Днем подрабатывал у отца, а ночью веселился с друзьями. Такая жизнь ему очень нравилась. К тому же Н. славился своими красавицами, а в Равшане гормоны бушевали с силой обратной его росту. Мой друг был настоящим бабником. Наверное, поэтому он мог так умело обращаться с женщинами.
Сегодня утром мы съездили на вокзал и взяли еще один билет на поезд. Наши места были далеко друг от друга. Я был в первом вагоне, а Равшан в восьмом. Я надеялся спокойно выспаться и отдохнуть от моего суетливого приятеля, но не тут то было. Перед дорогой я закупил продуктов и всю собойку сложил себе в сумку. У моего друга из съестного ничего не было. Я бы, честно говоря, потерпел. Но это я, а то Равшан, который, несмотря на свою худощавость, славился огромным аппетитом. А в сочетании с наглостью «здоровый» аппетит – смертельная штука! В общем, только я прикрыл глаза, как почувствовал, что чья-то рука нетерпеливо трясет меня за плечо. Передо мной вырисовывался худой силуэт голодного татарина.
- Давай похаваем, Колян, - сказал он.
- Так ты же был в восьмом вагоне, - недовольно пробормотал я.
- Был, а теперь нет. Как видишь, я здесь и очень хочу кушать. Что там у нас на ужин?
Я полез в сумку и вынул оттуда завернутые в пищевую фольгу бутерброды и пакет с помидорами.
- Эй, эй, - Равшан замахал руками. – У тебя, кажется, курица была. – Он нетерпеливо сглотнул слюну и добавил. – Копченая.
- Так мы ж только отъехали. У нас еще двое суток впереди, а ты сразу же за курицу.
- Испортится.
- Она же копченая. Я специально такую брал.
- Тебе жалко? – Равшан пристально посмотрел мне в глаза. – Жалко мне – твоему другу детства? Другу, с которым ты сидел за одной партой с самого первого класса.
- Постой Равшан. Ты же сидел с Любкой Кавичевой, а я с Женькой Малышевой. Мальчику с мальчиком нельзя было садиться.
- А в старших классах?
- Ты же после девятого ушел в техникум, а я сидел с Виталькой.
- Ну а до девятого класса? В седьмом, например.
- В седьмом классе ты со мной вообще не был. Тебя же перевели в другой за неуспеваемость, помнишь? Один год ты учился в «г»-классе.
Равшан почесал затылок.
- А в каком классе мы были, когда ты меня постриг машинкой?
- Это тогда то, когда мы не могли избавиться от твоих волос?
- Ну, хватит…
- Нет, ты погоди. Помнишь, твои волосы даже пылесосом невозможно было собрать с пола. Они же как палки – жесткие… И цепляются за все.
- Скажешь, как палки, – перекривлял Равшан. – А вот то, что я потом не мог их с ладошек смыть, так это да. Не могу понять, почему они так к вещам пристают. Не отодрать. Другие волосы стряхнул и все, а мои как порча цепляются.
- Вот и я о том же. Жесткие…
- Погоди, я понял, - мой друг заглянул ко мне в глаза и заулыбался, - Ты хочешь заговорить мне зубы, да? Рассказываешь мне тут про мои волосы, а я лопух и уши развесил. Ну, уж нет. Меня не проведешь. А ну давай сюда курицу по добру по здорову. Давай, а то хуже будет.
Я видел, что Равшан шутит, но люди в поезде начали обращать на нас внимание. Этого мне хотелось меньше всего, и я сдался.
- На, свою курицу.
Я вынул из сумки сверток и положил на столик. Мой друг мигом очутился рядом со мной.
- Кушать говоришь пора? Ладно, уболтал, поедим мы твою курицу, - тараторил он, протягивая руку за окороком. – А хлеб ты не брал?
Я достал нарезанный хлеб и Равшан тут же схватил кусок.
Я смотрел, как друг уплетает за обе щеки, и чувствовал, что тоже начинаю хотеть есть. Странно, а до этого я был абсолютно не голоден.
Через несколько минут я присоединился к Равшану.
После еды, оставив друга пить чай, я пошел в туалет помыть руки. Туалет был занят, и я около пяти минут простоял у открытого окна под безудержными потоками теплого воздуха. Было хорошо, и поездка начинала мне нравиться. Я отношусь к разряду тех людей, которые всеми силами отбиваются от накинувшихся на них неприятных обстоятельств, а когда эти обстоятельства становятся неизбежными, такие люди перестают барахтаться и, следуя совету сексологов, расслабляются и получают удовольствие. В этом случае события из беспощадных насильников превращаются в страстных любовников, точнее в страстных любовниц, что для меня более естественно.
Когда я вернулся из туалета, Равшан лежал на моей кровати и мирно спал. Будить было жалко. Да и что я изверг, в самом деле. Пусть дрыхнет. Без него спокойней будет.
Сначала я надеялся, что у моего друга есть совесть и, поспав немного, он отправится на свое место. Но прошел час, потом еще один, и моя надежда начала таять. Через три часа я пришел к выводу, что совесть во сне не действует и, плюнув на все, принялся читать книгу. Прошло еще два часа, а мой друг продолжал спать. Мне тоже захотелось прилечь, и я начал думать, куда бы податься. Попробовал пристроиться рядом с Равшаном, но не ничего не получилось. Спасибо тебе, приятель, дрыхнешь, а мне что тащиться в первый вагон, искать, где ты там расположился. Ну, уж нет. Останусь на своем месте.
Вот и остался.
Сейчас первый час ночи, двадцать первое июня тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Равшан спит, а я сижу рядом и под тусклым светом ночника делаю записи в свой дневник. Надеюсь, что после выпитого на ужин чаю, мой друг вскоре захочет в туалет, а уж когда он отлучится, я непременно воспользуюсь моментом и займу причитающееся мне по праву место.
О, хвала всем богам! Кажется, он встает. Ура! Всем спокойной ночи. Не знаю как вы, друзья мои, но я сейчас буду спать.